Стон (СИ)

А этот, смотри-ка, пристроился, и, кажется, даже вцепился пальцами… Да, совершенно верно — вцепился! Стиснул своей мерзкой клешней запястье, и теперь на тонкой, нежной коже непременно останется след.

Садерс шагнул вперёд, и этот, отпустив наконец руку Шерлока, тоже двинул навстречу: мгновенно сгруппировался, даже на глаз став каменно-твердым.

Неплохо, неплохо…

— Уходите.

Что такое?!

Он уже считает возможным распоряжаться в этом доме?! Шерлок угрюмо молчит, как видно, раздосадованный их нелепыми телодвижениями, а выскочка все никак не уймётся: петушится, выпятив грудь и сверкая глазами.

«Уходите»? Кому он это говорит?! Он хотя бы осознает, садовое пугало, в какое дерьмо занесла его шутница-судьба? Что ж, это даже интересно.

Слёзы выкипели, и на смену плаксивой слабости и бешенству, жарко дымящемуся в груди, пришло веселое, вкусное изумление с легкой приправой азарта.

*

Час назад, слепо уставившись в непроницаемое стекло, за которым пробегала чуждая ему жизнь лондонских пригородов, он ни в чем не был уверен, кроме адского по силе желания взглянуть на свою обожаемую проблему. Сомнения нещадно терзали душу: надо ли ехать; есть ли в этой встрече хоть капля смысла; что она принесёт, кроме очередной порции боли и унижения; не отменить ли принятого решения, позвонив и приказав Санти немедленно подъехать и ждать у входа в центральный офис. К чертовой матери весь этот мутный любовный бред! Хватит! Накопилась масса неотложных и важных дел: разрывается сотовый; секретарь стонет, с головой зарывшись в бумагах; деловые партнеры вежливо и деликатно спрашивают о здоровье…

Противоречия истерзали Садерса не меньше любви. Его ежеминутно кидало из крайности в крайность, и к дверям с номером 221В он подходил на негнущихся, деревянных ногах, готовый повернуть назад в любую минуту.

*

Джеймс достаточно долго не уезжал, насмешливо наблюдая малодушное замешательство всесильного господина Ремитуса, топтавшегося на мостовой с видом жалкого разносчика пиццы, и оставляя ему крохотный шанс развернуться, сесть на заднее сидение теперь уже его, Джеймса, роскошного джипа, плюнуть на чертову дверь и по-настоящему начать всё сначала. Не уезжал достаточно долго для того, чтобы даже успеть задуматься. Он был уже почти готов повременить со своей новой жизнью, а то и вовсе от неё отказаться. На черта ему эта свобода? Что он с ней будет делать? Что он умеет, кроме почти акробатического подмахивания и быстрого счета купюр? Сад сейчас так трогательно напряжен, так сексуален в своей черной куртке и джинсах — таких охуенно тугих, что его внушительные причиндалы вырисовываются как на ладони, и так и манят, так и просятся в рот… Красивый мужчина. Мощный. И какая, собственно, ему, Джеймсу, разница, чей член протолкнется в его растраханный зад и доведет до бешеного оргазма. А член Садерса — ещё та конфетка. Слаще он пока не пробовал. Если, конечно, не брать во внимание красавчика Ди, которого, к сожалению, уже не вернешь, и которому не отсосешь…

Да и привык он к нему за эти годы.

Но Садерс перестал переступать с ноги на ногу и, резко обернувшись, так зыркнул, так глазами сверкнул, что в движке закипело масло.

Отрезвил мгновенно, так, как только он и умел.

Ну и хуй с тобой… Вылизывай своей шлюхе зад.

Ключик с готовностью повернулся в замочке, и красавец-джип плавно, с достоинством тронулся с места.

Прощай, старичок. Пропади ты пропадом.

*

Теперь сомнения отступили. Не настолько он, оказывается, слаб, чтобы так просто сложить оружие.

Мальчик мой, ты просто вынуждаешь вступить в игру. Неужели не понял ещё, что я никому тебя не отдам? Ты выстраданная добыча, Шерлок; ты первый и последний, кого Садерс Ремитус умолял, чьи руки целовал, как безумный. А этот…

Что за жалкая тень маячит возле моих ног? Кто говорит мне смелое «уходите»?

— Почему?

Простой вопрос смутил приготовившегося к броску супермена, а сам Садерс искренним удивлением, непониманием происходящего на время сбил его с толку и обезоружил.

В самом деле: пришел человек в гости, а его гонят за дверь. Почему?

— Кажется, лично вас я ничем не обидел, Джон. Может быть, на правах хозяина предложите мне чашечку кофе? Шерлок никогда этого не делает. Удивительно негостеприимное создание наш Шерлок! Кстати, в отличие от меня. И если вы вдруг… когда-нибудь, случайно… окажетесь в моём доме, вы убедитесь в справедливости этих слов.

— Прекрати кривляться, Сад. Смотреть противно на твои жалкие потуги выглядеть человеком.

Глухой рокочущий голос обрушился на нервные окончания ледяным штормом: мгновенно лишил опоры, отшвырнул назад — в бесприютный, студеный космос, и слёзные железы снова ринулись в бой, гоня по каналам выжигающую всё на своём пути кислоту. И это было неимоверно больно.

Голос, голос, голос…

Этот голос, будь он проклят, наговорил так много обидного; столько раз насмешливо разрушал очередную иллюзию, задавал вопросы, на которые страшно было ответить даже себе самому. Этот голос сводил Сада с ума скупым, еле слышным «ахх…», когда почти невменяемый, выбитый из старательно взращенной скорлупы безразличия Шерлок выгибался под ним, кончая и вжимаясь мокрым членом в живот. Но даже за призрачно-тихий возглас, срывающийся с равнодушных губ бесконтрольно, помимо воли, за возглас, о котором Шерлок потом, конечно же, отчаянно сожалел, Сад бывал благодарен.

Противоречия накинулись как стая степных гиен: разорвать, разорвать, разорвать.

Надо уходить. Бежать! Немедленно. Пока не выкатилась гигантская черная капля, пока лицо не начало деформироваться в маску вечно страдающего Пьеро.

Он сделал всё, что хотел. Бродяга оказался не таким уж и безнадежным: судя по мрачной тени, накрывшей его никакое лицо, сразу понял, о чем толковал ему гость. Да и Шерлока затрясло очень заметно.

Но закрепить сказанное не помешает.

— Спасибо за кофе, рыцарь Джон, но — дела, дела… Да и ваша принцесса сегодня не в духе, мне лучше уйти. Берегите её. Берегите всех своих принцесс — они ломаются так легко. Тростиночки…

Шерлок резко дёрнулся в его сторону, неловко взмахнув руками, — тонкая длинная кукла, с которой он никак не может всласть наиграться.

И не может обнять. Хоть плачь.

Этот мягко, но властно сжал ладонями фланелевые предплечья — не надо, остановись. И Шерлок ему подчинился: сразу же развернулся и сел на диван.

Он и в постели такой покорный?

Бежать, бежать, пока не сорвался на безобразный вопль то ли ярости, то ли муки. Сердце Садерса жалобно ныло и трепыхалось — бедная, живая птичка, заключенная в костяную ловушку.

На пороге он не выдержал, оглянулся.

— Я человек, Шерлок, и, если это тебя хоть немного утешит, если вернёт краску твоим чересчур бледным щекам, я измучен тобой. Смертельно. Постарайся больше не попадаться мне на глаза.

И посмотрел на Джона.

— До скорой встречи, отважный рыцарь.

*

Сада трясло от стыда и злости.

«Он был прав — я дешёвка. Что за пошлятину нёс я сейчас?! Отважный рыцарь… Принцесса… Монолог шута! Что со мной?! Господи, что?! Жизнь ускользает из рук. Всё рушится. За какие-то полгода ничего не осталось — ни сил, ни желаний. Одна лишь усталость. Неужели конец? Мне конец?! Ну уж нет! — Садерс с грохотом захлопнул входную дверь и яростно сплюнул на мостовую. — Я Ад взорву, если понадобится. И сил хватит, и желание будет. Все под контролем. Все под контролем. Всё под контролем…»

Ледяной ветер едва не сшиб его с ног, и Сад пожалел, что в спешке не захватил перчаток и шарфа. Впервые за многие годы он оказался на улице Лондона совершенно один: ни теплого салона автомобиля, ни чашечки кофе, налитой из туго закрученного термоса и переданной заботливой рукой Сантино. Или Джеймса. Или Ди…

Но Ди умер… Умер красивый, ласковый Габриэль. Ангел с мягкими каштановыми кудрями. Чем милее локоны этой продажной сучки? Чем слаще губы? Чем?! И почему так плавится, так стонет от счастья и боли тело, окунаясь в его тепло и запах? Почему так сладко у него между ног? Чертова жизнь.