Знание-сила, 1998 № 03 (849)

Нормальный мозг работает абсолютно симметрично, упорядоченно, «конституционно»; всякое нарушение такой гармонии — это «бунт», отклонение от нормы, безумие. Первый серьезный перенос френологических идей на нейрологическую почву осуществил французский нейроанатом Поль Брока. Он не просто принял как данное, что различные «завитушки» извилин соответствуют различным мозговым функциям, но попытался на деле связать те или иные участки мозга с теми или иными функциями. Изучая людей, утративших речь в результате травматических повреждений мозга, он сумел установить, что способность к артикулированной речи локализована в третьей фронтальной конволюции левого мозгового полушария. Продолжая эти исследования, он выдвинул гипотезу, что передняя лобная доля левого полушария развивалась в ходе эволюции быстрее, чем передняя лобная доля правого, и потому перехватила у него все интеллектуальные и моторные функции. «Большинство людей являются естественными «левомозговиками» и «праворучниками», провозгласил он в 1865 году.

В действительности он хотел всего лишь констатировать обнаруженную им асимметрию человеческого мозга. Но поскольку наше мышление склонно упорядочивать все факты в определенной иерархии, утверждения Брока были тут же переосмыслены в том духе, что левое полушарие «главнее» правого. Ведь оно заведует «интеллектом», а что может быть «выше» и «главнее», чем интеллект?!

Теория Брока породила целый ряд социальных и даже политических спекуляций. Утверждалось, что чем выше развит данный биологический вид (отдельная раса или даже пол), тем асимметричнее у него мозг. Асимметрия мозга — ключ к определению превосходства одних над другими. «Человек — самое асимметричное из всех животных, — провозглашал один автор, — и именно поэтому он и самое высшее из них». «Женщины и низшие расы более «симметричны» в своих мозговых полушариях, чем белые мужчины», — провозглашал другой. Сам Брока однажды обмолвился, что «асимметрия мозга выражена у белых сильнее, чем у негров». Медицинская энциклопедия 1892 года писала, что «женские головы более симметричны, чем мужские». Французский антрополог (и создатель «психологии масс») Гюстав Ле-Бон считал, что мозг парижанки имеет больше сходства с мозгом гориллы, чем с мозгом мужчины. Интеллигентная женщина, говорил он, — это аномалия, вроде двухголовой гориллы.

Сговорившись на том, что левая часть мозга командует такими «истинно человеческими» функциями, как артикулированная речь, логический интеллект и действия изготовляющей орудия правой руки, популяризаторы теории Брока столь же единодушно отнесли на долю правой половины мозга заведование смутными эмоциями, пассивным сном, бессознательными и инстинктивными процессами, криминальными наклонностями и просто безумием. Правое полушарие переняло все те функции, которыми прежде наделялась «задняя часть» мозга, а проще говоря — все, связанное с «темным», злым, «больным» или безумным. Поведение больных с поврежденным левым полушарием, которые в ужасе смотрели на свои произвольно дергающиеся конечности или прислушивались к «голосам», звучавшим в их ушах, только подтверждало такое разделение. Те же французы не преминули тотчас объявить левое полушарие «мужским», а правое «женским». Многие популяризаторы стали утверждать, что такие «женские особенности», как склонность к подчинению, комплекс интеллектуальной неполноценности и общая эмоциональная неустойчивость, обусловлены переразвитием у женщин правого полушария.

Американские авторы пошли еще дальше, и сегодня в книге «Полномозговое мышление» можно встретить высказываемые на полном серьезе утверждения, будто «американские индейцы, негры и испаноязычные характеризуются, как правило, правомозговыми моральными ценностями», а «в речи низших социоэкономических классов обнаруживается больше ритмических и образных элементов, присущих правому полушарию». Сперри и его сотрудники и последователи нисколько не повинны в том, что их открытия легли на столь густо унавоженную почву. Эти ученые всего только стремились поглубже исследовать реальные свойства обоих мозговых полушарий, объективное распределение функций между ними и общие законы деятельности мозга. Более того, как пишет Венди Хеллер, их открытия отнюдь не сводятся к однозначному разделению правого и левого полушарий: установлено, что правое полушарие способно на многие функции, которые обычно приписываются левому (оно может распознавать предметы, обладает рудиментарной способностью к речи, участвует в процессе чтения и понимания прочитанного и так далее), а кроме того, обычно действует согласованно с левым, дополняя и обогащая его работу.

Коллаж А. Добрицына

Тем не менее достаточно было исследователям намекнуть, что правое полушарие более способно к пространственному восприятию, интуитивному схватыванию общего абриса, продуцированию образов и тому подобным действиям, как законодатели моды тут же объявили, что открыто вместилище творчества и интуиции. Даже это, говорит Хеллер, не соответствует действительности и является всего лишь ее вульгарным упрощением. Больные с поврежденным правым полушарием рисуют ничуть не хуже и не менее выразительно, чем нормальные люди. Но врожденная склонность располагать все наши понятия парами и оппозициями, обязательно противопоставляя, к примеру, левое и правое, верхнее и нижнее, переднее и заднее, светлое и темное, логическое и интуитивное, интеллект и творчество, эта склонность берет свое, и вот уже «правый мозг» входит в моду, вот он уже становится бешено популярным, вот уже о нем пишутся книги и статьи, вот уже раздаются призывы «восстановить его в правах».

Во всей этой шумихе вокруг «правого мозга» наверняка отразилось свойственное нашей эпохе разочарование в интеллекте и поворот ко всему интуитивному, подсознательному, неосознанно творческому с мистическими корнями и обертонами. Нынешняя истерическая мода на «правый мозг» — одно из проявлений духа нашего времени. Но, по мнению Анны Харингтон, здесь обнаруживается и нечто большее. Когда-то Жак Деррида писал о «неустойчивости» основных понятий западной метафизики. Хотя все ее излюбленные «бинарные оппозиции», все эти левое-правое, верхнее-нижнее, мужское-женское и так далее кажутся как раз отражением симметрии и выражением равновесия, в действительности в них всегда предполагается некая скрытая иерархия: мы просто затрудняемся помыслить какую-либо пару, не приписав (пусть неосознанно) одному ее элементу более важную роль, чем другому. Поэтому наше коллективное мышление, получающее воплощение в тенденциях интеллектуальной моды, непрерывно колеблется. С момента открытия асимметрии мозга мы были попросту обречены на приписывание главенства либо левому, либо правому полушарию.

Сам же выбор диктовался господствующими тенденциями культуры; в рациональном и позитивистском XIX веке неизбежным оказалось превознесение «вместилища интеллекта»; в нашем увлеченном всем подсознательным веке настало время моды на «хранилище творческого инстинкта». Откуда уже рукой подать до «правомозгового», «истинно творческого» секса.

Наша собственная склонность к мышлению в дуальных оппозициях играет с нами дурные шутки: закрепляясь в культурных стереотипах, она дает обществу возможность исподволь навязывать нам свои моральные, социальные и даже сексуальные предпочтения — под видом норм, подкрепленных «авторитетом науки». Только действительность намного сложнее, чем это рисует соблазнительное своей простотой и всеобщностью противопоставление правого и левого полушарий. •

Александр Никулин

«Счастье следует искать на путях обыкновенных»

Плутовская экономика — так назвали экономические отношения в нынешней России социологи Даниил Дондурей и Леонид Невлер («Знание — сила», 1997 год, № 9). Сегодня тему продолжает экономист Александр Никулин. Он считает, что в современном мире с рыночной экономикой сосуществует много других, эксполярных. Эксполярная экономика, что это за зверь?