Победивший платит (СИ)

Иногда чрезмерная правильность мимики оставляет лицо сына, и он улыбается совершенно по-мальчишески. Редкие ценные секунды. Что до школьного соперничества, то оно не шутка, над которой возможно посмеяться человеку взрослому. Каждое поощрение и каждый балл учитывается в активах клана, и служба, которой Небесный Господин награждает выросшего юношу, или генетический контракт на него, с предложением которым приходят представители другого Созвездия, зависит и от этой малости. Лерой же всегда стремился быть совершенством во всем, и для него это малое соревнование уже необычайно важно.

- Вы с ним идете голова к голове? - осторожно уточняю я. Ориентироваться в школьных делах сына мне не слишком просто, но имя конкурента у меня давно на слуху. - Полезный навык одерживать победы тебе должен быть знаком.

- Почти что, - сын морщится, это признание в слабости не дается ему легко. Лерой вообще устрашающе скрытен, замкнут, точно устрица в раковине. - Наше соперничество не делается легче от того, что наша семья стала предметом пересудов. У него бойкий язык, отец, но если не случится чуда, первым ему не быть.

- Надеюсь, ты находишь, что отвечать на его шпильки, - отвечаю я.

- Я стараюсь, - сдержанно сообщает Лери. - Мне было бы проще, не будь в этом злоязычии ни слова правды. Но за меня ты можешь быть спокоен: я не посрамлю имени Эйри и докажу, что наш клан, пусть и не столь многочисленнный, как прочие, достоин возвыситься.

- И твои усилия семья ценит, поверь, - действительно уважительно киваю я. - Этот Теппин не опускается до откровенного подсиживания?

- За свою бойкость он на хорошем счету у наставников, и за ним стоит сильный клан, - признается Лери нехотя, поджав губы. - Неужели накануне празднества у нас нет иного предмета разговора, чем люди, имени которых я не могу слышать без зубной боли?

- Прости, но ты сам начал этот разговор, - мягко возражаю я, - я полагал, ты хочешь моего совета.

- Не позволим людям недостойным омрачать нашу жизнь, отец, - решительно отвечает сын. - Спасибо, что согласился выслушать меня. Я надеюсь на твою мудрость, неизменно шедшую на пользу всей семье.

- А я - на твою выдержку, Лери, - мягко выражаю я свои чаяния. - У нас не самые лучшие времена, но ведь сила семьи не в болтовне и мнениях вокруг. Мы знаем, чего мы стоим, так и будет всегда.

Беседа, перевалившая опасный пик ссоры, дальше течет легко и, с легкой иронией обсудив будущий светский раут, мы готовы расстаться, довольные друг другом. Поблагодарив за чай и беседу, я избавляю сына от своего присутствия.

Да, я сумел завершить разговор примирением, но от того ничего из сказанного не исчезло. Я хорошо воспитал своего ребенка. В цетагандийском духе. А менять что-либо не только поздно, но и глупо: если мне удастся воспитать в нем чрезмерную толерантность, каково ему будет жить с нею в проигравшей войну Империи? Если же нет, к чему начинать безнадежное дело?

Глава 22. Эрик.

В гости все взрослые члены клана Эйри явились, как на парад.

Семейство Иллуми верно своему официальному цвету: синяя паутина узора на жемчужной накидке дамы и такого же тона живые, сладко пахнущие розы в ее прическе; темно-синий орнамент на одежде Лероя; черный с кобальтом - у Иллуми, чьи двухцветные пряди заплетены в пугающей сложности асимметричную конструкцию. На фоне синего великолепия я сам смотрюсь почти как небольшая черная дыра, но ткань и моего костюма предательски отливает ночной синевой. При взгляде на всю эту картину мне срочно хочется достать из кармана что-нибудь желто-красное, скажем, клетчатый платок.

Всю дорогу до чужого особняка Иллуми развлекал жену беседой, что, мол, празднества нынче пошли не те, а когда они были те, то длились неделями; Лерой, напуская на себя таинственность, обещал кое с кем познакомить родителей и время от времени косился в мою сторону; я же молчал как каменный: в присутствии всего семейства на меня напал острый приступ столбняка, и на языке вертелся лишь один вопрос: "может, мне выйти?". Что ж, для провинциала, ослепленного роскошью парадного приема, ошеломленное молчание извинительно.

Мы идем по незнакомому мне дому среди разодетой толпы, чужие взгляды царапают спину, и в специально подогнанном по фигуре пиджаке я вдруг испытываю ощущение, что воротничок меня душит. Семейство Эйри здоровается со знакомыми, проходя к главной зале.

- Ну что, - напутствует меня Иллуми, отведя по прибытии в сторону, - не против, если я оставлю тебя и отправлюсь в вояж по залам?

- Я не пропаду, - заверяю его, улыбнувшись. - Небольшой инструктаж, и можешь меня отпустить в свободное плавание.

- Да? - Иллуми поднимает бровь.

- Я просто хочу уточнить, здесь безопасно? Стоит ли остерегаться... принимая из чьих-то рук угощения, знакомясь, заходя в открытые двери? Есть ли кто-то, желающий навредить тебе или мне персонально?

- Правильно мыслишь - одобряет Иллуми, улыбнувшись. - Но в стенах этого дома опасности нет; здесь приличное общество, и все гости под защитой и покровительством доброго имени хозяев. Это семья Таборов, - напоминает он, правильно истолковав мой вопросительный взгляд. - Цвета - лиловый, морской волны и белый.

- Флоксы в саду, - фыркаю невольно. Подумать только, теперь мне придется запоминать не просто армейскую кодировку гем-грима во всех ее деталях, но и клановое разноцветье. - Не перепутаю. Что ж, спасибо, иди. - На прощение коротко и украдкой стискиваю его ладонь и тут же выпускаю с совершенно независимым видом. Лети, мой кобальтовый дракон. Отпускаю. Все равно ведь ненадолго - соскучусь и примусь тебя разыскивать.

А пока подбираю с подноса какой-то бокал, просто чтобы занять руки, и фланирую по залам, точно в зоопарке. А посмотреть есть на что. Сам дом, и тот не похож на привычные мне особняки. Не огороженное стенами здание, а... А вообще непонятно что. Каменные стены незаметно для глаза переходят в живые изгороди или плоские фонтаны из множества тончайших струн, по которых стекают капли воды. Пол - голографическая мозаика: зеленоватый камень создает впечатление плотной, приминающейся под нашими шагами травы. Я уже путаю, где здесь живые растения, где их имитация из полудрагоценных камней, а где голограмма. Буйство живой и иллюзорной зелени скрадывает формы комнат, скругляет углы, превращает проемы дверей в сводчатые арки.

И среди этих рукотворных джунглей - яркие тропические птицы в человеческом обличье. Или хищники, трудно сказать наверняка. Ну так и я зубаст. Я разглядываю гостей - и мне отвечают полнейшей взаимностью - смотрят в ответ. Хотя мне все время кажется, что посторонний взгляд застревает на мне дольше, чем на прочих. Но с другой стороны, и вправду, не съедят же они меня? Пусть смотрят. Выгляжу я пристойно и неброско - хотя по дороге сюда мне показалось, что я разнаряжен, как зимнепраздничная елка (шейный платок! драгоценная булавка! браслет, чтоб его!), теперь я осознал истину: скромность моего наряда позволяет без усилий сливаться со стеной...

Нарочито громкие голоса за спиной заставляют обернуться.

Гем-офицеры, человек пять, молодые, насколько можно судить через плотно наложенный грим, в темно-красных мундирах (оттенка, как мы всегда мрачно шутили, венозной крови). Стоят в паре шагов плотной кучкой так, что не пройдешь, не потревожив, держат в руках бокалы и в полный голос беседуют.

Выследили.

- ... Сколько барраярца не корми... дикие гены, и посочувствовать бы, да не хочется.

- Действительно, не стоит, - подтверждает сочный баритон. - Бессмысленно сочувствовать тем, кто не понимает глубины своей дикости. Даже если они вымрут в своей глуши - черт с ними, не жалко.

К сожалению, встречный аргумент у меня пусть убойной силы, но единственный. "Это мы вас вышвырнули, размалеванные!" Но сомнительно, чтобы при всей степени опьянения молодые офицеры забыли этот факт. Наоборот, он - и повод, и причина: горячим головам надо оправдать свое поражение. Ну и черт с ними.