Прогулки по набережной (СИ)

Может, Гарри был копом. А потом что-то случилось, и Эггзи догадывался, что.

Наверное, на земле не осталось ни одного живого человека, которому не о чем было бы сожалеть. Разве что дети, дети не поддались общему безумию.

Эггзи не очень любил вспоминать, чем занимался сам год назад, в один погожий июльский денек, и решил, что Гарри, наверное, тоже.

Но никто не запрещал ему наблюдать и запоминать.

В доме Гарри не было оружия, не было полицейской формы, знаков отличия, даже значка и удостоверения.

Ну, если бы такая жизнь привела Эггзи к такому финалу, он бы тоже постарался избавиться от болезненных напоминаний о ней. В теории.

Другое дело, Гарри. Он мог жаловаться на неудобства, на погоду, на запахи и звуки, он вообще обожал пожаловаться, но он никогда не жаловался на свою участь. Если он и жалел, то никак этого не демонстрировал.

Может, смирился.

Эггзи знал себя, он сам не привязывался к вещам, потому что отлично знал, как они легко уходят и приходят, но единственное вещественное напоминание в его жизни не было связано ни с чем положительным.

У него была медаль покойного отца, глядя на которую, можно было всегда вспомнить, что папа не вернется домой. Что Рождество — нихрена не праздник. Что звонок в дверь — это по определению хуевый знак. Что чужой мужик в доме ничего хорошего не обозначает. Последнее правило вообще поражало своим постоянством.

Но Эггзи никогда не пытался забыть.

И если он не ошибся в Гарри, Гарри тоже не стал бы пытаться.

Так что идею с копом Эггзи отмел спустя неделю.

Эггзи отложил в сторону пухлую медицинскую карту и заглянул в опустевший кофейник. Гарри был противопоказан кофе, поэтому Эггзи пил растворимую бурду, чтобы не дразнить его запахом варящегося напитка. Он сам не знал, зачем проявляет подобную деликатность, не ожидал ее от себя, и объяснять себе тоже не торопился.

Гарри и так на него дурно влиял.

Эггзи фыркнул и пошел на кухню, чтобы заварить себе еще.

Он планировал засидеться допоздна. Гарри отбыл ко сну уже три часа назад, но Эггзи здорово сомневался, что этого достаточно. Разведку лучше было проводить тогда, когда Гарри уснет наверняка.

Эггзи не испытывал дискомфорта, входя туда, где его не ждали.

Никогда.

Однако проникновение на чужую территорию никогда не было настолько… личным.

В вооруженном ограблении не было столько интимности, сколько во взломе чьей-то истории. За закрытыми дверями его не ждали трофеи, которые можно было продать и озолотиться.

Всего лишь чужое грязное белье, секреты и вещи, на которые Гарри не хотел смотреть по каким-то причинам. Эггзи здорово сомневался, что домработница бы не управилась с тремя дополнительными запертыми комнатами в огромном доме.

Первая дверь, узкая и маленькая, как дверь кладовой, за лестницей на первом этаже, была загорожена придвинутой тумбой. Эггзи знал этот вид ловушек, где вся суть была не в замке, а именно в предмете, который ни в коем случае нельзя перемещать. Присев, он увидел тонкий до прозрачности провод, тянущийся от одной из ножек тумбы к стене. Эггзи медленно выдохнул.

В доме не было камер, или не было заметных простому человеку камер.

Эггзи зачем-то огляделся, прежде чем перерезать провод.

Ничего не произошло, не раздалось ни звука, ни заверещавшей сигнализации, ни писка охранной системы, ничего. Эггзи медленно выдохнул и плавно сдвинул тумбочку в сторону.

Замок взламывался шпилькой, и это было слишком просто.

За дверью обнаружилась маленькая аккуратная уборная. Эггзи застыл, рассматривая поблескивающий в полумраке унитаз и белеющую раковину. В узкое окно под потолком проникал тусклый свет уличного фонаря. Эггзи нашарил рядом с собой выключатель.

Он чуть не заорал, когда встретился взглядом с собакой, неподвижно лежащей на полке прямо над унитазом. Эггзи перевел дыхание.

Псина не двигалась, изучая непрошенного гостя пустыми стеклянными глазами.

Эггзи шагнул вперед и протянул руку, медленно провел пальцами по шерсти, почесал между ушей.

На табличке под псиной значилось: «Мистер Пиклз».

— Привет, мистер Пиклз, — пробормотал Эггзи, оглядываясь по сторонам. Все стены, от панелей до потолка, были часто увешаны рамками, под пыльными стеклами замерли приколотые булавками бабочки.

Туалет был полон трупов, даже то, что это были трупы насекомых и одной маленькой собаки, не особо помогало.

Эггзи выключил свет и осторожно прикрыл за собой дверь. Замок щелкнул, захлопываясь. Эггзи придвинул тумбочку на место, поймав себя на том, что дышит слишком тяжело.

Окей, у Гарри Харта была собака. И он не придумал другого способа увековечить свою любовь к несчастной твари, кроме как сделать из нее чучело.

У Гарри Харта было покрытое шрамами тело, чучело пса в сортире и никаких напоминаний о прошлой работе.

Для таксидермиста Гарри крайне плохо берег собственную шкуру.

Эггзи прикрыл глаза, отдуваясь, как будто вынырнул из воды.

Здравый смысл в самых непечатных выражениях заявлял, что это было не его дело.

Что-то, похожее на чутье, еще громче орало, что еще как его.

Эггзи поднял голову к потолку. Оставалась вечно запертая первая дверь на площадке второго этажа, и маленькая комната в конце коридора — Эггзи видел однажды, как туда входила Роксана.

— Ладно, — пробормотал он. — Во второй комнате будут трупы жены и детишек, а в третьей — полное досье на меня с фотографиями. Охуеть история. Как в кино.

Эггзи решил начать с еще одной чашки кофе, когда в гарнитуре — черт, он был уверен, что выключил ее! — раздался хрип.

Эггзи подпрыгнул, сшибив журнальный столик, и даже не почувствовал стыда за свой испуг.

Звуковое сопровождение было что надо.

Гарри хрипел и задыхался в наушнике, Эггзи не сразу разобрал, что пугающие хлюпающие звуки, прерывистые и громкие — это сорванное дыхание. Эггзи откашлялся:

— Гарри? Что с вами?

Ответом ему был тихий и сиплый, но очень отчетливый стон.

Эггзи перепрыгнул через опрокинутый столик и помчался на второй этаж, перескакивая через две ступеньки.

Он толкнул дверь в спальню кулаком, не думая, что в этот раз Гарри станет читать ему лекцию о том, что надо стучать.

Гарри хватал ртом воздух, выгнув шею, вдавливая голову в подушку, его растрепанные волосы прилипли к мокрому лбу, глаза были плотно закрыты. Эггзи подлетел, врезавшись в постель коленями, и нагнулся, чтобы включить ночник.

— Гарри!

Гарри открыл глаза, закусывая нижнюю губу добела. Эггзи поймал его потемневший, пустой взгляд, и чуть не шарахнулся. Гарри снова закрыл покрасневшие глаза и рвано выдохнул, отворачивая голову. На его шее блестели крупные капли пота. Эггзи нагнулся ниже и провел ладонью по его лбу, чувствуя чужую дрожь, собирая ледяную влагу. В висках колотился пульс. Эггзи надавил сильнее, как будто хотел разгладить морщины, выровнять надувшиеся вены. Гарри вдруг притих, глубоко вдыхая и выдыхая.

— Тихо, — пробормотал Эггзи и, вспомнив, как мама успокаивала Дэйзи, нагнулся и прижался лбом к его виску. — Тихо, Гарри. Я здесь. Все хорошо.

Он помолчал, слушая хриплое дыхание и зачем-то считая про себя. Гарри выгнул шею и снова глухо застонал.

— Что мне сделать, — Эггзи выпрямился, не убирая руку с его лба, растерянно огляделся. — Гарри, что?

— Вода, — прошептал Гарри, прикрывая глаза. Его ресницы были мокрыми. — Нужна вода, Эггзи.

Эггзи кивнул, а потом рывком содрал с него одеяло, нагнулся, на секунду прижимаясь всем телом, подсунул руки под тяжелую безвольную спину и потянул Гарри на себя, отрывая от кровати. Гарри повис на нем, уронил голову на плечо и странно, надреснуто рассмеялся.

Эггзи пробормотал, прижав губы к его уху:

— Не пугай меня, бро, ладно? Сейчас все будет, будет вода. Где горит-то?

— Везде, — так же тихо выдохнул Гарри, он все еще хрипел. — Я горю.

— Окей, — ответил на это Эггзи и пинком открыл дверь ванной комнаты.