Победивший платит (СИ)

Тоже мне, искуситель нашелся.

- Это будет жульничество, понимаешь? - спрашиваю тихо, уже не надеясь, что он меня действительно поймет. - Попытка подогнать задачку под ответ. Другого человека я бы за такое осудил, а себе предлагаешь сделать поблажку?

- Осудил, да? - медленно переспрашивает он. - Если человек заплатил собой за возможность выжить, так он уже черт знает кто?

- Да, потому что сразу платишь лишь половину цены! - огрызаюсь в полный голос, дергая головой, словно зло отбрасывая что-то. - А вторую...

Осекаюсь, не зная, как продолжить. Сколько мне еще стыдиться? Всю жизнь? Пока не случится чудо и мне не придет указ с императорской печатью, прощающий за грехи вольные и невольные? Или письмо от родных, которые в лучшем случае считают меня погибшим, а в худшем - выродком? Увы, не та у меня ситуация, когда наказание одновременно означает и прощение.

- Вот-вот, - едко подхватывает Иллуми, прекрасно угадав недосказанное. - Полгода уже ты ешь себя поедом за одно-единственное, трижды оправданное решение! До конца жизни собираешься?

А он собирается всегда меня этим попрекать? Что ж. Раз мой цетагандийский приятель так резко реагирует на мою слабость, выход только один - скрыть и спрятать. Иллуми начался в моей жизни позже, и зачеркнуть прошлое не в состоянии. Уязвить - да. Но не исправить дело.

- Ты прав, - киваю спокойно. - Давай договоримся? Ты от меня больше слова не услышишь на эту тему, а я не буду получать от тебя рецептов, как мне устроить свое душевное спокойствие. И мы будем радоваться обществу друг друга.

- Предлагаешь мне фальшивку? - вскидывается Иллуми сердито. - Такого красивого Эрика Форберга, фарфоровую куколку без проблем. Сахарную конфетку. Мне это не нужно. Мне нужно, чтобы ты себя простил.

- А пока я себя не простил, я тебе, значит, не подхожу? - бросаю в сердцах.

Иллуми зло щурится и выговаривает негромко, отвратительно четко. - Почему же? Любовник ты очаровательный.

Приехали. Я тебе что, забава для постели, дражайший мой гем? Получается, что да. А чтобы стать чем-то большим, я рылом не вышел, дикая кровь подкачала или тараканы в голове недостаточно изысканной селекции?

- Это вряд ли надолго. Полагаю, уже нашлось кому тебе подсказать, что дикий барраярец - не высший класс для любовника, - усмехаюсь, но вместо улыбки получается уже оскал.

- Ну что ты, - у ноздрей подергивается мышца, - если рассуждать логически, то как раз в постели у нас все в порядке. А в остальном... Мои любовники не позволяли себе десятой доли того, чего ты даже не замечаешь, а я вынужден терпеть!

Обидно до того, что ладони холодеют. Впрочем, все закономерно, не так ли? Удивляться следовало сладкой идиллии, а не тому, как быстро она рассыпалась. За час? Два часа?

- Извини, что чересчур много себе позволял. Надеюсь, у моего преемника с этим проблем не будет, - цежу сквозь зубы.

- Надеюсь, больше я не влюблюсь, - парирует Иллуми быстро. - Если это предполагает отсутствие права даже позаботиться о собственном избраннике, то мне даром не нужна такая затея.

- Издевательство это, а не забота! - взрываюсь. И, похоже, обычная для него манера обращения с близкими - операцию над Фирном я же наблюдал? - Якобы ради моего блага заставлять меня делать выбор между человеком, которого... моим человеком и моей страной. Пусть бывшей. Хватит с меня!

- Хватит, тут ты прав. - Он разворачивается; в потемневших глазах плещется горячее бешенство. - Желаешь и дальше считать себя шлюхой и предателем, лежа в моей постели - вперед, но меня в ней не будет!

Все-таки выставляет. Уже формально. Закончились каникулы.

- Как скажешь, - отвечаю тихо и так спокойно, что сам себе удивляюсь. - Ты в этом доме хозяин, тебе решать.

- Я в этом доме давно не хозяин, - глухим от обиды голосом сообщает Иллуми, почти отвернувшись от меня. - Можешь записать на свой счет еще одного цета. Сильнее тебя я быть не могу, а по-другому не умею.

Если бы не эти слова, я бы уже вылетел из комнаты, хлопнув дверью и ожесточенно прикидывая, в каком порядке лучше укладывать свои скудные пожитки в сумку. Но судя по голосу, Иллуми обиделся всерьез. Как будто не он меня сейчас пренебрежительно поставил на место, а я его оскорбил черной неблагодарностью. Как будто... ему действительно невыносимо то, что он не в состоянии контролировать на все сто процентов, и отгораживая от него кусок своей жизни, я его предаю.

Сажусь в кресло, подобрав ноги и обхватив колени руками.

Молчу.

Иллуми шагает по комнате, как зверь, посаженный в клетку. Просторная прежде гостиная делается неуютно тесна для двоих.

Хуже всего, что я мог бы постараться стать таким, как желает мой цет. Осталось немножко, чтобы из дикого варвара и военного фанатика превратиться в цивилизованное на здешний манер создание. Раствориться в здешней упорядоченной роскоши, как сахар в кипятке. Невелика ценность.

Желание быть нужным держит крепче привязи. Изменить себя? Изменить ему? Ненавижу быть предателем.

Четверть часа молчания невыносимы, как время перед обстрелом.

Наконец он оборачивается ко мне и первым разбивает тишину:

- Что теперь?

- Не знаю... - отвечаю честно. Холодно в комнате - дует так, будто за окном зима, и я ежусь, стараясь найти позу покомфортнее. - Мои... принципы - это не болезнь, а часть меня, и не самая худшая. Если уж ставишь мне ультиматум, они или ты, дай хоть подумать.

Иллуми молча сдергивает с соседнего кресла покрывало и отдает, а сам присаживается на подлокотник. Ладонь, которой он накрывает мою, неожиданно горячая.

- Мы друг друга опять понимаем превратно, - тихо сообщает он. Прижимает к себе и крепко держит. - Я тебя не гоню. Просто не могу видеть, как ты носишь это в себе, словно отраву.

- Заботишься обо мне? - Невеселое фырканье, несмешная шутка. - А я - о тебе, поэтому и стараюсь отгородить тебя от своих проблем и лишний раз промолчать. А ты из того же резона пытаешься меня лечить всеми доступными методами, вплоть до хирургических.

Смешок, горький до невозможности.

- Я тебя напугал?

- Нет. Ужаснул. - И пока он не успел обиженно вскинуться и отойти со словами: "Так какого черта ты делаешь в моей комнате, постели и жизни?", объясняю: - Тем, что я не ответил тебе моментальным отказом, а принялся раздумывать, стоит ли неделя с тобою двадцати моих прежних лет.

- Решай, - кивает он. - Просто знай, что... ты можешь меня бесить, мне может не нравиться моя зависимость, я переживу, если ты меня бросишь, и я хочу быть с тобой.

- "Не хочу расставаться, но приму твое решение?" - осторожно переспрашиваю.

- Вроде того, - кивает Иллуми, мазнув щекотной гладкой прядью по моей щеке. - Но если мы вместе, у меня есть право тревожиться, выяснять причины твоего разлада и пытаться его устранить. А ты вправе защищать свою территорию, чем и занят. Но есть некоторая разница - я перед тобой в долгу. И можешь не тратить сил зря, доказывая мне обратное.

Только этого еще не хватало! Мотаю головой. - Предпочитаю раз и навсегда простить этот долг, если он и был. И забыть.

Иллуми смотрит долго и пристально, прищурив глаза. И взгляд нехорошо оценивающий. - Вот так просто возьмешь и простишь мне то, кем оказался Хисока, и то, что тебе пришлось пережить по его милости?

Решительно киваю. - Да. Мне плевать, кем был твой брат. Сейчас есть только ты и я, и никто посторонний между нами стоять не будет.

- Вот и замечательно, - подытоживает он. - Ты прощаешь себя, для меня это будет достаточным поводом счесть свой долг уплаченным.

Смешок вырывается у меня помимо воли и несмотря на весь драматизм ситуации. - Ты дебет с кредитом не перепутал, а, Иллуми? С такой гордыней просить прощения долга - это еще надо уметь...