Победивший платит (СИ)

Перемена во мне так заметна? Потому ли, что Нару знает меня давно, или это очевидно всем?

- Вы были правы, - признаю я, - когда сказали мне, что однажды и я потеряю голову. Я не поверил и ошибся, а стоило бы прислушаться. Хотя осторожность мало что изменила бы в происходящем.

- Но она не будет лишней теперь, - твердо говорит Нару. - Когда ты идешь по льду, толщину которого не знаешь сам, следует прислушиваться к треску. Тебя станут обсуждать - ты ведь это понимаешь?

Еще бы я не понимал. Меня уже обсуждают, и дальше будет хуже.

- Это проблема, - соглашаюсь я. - В особенности учитывая тогдашнюю историю с Бонэ. Но скрывать Эрика, как постыдную тайну, я не намерен тоже, а сплетни утихают, побежденные временем и спокойствием.

- Если ты не хочешь, чтобы его запомнили в первую очередь как твоего экзотического любовника, помни о дистанции, мальчик мой, - советует Нару. - Хотя бы на первых порах. Мое предупреждение не запоздало?

- Нет, - оценив тактичность вопроса, уверяю я, - на людях мы держимся порознь и не демонстрируем ни приязни, ни отвращения.

- Твой Эрик очень сдержан, это хорошо, - соглашается Нару. - Эти перчатки, полувоенный стиль, воротник под самое горло... Довольно необычно смотрится, но его украшает. Вызывающе, однако есть на что взглянуть.

- Хорош, правда? - вздыхаю я. - Он мастер загонять себя в жесткие рамки, и хотя они зачастую не гармоничны и непривычны, мне и это кажется до странного привлекательным. Признаюсь, эта чаша сладка, как никогда.

- Потому, что первый глоток был горьким? - подшучивает Нару. - Или потому, что сам вкус экзотичен? Мальчик кажется безыскусным, недоверчивым, застенчивым. Внешность у него вполне обычная... если не считать прически. Короткая, как у пятилетнего ребенка. Честное слово, я поймал себя на мысли, что хочется погладить его по голове.

- Она колется, - автоматически отвечаю я, чувствуя, как непроизвольно чешется ладонь. - Но дело не во внешности.

- А в чем тогда? - спрашивает Нару серьезно, чуть подавшись ко мне. - Он страстен?

- И это не главное, - подумав, отвечаю я. - Главное - я не встречал раньше такого самоотречения ради цели... даже одержимости, пожалуй. И он прям, как стрела - а это ли не достоинство?

- И куда же смотрит эта стрела? - без особенной тревоги уточняет Нару. - Хотя из того, что он говорит, ясно одно - он желает остаться с тобою.

- Хм, он и тут вырезан под меня умелой рукой, - замечаю я себе под нос.

Нару привлекает меня поближе и протягивает руку, заправляя выбившуюся из-под заколки прядь волос на место. Знакомый аромат жимолости на секунду окутывает меня теплом и участием.

- Что же, - улыбается он, - будь счастлив, мой мальчик, но помни - любовь вдвойне опасна, если любящие не свободны - от своих долгов или от внешних обстоятельств, не суть важно.

В этом мягком полуобъятии я прикрываю глаза и не отстраняюсь от легкого прикосновения к моей щеке.

***

Темнота сада, разбавленная фосфоресценцией листвы и шевелящимися резными тенями, провожает нас до машины, вежливые прощания остались позади, мягкий толчок мощного двигателя - поехали. Эрик, уставший и молчаливый, сидит рядом, и ощутимо закрыт.

- Ты не обиделся, что мы с милордом поговорили наедине? - встревожившись этим молчанием, пытаюсь выяснить я. - Признаться, мы обсуждали тебя. А о чем он говорил с тобою?

- Пытался выяснить, что я хочу... и что меня здесь держит, - после несколько затянувшейся паузы отвечает Эрик. - Несколько раз серьезно мне напомнил, чтобы я тебе, хм, не навредил. Честно, твой патрон... впечатляющ. Не знаю, насколько впечатлил его я. Ты ведь хотел, чтобы я ему понравился, да?

Неужели я настолько преувеличил в глазах любовника важность этого визита?

- Тебя так беспокоит его мнение? - осторожно уточняю я. - Оно для меня важно, но собственное - важней.

- Для меня тоже - твое, - соглашается Эрик. - Но все мы завязаны в эту... цепочку зависимости. Я ведь правильно понимаю?

- Абсолютно, - подтверждаю я. - Цепочка, или, скорее, костяная головоломка, такая, из нескольких резных шаров, один в другом. - Я хочу, чтобы Эрик понял, насколько благодетельно и безвредно такое влияние. - Покровитель может советовать, поучать и воспитывать, но его власть заканчивается там, где ставит границу младший. Нару желает мне добра, и если для моего благополучия требуешься ты, он не станет оспаривать моих желаний. А у вас разве нет системы покровительства?

- В таком виде нет, - качает головой Эрик. - Протеже по службе - бывает. А у вас... оно очень личное.

- Так и есть, - кивком сопровождаю я свои слова. - Пока покровительствуемый еще молод и глуп, патрон обучает его всему - от правильного подбора цветов в одежде до жизненной философии. Помогает найти занятие, протежирует при дворе... словом, оказывает всяческую помощь, "получая взамен удовольствие наблюдать за распускающимся цветком", - выделив голосом, цитирую. - Это из трактата, пропагандирующего данную систему как единственно верную. Если непонятно, ты спрашивай.

Нет, Эрик молчит, как зашитый, и это настолько нетипично, что даже пугает. Я касаюсь губами его запястья.

- Я вижу, что что-то в Нару тебя беспокоит, но не могу понять, что именно, пока ты мне не объяснишь.

- Я ревную, - признается барраярец просто и неожиданно.

- Ревность здесь не в чести, - удивленно комментирую я, надеясь на Эриково благоразумие. - Не воспринимай как нотацию, но что в ней проку? У нас она считается попросту неприличной и для человека цивилизованного унизительной.

Барраярец качает головой.

- У нас ревность - как перец в блюде: без него пресно, с его избытком - несъедобно. Когда я увидел, что твой патрон тебя обнимает, то, боюсь, рука с перечницей дрогнула.

Признание дается Эрику нелегко, если судить по чуть наигранному смешку.

- С Нару мы действительно очень близки, тут ты все понял верно, - стараясь смягчить его переживания, отвечаю я. - Но телесная близость - не главная нота в этом аромате.

Главная или нет, но на лице Эрика отчетливо мелькает тень досады. Неужели мои отношения с Нару могут быть для него мучительны?

- И давно вы, - с мрачной решимостью интересуется он, - как у вас тут говорится... меняетесь подушкой?

Мне приходится призадуматься, высчитывая годы.

- Около тридцати лет, - отвечаю я, наконец. - Правильно говорить не "меняетесь", а "делите подушку", кстати. Тебя это тревожит?

- Смущает, - коротко отвечает Эрик, и я удивленно вскидываю бровь. - Немного шансов конкурировать с отношениями длиной в мой собственный возраст, - поясняет он.

- Прекращай терзаться, - советую я, обнимая свое дикое сокровище. - Нару не ревнив, и время наших безумств давно позади.

Напряжение не до конца покинуло Эрика, но он не противится моим объятиям. Значит, не сердится.

- Твое прошлое для меня - темный лес, - объясняет он. - И кто знает, какие в нем водятся звери. Это для меня мир изменился, верно? А для всех он остался прежним.

- Он и для меня не остался, - возражаю я, сплетая свои пальцы с горячими Эриковыми. - Ничего подобного нашим отношениям у меня в жизни не было.

От моего плеча доносится отчетливо скептическое хмыканье.

- А что было?

Пожалуй, придется рассказать о Нару подробнее. Не то любопытство Эрика не даст нам обоим покоя, а неутоленное - поспособствует неверным выводам.

- Если ты готов к долгому повествованию, я не против рассказа, - устроившись поудобней и обняв любовника, обещаю. - Мы с милордом познакомились, когда мне было двадцать пять, ему - чуть за шестьдесят. Почти классическая разница. - Считается, что покровитель, в идеале, должен быть вдвое старше подопечного и обладать достаточным жизненным опытом, но при этом еще не окончательно забыть собственную юность, о чем я и рассказываю внимательно слушающему Эрику. - Нару был прекрасным рассказчиком и собеседником, а уж спорить с ним доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие. До сих пор не понимаю, как он терпел мою юношескую пылкость, - добавляю, уловив чуть заметную усмешку на скуластом лице. - Надо полагать, ему доставляло удовольствие мое невежественное восхищение новыми знаниями.