Победивший платит (СИ)

Узкий, высокий, тяжелый даже на вид флакон ложится в сухую ладонь парфюмера прозрачно-голубоватым бликом. Льдистое стекло, один из моих излюбленных вариантов дизайна, украшено матовым узором веток с полураскрывшимися бутонами. Эрик осторожно берет предложенную пинцетом бумажную полоску, принюхивается неумело - нужно будет потом рассказать ему, как делается правильный вдох-знакомство...

Действительно уникальный образец: запах нежной свежести, набухших почек, первой колкой травы и размокшей земли... ни одна из этих ассоциаций не передержана, не сделана слишком грубой, выпуклой, и вместе с тем каждая из нот стоит на своем месте в той мелодии, что поет о надежде, которой у людей всегда сопровождается таяние тяжелых горных снегов.

Хотел бы я знать, что из этого чувствует Эрик. Иной опыт, и мысли иные? Или мы все же не отличаемся друг от друга настолько, чтобы запах весны означал для нас непреодолимое различие?

- Что здесь в основе, - спрашиваю я более для проформы, - "апрельский иней"? Очень, очень хорошо: чистый, легкий... воодушевляющий. Эрик, как тебе показалось?

Эрик откладывает пробник и неопределенно кивает, явно остерегаясь высказывать свое мнение в сфере, ему незнакомой, и я решаю сократить визит, коль скоро мой любовник чувствует себя неуверенно.

- Этому цветку впору ставить памятник, - подтверждает мастер; в его руках уже поблескивает острогранный "север", но я качаю головой:

- Нет смысла пробовать остальное. Если вся коллекция такова, то я возьму не глядя.

В подбитой шелком коробке заманчиво светится округлый яркий "Юг" и абстрактного вида "Запад", чем-то неуловимым напоминающий опавший лист. Я прошу добавить к этой роскоши несколько тонких палочек благовоний, и перехожу к основной части визита.

Моему младшему нужны свои духи.

Эрик покорно выдерживает тщательный, от кончиков коротко стриженых волос до обуви, осмотр, долженствующий помочь парфюмеру составить мнение о привычках, характере и впечатлении, которое предпочитает производить получатель аромата. Послушно держит в руках адсорбирующие салфетки, повинуясь указаниям, дышит на них, прежде чем сложить в герметичный пакет, и только коротким взглядом просит моего совета, услышав формальную просьбу дать согласие на использование данных своего генома при изготовлении духов.

- Это поможет подогнать аромат под ваш естественный гормональный фон, - объясняет парфюмер, и я киваю, а Эрик подставляет руку под прикосновение биосканера.

Следует объяснить парню, какие из мер предосторожности совершенно необходимы на Цетаганде, если дело касается образцов тканей. И именно эта благонамеренная нотация ожидает Эрика сразу после того, как двери салона закрываются за нами, а листья-монетки традиционным пожеланием возвращения оседают в карманах.

- Будь осторожней со своей ДНК, - прошу я, получая в ответ удивленный взгляд, и поясняю. - Этот мастер вне подозрений, у него хорошая репутация, а я его постоянный клиент уже четыре десятка лет, но в прочих ситуациях старайся не давать возможности получить пробы твоих тканей, хорошо?

Эрик даже останавливается.

- Суеверие, сглаз и порча? - недоверчиво уточняет он.

Ах, если бы опасность подобной неосторожности сводилась к глупым предрассудкам!

- Отнюдь, - качаю я головой, и, судя по тени, наползающей и на его лицо, Эрик понимает, что я не шучу.

- У врачей, - замечает он, - наберется примерно полхолодильника моих образцов. И ты не высказываешь опасений по этому поводу. В чем разница, уж объясни, пожалуйста?

- Все образцы у тебя брали в присутствии Эрни, а ему я не имею причин не доверять, - объясняю я, - но если материал утечет в дурные руки, возможны эксцессы. Синтезированный персонально тотальный аллерген, яд, да мало ли что - увы, такие случаи были. В моей же семье. А ты слишком хороший повод и средство нанести по Дому удар исподтишка.

И никого не удивит нестандартная, но вполне объяснимая для чужака болезнь.

- Раньше я мог бы притвориться, что мне наплевать на твою судьбу, теперь нет, - заканчиваю, с расстройством замечая, что подпортил моему барраярцу настроение. Неловкость, которую Эрик так и не мог скрыть в парфюмерной лавке, теперь подкрашена тревогой, и это надо менять, как и тему разговора.

- Ого! Уже за полдень, ты голоден, наверное, - глянув на хроно, констатирую я, - а "Весенний мед" близко. Собственно, вот он, - кивком указываю на здание медового цвета и с колоннами, шагах в трехстах. - Только заглянем сначала, если позволишь, за парой безделушек. Купим мне шпильки для волос, - объясняю, ловя тень ехидной улыбки в углах его губ. Должно быть, шпильки не кажутся ему приличествующим мужчине аксессуаром: обычная ошибка любителей стричься коротко.

Впрочем, я бы обошелся сейчас без пополнения своей, и без того немалой, коллекции, не будь у меня тайного умысла. Выбранный мною магазинчик держит семья, происходящая с самой Старой Земли, и тамошний товар считается у нас чем-то вроде недорогой импортной экзотики. Пусть познакомятся, думаю я. Эмигрантам всегда есть о чем поболтать между собой, оно и к лучшему, если Эрик не будет чувствовать себя единственным чужаком на Цетаганде.

В витрине серебро, резные гребни, матово светящиеся полудрагоценные камни в витых оправах. Я долго разглядываю два комплекта шпилек. Один: модифицированная кость, витые изгибы, ажурные навершия; оскаленные волчьи пасти того и гляди укусят тонко вырезанными клыками. Второй гематитовый, гладкий и черный; камень чуть искрится, маслянисто поблескивает, это выглядит прекрасно, но удержит ли волосы?

- Может, возьмешь обе пары сразу, чтобы так не мучиться? - Эрик, оказывается, успел завершить свою беседу с продавцом у соседнего прилавка.

- Насчет одной я уверен, - объясняю свои мучения, проверяя костяную пару на гибкость и прочность. - Но гематитовые гладкие, как ртуть. Красиво, но функционально ли?

- Гематит для гема, - отвечает моя персональная ехидна. - Бери обе.

Так я и поступаю, и мы идем на штурм средоточия столичных сладостей.

Сложноопределимый и сложносоставной запах, тонкой нитью тянущийся на полквартала от кафе, сладок сам по себе и вместе с тем обещает удовольствия более полные и предметные. Эрик втягивает воздух носом, и я прячу улыбку. Мой барраярец лакомка, вспомнить хоть тот знаменательный шоколад... вспомнить и удивиться тому, как быстро в этот раз я оброс романтическими воспоминаниями.

"Мед", разумеется, не соответствует цветом названию: столь примитивная символика никогда не была в моде. Полированное дерево и занавеси цвета "пепел роз" с жемчужным блеском подсвечены мягким светом; помещение, перегороженное плоскими стенами из прозрачного зеленоватого стекла, похоже на внутренность дорогой бонбоньерки. Эрик, привлеченный переливами воздушных пузырей, подходит к стене и тихонько постукивает ногтем по стеклу, пытаясь заставить кружащихся в хаотическом танце рыбок метнуться в сторону, но яркие капельки с плавничками высокомерно не удостаивают его внимания - привыкли.

Занавеси отгораживают тех, кто желает оказаться в закрытом кабинете, или, если уединенность не слишком важна, а розовая мягкость отдернута в сторону, дают возможность почувствовать себя сидящим в середине облизанного мятного леденца. Даже мебель усиливает эту иллюзию: деревянная рама обрамляет массивную стеклянную столешницу, бархатные диванчики-кресла манят присесть.

Взвесив на ладонях меню, размерами сравнимое с фолиантом, и прочитав на пробу пару фигурно-заковыристых названий, Эрик с притворным ужасом поднимает ладони.

- Нет-нет. Выбираешь ты.

- Кофе обоим, - подумав, предлагаю я. - Тебе - столичный фруктовый пирог и пряный мед на закуску.

- Страшно подумать, что вы могли сделать с медом, - подсмеивается Эрик. - Это откусывают, пьют, намазывают на хлеб или нюхают?