Морок параноика (СИ)

Она задавила готовую вновь начаться истерику и обратилась к матушке:

– Здравствуйте! Простите, что я вот так, без приглашения, к вам пришла. Я стучала, но никто не отозвался. Могу ли я видеть батюшку? Жив ли он?

Последнюю фразу она, похоже, сказала зря. Матушка, уже, было, собравшаяся отвечать, услышав «жив ли он», заплакала и ничего сказать не смогла. Вера решила, что батюшка погиб, и собралась извиниться и уйти, но тут один из старших детей, мальчик лет одиннадцати, встал и подошел к ней.

– Батюшка вон там, – шепотом сказал он и показал на дверь в еще одну комнату. И зачем-то добавил, – с Катей.

И потупился, явно сглатывая слезы.

– А туда можно войти? – на всякий случай спросила Вера, которая, кажется, начала догадываться, что это могло быть.

Мальчик как-то неопределенно потряс головой и сел на место.

Вера посмотрела на матушку. Та уже немного успокоилась и опять уткнулась в печку, будто забыв о присутствии постороннего в доме. Вера недоуменно посмотрела на нее, потом на застывших детишек, потом опять на нее. И осмелилась заглянуть в соседнюю комнату.

На красивой детской кроватке с расписными спинками, на покрытой пятнами крови простыне лежала девочка лет шести. Густые русые волосы. Маленькие аккуратные ушки. Правильный овал лица. Высокий лоб. Она, наверно, была красавицей. Утром. За секунду до того, как ее посекло осколками оконного стекла, у которого она, очевидно, стояла, когда рвануло. Как так вышло, что она одна из всей семьи оказалась на той стороне дома, что глядела на город, теперь бессмысленно было гадать.

Ее лица почти не было видно под запекшейся кровью. В крови были грудь и живот. Она была еще жива, но дыхание едва угадывалось. Участки кожи, не залитые кровью, приобрели тот страшный восковой оттенок, что Вера уже видела сегодня.

Батюшка стоял на коленях рядом с кроваткой и еле слышно молился, прикрыв глаза. Из-под опущенных век то и дело скатывались по щекам слезинки.

“Батюшка, какого хрена! – подумала Вера. – Неужели вы не могли выглянуть в окно и увидеть, что больничные корпуса не разрушены? И что там вам могли бы помочь и помогли бы! А теперь неизвестно, успеем ли мы…”

Она тихонько подошла к батюшке и опустилась на колени рядом с ним. Батюшка не заметил ее.

– Батюшка! – шепотом позвала Вера. – Простите, что так не вовремя к вам обращаюсь… Батюшка, вы слышите меня?

Тот резко повернул голову и посмотрел на Веру непонимающе и, как ей показалось, испуганно:

– Что?..

– Батюшка! – Вера вздохнула. – Простите, что я так не вовремя. Может быть, попробовать отнести вашу дочь в больницу? Там ей могли бы помочь.

– Вы хотите сказать, что больница… осталась? – удивлению батюшки не было предела.

– Да, осталась, - кивнула Вера, – Курбанов сейчас главный врач. Знаете Курбанова? Ну, вот… Я к вам совсем по другому делу шла, но это можно потом. А сейчас давайте попробуем…

Тут Вера вновь взглянула на девочку, и слова замерли у нее на языке. Из-под ягодиц девочки по простыне, размывая пятна крови, расползалось большое темноватое пятно. Но уже не красного цвета.

Вера до боли сжала кулаки. Не успела! Не успели…

Батюшка проследил за ее взглядом и порывисто схватил дочку за руку:

– Катя! Катенька!

Его начали душить слезы. Он не хуже Веры понял, что все это означало. Видимо, это была не первая смерть, случившаяся в его присутствии.

Прошла минута или две. Батюшка плакал, уткнувшись лицом в руку дочери. Вера молча стояла на коленях, забыв разжать кулаки, и чувствовала все более возрастающую неуместность своего присутствия. И подступающие к горлу слезы. Она собралась с силами и вновь попыталась заговорить:

– Еще раз простите, что вторглась… Я сейчас уйду. Только, пожалуйста… Потом… Может быть, завтра… Или послезавтра… Придите в больницу. Вы там очень нужны. И… Если по каким-то причинам не будете хоронить девочку при церкви, то у нас там братская могила есть…

Последние слова Вера выдавливала из себя уже через силу. Она поднялась с колен и сделала шаг к двери. Батюшка, подняв от кроватки залитое слезами лицо, кивнул головой, попытался что-то сказать и не смог, и еще раз кивнул. Вера вышла.

Она молча прошла через кухню. Детишки, по-прежнему сидящие испуганной стайкой, безмолвно проводили ее глазами. Матушка уже не возилась у печки, а сидела за столом, уставившись в одну точку и не видя ничего вокруг.

У двери в сени Вера на всякий случай сказала “До свидания”, но ей никто не ответил.

“Будем надеяться, что батюшка сможет прийти завтра, когда будем хоронить первых мертвых” – подумала Вера и зашагала в сторону больницы.

========== Часть 5 ==========

Не было электричества, не работало радио и телевидение, отсутствовала какая-либо телефонная связь, не ходил транспорт. Но сарафанное радио быстрее всех видов связи, вместе взятых, разнесло по окрестностям Калинова удивительную, невероятную весть: “Больница жива. Больница работает”.

И в больницу потянулись люди.

Не успев вернуться от батюшки, Вера сразу засела в приемном покое и занялась регистрацией поступающих. Вот когда бумага пригодилась. Вера могла бы не вести письменного учета, этого от нее никто не требовал. Могла бы поручить регистрацию кому-нибудь еще, а сама заниматься только жизнеобеспечением, благо, проблем там хватало. Но она чувствовала, не могла объяснить, почему и как, но остро чувствовала, что, по крайней мере, сначала, первые несколько дней, она должна заняться этим сама. А потом, когда уже все встанет на поток, можно будет найти себе толковую замену. Ощущение было иррациональное и даже несколько абсурдное, но имело тот особый привкус, который Вера помнила по прошлому опыту, поэтому она знала – надо делать, как подсказывает чутье, по-другому будет только хуже. Тем более, лишних рук не было, и поручать простую писанину медику было непозволительным расточительством.

Первые потерпевшие были с окраин города. С ожогами, порезами, переломами, контузиями и острой лучевой болезнью. Курбанов велел принимать всех, независимо от состояния. И если кто-то из медсестер заикнулся, было, о том, что нет смысла возиться с теми, кто все равно через полчаса умрет, только могильщикам работы прибавится, то Вера была солидарна с Курбановым в этом вопросе.

Параллельно Вера начала вести учет и распределение того, что привозила команда Кравца, решала вопросы размещения больных в более-менее уцелевших палатах, ломала голову над устройством хоть какого-нибудь отопления и освещения этих палат, а также операционной, организовывала раздачу еды и прочая, и прочая…

Она совершенно забыла, что ничего не ела и не пила с утра. И только когда на стол перед ней поставили миску с немудреной похлебкой, поняла, что желудок давно просит есть.

Было уже, наверно, за полночь. Точнее Вера не знала. Механические часы были только у консерватора Курбанова, а сам Курбанов – где-то в хирургическом корпусе. И идти туда только для того, чтобы узнать точное время, было бы совершенно глупо.

Вера быстро заглотила похлебку, почти не чувствуя вкуса, и устроилась спать прямо на столе, убрав свои бумаги в ящик и положив под голову сумку. К ночи захолодало до легкого заморозка. В помещении тоже было холодно. Но Вере уже было все равно. Она настолько вымоталась за этот день, что уснула почти сразу, не обращая внимания ни на холод, ни на жесткую поверхность стола.

Проснулась под утро от холода и поняла, что больше уже не уснет. Новый день начинался выморочно, с головной боли и бредового ощущения, будто проснулась во сне. Второй день после взрывов… Вера еще накануне заметила, что не только она, но и окружающие уже непроизвольно начали делить время на До и После Взрывов.

Едва синие сумерки за окном начали перетекать в серые, явились первые посетители. А вскоре люди пошли непрерывным потоком, головы поднять стало некогда. Теперь приходили не только уцелевшие калиновцы, но и жители окрестных деревень и поселков.

День закрутился в делах и заботах, не давая времени задуматься о происшедшей трагедии. Вера успевала записывать приходящих в приемный покой, решать хозяйственные вопросы, дважды вместе с Курбановым сделала обход больницы… И приступила к самой печальной из добровольно возложенных на себя обязанностей – регистрации умерших. На полдень были намечены первые похороны.