Поединок (СИ)

Ксения и не думала, что предется предлагать подобное. Зная Присциллу, она была уверена, что больная откажется. Да и мало кто из тех, кто проходил через подобное, — через самое жестокое наказание после игры с анимагией — был согласен на это псевдо-спасение...

— Да, твое тело не станет прежним,— шепотом ответила целительница, в полумраке определяя странные очертания Присциллы. Да, ее плечи и грудь сжимались, округляясь, ноги принимали неприятно-скрюченную форму, голова вжималась в шею, руки... Руки уже не были руками, готовые в любой момент закончить превращение в крылья. Еще были пальцы, еще были локти, но все покрывалось перьями, смешанными с кровью, что безостановочно опустошала человеческое тело.

Медленная анимагия — это и есть смерть. Не миг, когда даже крупица крови не успевает покинуть превращающееся тело... Вечность, отнимающая даже шансы на жизнь...

— Когда я умру?— голос Присциллы звучал смиренно, тихо, словно она уже видела ее — свою вечность.

— Твое тело пока меняется внешне, внутренне все только началось,— с тоской ответила целительница, медленно нащупывая пульс на руке больной и пытаясь понять изменения на совсем другом уровне, уровне только человеческом. Да, вот здесь духовность уже менялась, нечеловеческое становилось сильнее. У анимагов, правильных анимагов, подобное появлялось и исчезало в долю секунды — в момент трансформации, а потом душа снова становилась собой, словно отторгая животное. У Присциллы такого не произойдет...— Как только пойдет изменение внутри, все будет быстро...

— И больно.

— И больно,— кивнула Ксения, имевшая очень сильное желание достать палочку и убрать эту боль.

— И мои родные увидят не меня, а кусок мяса в перьях и крови,— холодно, почти равнодушно пробормотала Присцилла. Ксения не стала отвечать — она даже думать об этом не хотела, потому что слишком ярко помнила совершенную красоту девушки.— И это никак не исправить?

— Нет,— целительница прикусила губу, осознавая, что же так тревожит больную. Не боль, не смерть — то, что будет после этого. Ее беспокоила даже не утраченная красота — ее семья, которая не сможет снова ее увидеть. Им придется прощаться не с ней — не с той, которую помнили и любили. Ксения видела подобное лишь однажды: закрытый бокс, истерические крики женщины, рвота мужчины, которую было невозможно сдержать, закрытый гроб, глаза, полные ужаса...— Но тебе не обязательно умирать...

— Ксения, не надо мне ложных надежд,— холодно отозвалась Присцилла, неподвижно затаившись в углу.— Если бы она была, я бы сейчас сидела в Азкабане.... Это мои родители могут верить всякой ерунде о помешательстве и раскаянье... Но не целители из мира великого Гарри Поттера, этого идола... Там, в этом мире — твоем мире — не прощают даже тех, кто пересолил его суп...

— Я не говорила, что могу спасти тебя,— Ксения чувствовала, как ранят ее эти слова. Как страшно бессилие...— Но тебе действительно не обязательно умирать...

— Жизнь с Поттером не принесла тебе пользы,— фыркнула Присцилла, и целительнице внезапно показалось, что они вернулись в Хогвартс, в те первые дни, что она провела в школе, когда только познакомилась с одноклассницами. Она помнила, какой тогда была мисс Забини, помнила ее насмешливо-холодные нотки человека, знающего цену себе и всем вокруг, эту лишенную чего-то главного, чего-то самого светлого внутри девушку со взрослой душой. Душой, залитой мрамором, отточенной искусным мастером, но так и оставшейся навсегда окаменелой... Никто и никогда так и не смог согреть в ладонях каменное сердце...— Ты разучилась объясняться...

В голосе Присциллы не было привычного презрения, с которым она говорила когда-то о Джеймсе. Словно земное и мучавшее ее уже уходило, оставляя в ней только самое важное, стирая мелочное...

— Ты умираешь, потому что твое тело не может закончить превращение. Я могу ему в этом помочь,— слова давались с трудом, потому что Ксения не была уверена, что этот выход лучше, чем то, что произойдет с больной через несколько часов. Но она не могла не показать Присцилле этот выход.— Я могу завершить превращение... Но это будет все, что я могу сделать.

Они молчали. Ксения не стала объяснять дальше. Она была уверена, что слушающая ее девушка сама поймет то, что пыталась ей сказать целительница.

— Я стану совой, навсегда,— прошептала Присцилла, изредка моргая большими глазами.

— Ты сохранишь свой разум,— поспешила объяснить Ксения.— Это доказано давно.

— Но я никогда не верну себе человеческое тело.

— Я не знаю. Нет свидетельств о том, что кому-то это удалось,— Ксения грустно улыбнулась. Почти все те, кто принял для себя такой способ жизни, исчезли навсегда. И никто никогда не узнал, смогли ли эти вечные анимаги когда-либо вернуть себе волю над собственным телом, пытались ли... Сохранили ли человеческое сознание по прошествии десятилетий...

— И я умру совой, в любом случае...— с отвращением проговорила Присцилла.

— Нет,— целительница покачала головой, уверенная, что сейчас больная видит в темноте не хуже, чем Ксения при свете дня.— Известны два случая смерти подобных... анимагов... Известны именно потому, что были найдены их тела... человеческие,— Ксения изучала анимагию на пятом курсе Академии, но до сих пор в деталях помнила те фотографии, что были приведены под статьей о необратимых анимагах.— Когда сердце животного остановится и все мышцы расслабятся, тело вернет себе настоящий облик.... Целители назвали это «синдромом возвращения к истокам»... Тело становится таким, каким оно было до финального превращения...

Ксения ждала, как ответит Присцилла, но была совершенно не готова к тому, что услышит:

— Тогда сделай это.

— Ты... ты уверена?

— Ну, это разве не надежда?— почти с издевкой откликнулась больная, поднимая руку, покрытую перьями.

— Присцилла...

— Я хочу, чтобы ты это сделала,— твердо повторила девушка, с трудом двигаясь.

— А как же твои родные?

— Я просто исчезну, разве нет? Мракоборцы фиксируют здесь два живых существа. Когда ты выйдешь, я буду все еще здесь... А потом сбегу... через окно,— усмехнулись странной формы губы.

— Ты не хочешь с ними попрощаться?

— Смеешься? Клюнуть их?— презрительно ответила Присцилла.— Сделай это. Но сначала...

Оказывается, в ее руке, что она прижимала к груди, был какой-то предмет. Девушка тяжелым движением протянула его Ксении.

Это был шейный платок, черный, шелковый. Казалось, что на одном конце стоит какой-то вензель или эмблема, но света от глаз Присциллы было недостаточно, чтобы понять.

— Отдай Малфою,— тихо проговорила Присцилла.— Это его...

— Нужно что-то ему передать? Или ты хочешь его увидеть?

— И он примчится? Он оторвется от своей Лили ради меня?— презрительно спросила Присцилла.

— Ты знаешь, что она нашлась?

— Это же Малфой, разве нет?— фыркнула Забини.— Я бы удивилась, если бы это не случилось...

— И тебе неинтересно, кто...?

— Нет. И я... я не хочу его видеть... Разве что... наверное, ему станет интересно, где я взяла этот платок... История, достойная, чтобы он ее узнал...— голос Присциллы стал каким-то странным, почти беззвучным, но наполненным чувством, которое даже Ксении было трудно определить.— Я встретила эту девушку в доме друзей... Это было лето, то последнее мое лето на свободе... (Слабая усмешка). Она показалась мне интересной... Такой, как я... (Презрение и разочарование на миг отразились в глазах). Мы общались некоторое время. Не сказать, чтобы мы были подружками — у меня их никогда не было,— горькая усмешка.— И однажды я побывала у нее, в ее комнате, где случайно увидела этот платок — среди других странных у девушки вещей. Запонка, галстук, визитка... шейный платок Скрпиуса Малфоя... Это были ее трофеи, памятные вещи, свидетельства того, как она нарушала режим своего строгого опекуна... Я спросила, она рассказала, смеясь... И о серебряном мальчике тоже... Она не знала, как его звали, не знала, кто он и откуда... И не хотела знать...