Всемирный следопыт, 1929 № 03

Странно: когда я бывал на Украине, то всегда находил, что белые хаты лишь украшают ландшафт, придавая ему особую свежесть и жизнерадостность. Они удивительно гармонируют с яркой желтизной цветущих подсолнечников и с мягкой зеленью пирамидных тополей.

Здесь же, в форте Александровском, на фоне серовато-бурой пустыни белые домики как бы подчеркивают гнетущий зной солнца, от которого кругом гибнет всякая растительность.

Нигде вокруг вы не увидите ни огорода, ни бахчи. Овощи и даже сено сюда привозят по морю либо из Астрахани, либо из Махач-Калы за сотни километров. К югу от местечка лишь в одном месте растут несколько чахлых низкорослых деревьев с тусклой и пыльной листвой — единственные на протяжении тысячи километров. Они носят название «Сада Шевченко», — по имени украинского поэта, который много лет назад был сослан сюда царским правительством. Сильно тосковал по своей цветущей родине сосланный поэт. Местные старожилы рассказывают, каких трудов стоило Шевченко добиться, чтобы деревца, выписанные им издалека, принялись на каменистой почве этой насквозь прожженной солнцем страны… Мрачный сад.

Но всего мрачнее большое и круглое, как тарелка, соленое озеро Казыл-туз, расположенное рядом с фортом. Вода в озере настолько насыщена солью, что никакая жизнь не возможна ни в озере, ни возле его берегов. Всего же необычайнее яркий красно-фиолетовый цвет, в который окрашена вода этого мертвого бассейна. Мы с Вегиным прожили здесь около трех недель и за это время так и не могли выяснить причину странного, неестественного цвета воды, от которой исходит запах, напоминающий аромат фиалки.

Мертвое озеро, окаймленное широкой ослепительно белой полосой соли, производило на нас неприятное впечатление.

_{Мертвое озеро, окаймленное широкой ослепительно белой половой воли, производило неприятное впечатление рядом о темносиним Каспием…}

Какой контраст с ним представляет темносинее, полное жизни Каспийское море, шумящее всего в каких-нибудь полутора километрах к западу от озера.

После того, как нам пришла фантазия выкупаться в озере, оно сразу опротивело нам. Плавая в прозрачной красно-фиолетовой воде, мы как бы перестали чувствовать тяжесть собственного тела. Насыщенная солью, теплая и липкая вода выпирала нас наружу, словно мы были пробками, и нам казалось, что озеро не хочет нас принимать. Отвратительно почувствовали мы себя, когда вылезли на берег. Мы тотчас же обсохли, и тело у нас сделалось белым от тонкого налета кристаллов соли. Хуже всего было то, что покрывшая нас соль начала разъедать малейшие ссадины и царапины на теле, причиняя жгучую боль.

* * *

Несколько дней уже собирался Вегин сделать в своем альбоме акварельный набросок озера Казыл-туз, однако нестерпимый зной и отсутствие тени возле берегов всякий раз заставляли его откладывать эту работу.

Однажды мы шли мимо озера, направляясь домой. На противоположной стороне, как всегда, виднелись две-три киргизских кибитки, возле которых стояли неподвижные, словно статуи, грязносерые верблюды. Несколько рабочих-киргизов в пестрой одежде, стоя по колено в воде, долбили ломом твердое дно, откалывая соль, которую они тут же на берегу складывали в большие серые кучи.

Внезапно над нашей головой низко пролетели две огромные розовые птицы. Сделав круг над озером, они плавно опустились на берег и высоко подняли над водой длинную розовую шею. Это были первые фламинго, которых мы увидали здесь.

— Розовые птицы над розовой водой! Нет, положительно такой эффект надо запечатлеть! — воскликнул Вегин.

Никогда не разлучался он с альбомом и красками. Розовые птицы заставили его забыть о зное. Он уселся на берегу и принялся за работу. Раскаленный воздух был до того сух, что обмокнутая в воду кисточка высыхала через несколько секунд, и краски плохо ложились на бумагу.

Некоторое время я следил за работой Вегина. Однако вскоре мне стало невтерпеж праздно стоять под палящим зноем, и я пошел домой, чтобы передохнуть до обеда в полумраке комнатки…

Прошло несколько часов. Давно уже успел я передохнуть и пообедать, а Вегин все не возвращался. Начинало вечереть. Обеспокоенный судьбою товарища, я отправился разыскивать его.

Еще издали приметил его широкополую соломенную шляпу. На берегу мертвого озера стоял Вегин, окруженный пестрой толпой киргизов. Это были те самые рабочие, которые добывали со дна озера соль. Судя по их порывистым жестам, они вели оживленный спор с Вегиным.

— Находка… Изумительная находка! — еще издали радостно крикнул мне Вегин. — Смотри, какую штуку вытащили эти молодцы из озера всего час назад.

Вегин указал на большой, круглый, белый камень, валявшийся у его ног на песке.

— Осколок статуи… Прекрасно-выточенная из камня голова. В высшей степени интересный исторический памятник. Ведь это, несомненно, след древней и высокой культуры какого-то неведомого народа. Полюбуйся, какая замечательная пропорциональность.

Каменная, по всей вероятности, мраморная, готова действительно была превосходно сделана. Повидимому, в свое время над ней немало потрудился талантливый скульптор. Правда, черты лица были скрыты довольно толстым слоем соляных кристаллов, однако, несмотря на это, бросалась в глаза прекрасная форма головы с большим несколько горбатым носом и красивым прямым лбом. Повидимому, статуя была сделана в натуральную величину. Вегин сиял.

— Что ты намерен делать с этой башкой? — спросил я.

— О, это сокровище непременно надо доставить в Москву, в Исторический музей, — ответил Вегин. — Подумай только, как эта находка заинтересует ученый мир! Обломок древней статуи, найденный на краю пустыни, в которой до сих пор не было обнаружено признаков существования оседлости в исторические времена. Издревле тут бродили лишь дикие племена кочевников… И вдруг этот фрагмент статуи, найденный на дне мертвого озера!.. Поразительно! Я уверен, что Академия Наук в ближайшее время пошлет сюда специальную экспедицию для археологических раскопок. Завтра же пошлю об этом подробную телеграмму в Москву. Досадно, однако, что эти киргизы ни за что не соглашаются отдать мне голову. Эта находка сильно взволновала их, но я решительно ничего не понимаю из того, что. они хотят мне сказать, а они, в свою очередь, не понимают меня. Попробуй втолковать им, что мы хотим купить у них этот обломок.

Рабочие казались сильно возбужденными. Указывая пальцем на каменную голову, они что-то громко говорили на своем гортанном наречии.

Мой кошелек был при мне. Я вытащил его из кармана и показал киргизам, а затем указал на обломок статуи. Киргизы поняли мой красноречивый жест и горячо заспорили между собой. Повидимому, одни из них, более молодые, соглашались на продажу; другие же, постарше, энергично протестовали. Мы долго спорили, пока я, наконец, не высыпал на песок рядом с головой все содержимое моего кошелька. Червонец решил участь каменной головы. Самый упрямый старик — и тот замолчал. Вегин с торжеством поднял обломок статуи, и мы направились домой, провожаемые гортанными криками киргизов.

— Странная вещь! — сказал Вегин, пройдя несколько шагов. — Мне кажется, что статуя сделана не из мрамора: голова совсем не тяжела. Что ты думаешь по этому поводу?

Он передал мне обломок.

— Ты прав, это не камень, — сказал я, взвешивая на руке голову. — А не думаешь ли ты, что она сделана из того же белого пористого материала, из которого сложены здешние дома? Впрочем, возможно, что голова полая внутри.

— Быть может, она отлита из бронзы или какого-нибудь другого металла?

— А что, если под слоем соли, покрывающей голову, окажется серебро или золото?..

— Гм, такая возможность тоже не исключена. Мне известен целый ряд подобных случаев. Но что бы там ни было, я ручаюсь тебе, что через две-три недели про нашу находку заговорят не только в СССР, но и во всем культурном мире…