Знание-сила, 1997 № 04 (838)

Возмутитель спокойствия

Полагаю, работы А. А. Гогешвили могут вызвать и, несомненно, вызовут неоднозначную реакцию. Но это уж право читателей, соглашаться или не соглашаться с построениями автора. Однако, независимо от оценки степени их «научности» (странный термин, если говорить о восприятии литературного произведения), нельзя не признать таланта, остроумия, эрудиции и широчайшего кругозора Арсена Гогешвили. Быть может, в чем-то он не прав. Нс это не перечеркивает сделанного. Имя А. А. Гогешвили хорошо известно в московском Обществе исследователей Древней Руси, его исследования получили высокую оценку участников общемосковского научного семинария, который на протяжении многих лет под руководством А. С. Демина проводит свои еженедельные заседания в Институте мировой литературы имени А. М. Горького.

Работы А. А. Гогешвили от исследований специалистов-литературоведов, пожалуй, отличает в основном то, что у их автора нет диплома о литературном образовании. Профессионализма же ему не занимать. Мало того, там, где «дипломированный» филолог, как правило, останавливается или отступает (из-за сложившихся стереотипов восприятия, боязни показать свою некомпетентность, а то и просто нежелания портить отношения с коллегами), А. А. Гогешвили идет вперед.

• Окружение войск Игоря половцами 5—12 мая 1185 года

1. Исправление войск Игоря и Всеволода. 2. Место наблюдения солнечного затмения. 3. Река Сальница (место перехода «Дона» — 9 мая) 4. Половцы прибыли к месту русской «сторожи». 5. Половцы из отдаленных окраин прибыли на Калку 11 мая. 6 Направление пути беглецов, достигших моря.

Его взгляд, не ограниченный профессиональными шорами (они, кстати, необходимы, но часто мешают заметить то, что видеть вовсе не вредно), охватывает широчайший круг источников, проводит параллели, отважиться на которые профессионалу не всегда просто. Повторяю, даже если не все выводы А. А. Гогешвили выдержат проверку временем, мы должны быть благодарны этому человеку за то, что он помог нам увидеть доселе незамеченное в одном из величайших памятников литературы.

Язычество

Древние греки утверждали: авторитет учителя мешает учиться. Действительно, преклонение перед научными авторитетами часто не идет на пользу самой науке. Ошибка, допущенная академиком, все равно остается ошибкой, даже если сделать вид, что ее никто не замечает. А открытие, сделанное дилетантом, остается открытием.

Когда-то один весьма уважаемый советский автор (хочется думать, по необходимости) написал, что для древнерусского автора-монаха религиозная фразеология — лишь внешняя оболочка, прикрывавшая вполне прагматический взгляд на окружающую действительность.

Отказ православию в праве быть основой мировоззрения с неизбежностью влек за собой вывод о языческом мировосприятии древнерусского человека. Поскольку реальных остатков языческих верований восточных славян почти не осталось, другому солидному ученому пришлось их «достраивать», опираясь на поздние источники и археологические материалы, часть из которых вообще не имела непосредственного отношения к славянам. Теперь для создания такой «связки» потребовалось заняться поисками «родственников» в «геродотовой Скифии» и т. д.

Беда была в том, что авторитет этих ученых заставлял и заставляет многих принимать такие выводы или — в случае несогласия — «не замечать» их. Между тем гуманитарные науки живут, так сказать, по нормам обычного права. И если какой-либо вывод или метод не подвергся критике, он «по умолчанию» считается общепринятым и может использоваться в дальнейшем как вполне научный. Так, в литературе закрепился тезис о том, что жители Древней Руси отличались невероятным упорством в сохранении своих языческих верований. И это при том, что ни один славянский миф до нас не дошел. Что же касается «пережитков» язычества — любому фольклористу известен вывод замечательного русского исследователя А. Н. Веселовского о том, что в силу определенного единства психических процессов во вполне христианских мифах и заговорах, созданных в средние века, «могли самостоятельно воспроизвестись образы», похожие на языческие, но не имеющие к ним никакого отношения.

Вероятно, один из самых сильных Ударов «официальной» науке работа дилетанта А. А. Гогешвили (такое определение справедливо по отношению к Арсену Арсеновичу в основном в силу того, что он не получает жалования за свои изыскания) наносит именно в эту точку. Литературные параллели, которые ему удалось найти и в большинстве случаев вполне солидно доказать, ставят точку на представлении о «Слове» как памятнике языческом по преимуществу. Теперь, пожалуй, ясно, что перед нами — произведение книжной христианской культуры. И это ничуть не снижает достоинств «Слова». Скорее даже наоборот, выводит его на еще большую высоту. Филигранная поэтическая техника создателя «Слова», его литературная эрудиция, сложность и многоплановость его произведения просто потрясают. «Слово» начинает играть новыми гранями. И как знать, быть может, эти грани позволят открыть новые тайны истории нашей страны. Об одной из них как раз и пишет А. А. Гогешвили.

Зачем Игорь ездил в степь?

Странный вопрос! Бить половцев. Защищать русские земли.

Мы даже не замечаем, как срабатывает стереотип: половцы — враги Руси Между тем это не совсем так. При внуках и правнуках Ярослава Мудрого половцы уже были «нашими». Многие русские князья: Юрий Долгорукий, Андрей Боголюбский, Андрей Владимирович, Олег Святославич, Святослав Ольгович, Владимир Игоревич, Рюрик Ростиславич, Мстислав Удалой и другие женились на половчанках либо сами были наполовину половцами. Не был исключением из этого ряда и Игорь Святославич. Уже из этого следует, что поход Игоря был не простой местью или попыткой, говоря современным языком, нанести превентивный удар.

Б. А. Рыбаков говорит весьма определенно, что воины Игоря и Всеволода «появились в Поле не ради защиты земли Русской.., а «ищучи себе чести, а князю славы», и если говорить без поэтических красот, то искали в степи кибитки и юрты, в которых остались жены и дети». Однако, прежде чем предъявлять обвинения Игорю в откровенном грабеже в духе средневековых разбойно-рыцарских нравов, надо еще разобраться, к какой группировке принадлежали половцы, которых потрепал на своем пути Игорь, а главное, попытаться, наконец, определить реальные цели и задачи вылазки Игоря в глубь Поля Половецкого.

Неужели князь, в самом деле, настолько потерял голову, что решился в жертву своему безумному замыслу — «поискати града Тьмутороканя а любо испити шеломом Дону» — принести брата, племянника, трех сыновей, сложить собственную голову и погубить дружину? Меньше всего, считает А. А. Гогешвили, оснований для того, чтобы считать Игоря Святославича безумным авантюристом, как, впрочем, и отчаянным патриотом земли Русской. Осторожная и расчетливая политика новгород-северского князя, поддержание тонкого равновесия в условиях откровенного нажима со стороны Киева и необходимости соблюдения условий долговременного и, по-видимому, основанного на глубокой взаимной симпатии союза с Кончаком говорят совсем о другом. Но факт остается фактом, все-таки поход Игоря имел место в действительности.

Блестящий выход из логического тупика предложил А. Л. Никитин. Он предположил, что Игорь — нормальный средневековый феодал, заботящийся прежде всего об интересах и безопасности своего собственного, пограничного, между прочим, княжества, а также об укреплении влиятельности своего рода. По мнению Никитина, он шел в гости к своему свату, старому и верному союзнику, Кончаку, чтобы женить — в соответствии с существовавшим уговором — на дочери половецкого хана своего возмужавшего сына.