Победивший платит (СИ)

- Постоянно! - щебечет Фирн, добавляя к химическому коктейлю, поддерживающему его, как ниточки марионетку, еще и кофеин. - Ведь ночь лишена грубой откровенности дня, и тем прекрасна...

Послушав эту оду еще пару минут, я экспроприирую кофейник в пользу себя и Эрика. Нам тоже не помешает проснуться.

- Ясно, - констатирую, обжигая язык бодрящей горечью. - У тебя, друг мой, один из тех приступов дурного настроения, которые ты пытаешься лечить всякой синтетической дрянью.

- Вот еще, - капризно скривив рот, обижается Фирн. - Чистейший "Фиолетовый рис", без примесей...

Лицо невольно сводит недовольной гримасой. Мое отношение к стимуляторам друзьям хорошо известно и секрета не составляет, и, значит, Фирна привела сюда суровая необходимость, так что я поторапливаю его перейти к делу.

На прямой вопрос Фирн кривится; зрелище, должен признать, незабываемое: многослойный грим словно идет разноцветными волнами, на мгновение превращая вполне миловидное лицо в подобие полихромной абстракции, так обожаемой владельцем.

- Я нечаянно влез в твои дела, - с наигранной легкостью сообщает он, - надеюсь, у тебя сегодня доброе настроение, хоть по твоему младшему этого и не скажешь. Ты же не оставишь меня без помощи, Патриарх?

Судя по отпущенной шпильке, наблюдательности и способности к построению логических связок наркотик у Фирна не отнял, в отличие от привычки контролировать сказанное. Не нужны даже наводящие вопросы: расскажет сам. Я устраиваю подбородок на сплетенные пальцы и готовлюсь слушать.

- Это все "Златый эль", - не разочаровав моих ожиданий, выкладывает Фирн. - И чертов Слайк. В попечительском совете его кузен - родич третьей или четвертой степени, я никогда не интересовался, контрактов с их кланом у нас не было уже четыре или пять поколений... Так. О чем это я?

Мы с Эриком переглядываемся. В его глазах лишь легкое недоумение: мой родич знаком с аналогичными симптомами отравления этанолом не понаслышке, и заплетающийся язык Фирна для него не сюрприз.

- В общем, - добирается до зерна своего рассказа Фирн, - ему взбрело в голову, что ты хотел убить Эрика. Глупость несусветная. Я так и сказал. Ну... потом добавил, что я прекрасно знаю вас обоих, и могу это доказать. Могу же, правда? Так что волноваться не о чем.

Эрик, как ни удивительно, не взвивается в гневе на подобное вмешательство в нашу жизнь.

- Я так плохо выгляжу, что похож на ожившего покойника, Фирн? - интересуется он весело.

Фирн осматривает Эрика от носков домашних туфель до короткого ежика волос цепким взглядом художника, привыкшего подмечать мельчайшие детали. Я невольно следую его примеру. Плохо Эрику выглядеть не удастся при всем желании, но на жертву хищника он смахивает... по крайней мере, в области шеи.

- Есть немного, - рассеянно резюмирует уже поплывший Фирн. - Иллуми, ты что, бьешь своего младшего? Или, - смешок, - он неудачно катался на лошади, и его исхлестало ветками?

- Ага, - подтверждает Эрик прежде, чем я успеваю вмешаться. "Даже не покраснел, паршивец", думаю с нежностью. - По старой памяти продирался ночью через кусты и поцарапался.

Фирн ухмыляется еще ехидней и демонстративно тянет воздух носом.

- Судя по всему, в кустах ты был не одинок, - замечает. - Но я не завистлив.

Конец фразы тонет в непроизвольном зевке. Так-так...

- В любом случае, это все ерунда, верно? - прикрывая рот ладонью, невнятно продолжает живое средоточие яростных красок. - Я в жизни не поверю, чтобы наш брезгливый законопослушный Иллуми принялся бы выпускать внутренности из своего... шурина, да? Или деверя? Проклятье, постоянно путаю, кто есть кто.

В здравом уме Фирн не посмел бы сболтнуть подобное, несмотря на всю нашу дружбу. Значит, симптом серьезный, и надо принимать меры. Надеюсь, за несколько минут, что мне потребуются для того, чтобы дойти до спальни и вернуться, Фирна не развезет окончательно.

- ... Черт, - слышу я, вернувшись. Перышко сидит, зябко ежась и кутаясь в складки тонкой накидки так, словно в комнате поселился северный ветер. - Не нужно было двойную дозу...

- Не нужно было, - соглашаюсь. Некоторые люди просто созданы для того, чтобы усиленно издеваться над собой. - Подними-ка рукав, окажи любезность.

Перышко кривится: то ли блеск шприц-пистолета кольнул ему глаза, то ли перспектива детоксикации не вызвала восторга. Следовало ожидать.

- Это еще что, Патриарх? - риторически интересуется он. - Не порть мне утро, будь другом. Ну да, тебе-то я испортил, но ты же не опустишься до мести? - почти жалобно просит он, поддергивая, впрочем, рукав.

- Ты еще примись пререкаться, - обещаю я, озлившись, - и вместо привычного тебе гемосорба я, поверь, попробую на тебе какой-нибудь из новых сорбентов, посерьезней.

Фирн поворачивается бочком, пряча руку за спину - ребенок, да и только.

- Хорошо, Иллуми, я тебе уступлю, - обещает, почти послушно. - Ну и ты уступи. Поможешь мне?

- Шантаж? - вздергивая бровь, интересуюсь я. - Помогу, еще бы. Эрик, будь добр, пошли кого-нибудь за одеялами и пачкой салфеток для грима, сейчас этого красавца начнет трясти.

Фирн с видом покорности жестокой судьбе вновь опускается в кресло. Мировая скорбь так и читается на его лице, когда он закатывает рукав. - Что бы не прийти к тебе на полдня позже? - вопрошает.

Фирново шипение вторит тихому шипению разряжающегося шприца, своеобразный дуэт завершается мучительным стоном.

- Ох... - бормочет Фирн. Зрачки у него сужены, физиономия бледна даже сквозь нарисованную красоту, и руки невольно подрагивают от чрезмерного возбуждения. - Ненавижу эту пакость.

Эрик, очевидно, решив не делать слуг свидетелями творящегося безобразия, приносит одеяла сам, и я, укутав Фирна по самый нос, наливаю ему чая - сладкого, горячего, с лимонным бальзамом.

- Ооо, - слабо радуется Фирн, когда я подношу чашку к его губам, благоразумно не доверяя его координации. - Чай - это хорошо. А еще лучше - что я не ел, а то бы...

Пока Фирн греет о полупустую термочашку руки, я стираю поплывший от подскочившей температуры и пота грим. К моменту, когда третья салфетка покрывается многоцветными разводами, дрожь Фирна отпускает, а лицо, лишенное декоративной защиты, предстает во всей красе: полудетское, почти инфантильное, из тех, что престарелые тетушки обозначают умиленным "какой миленький мальчик".

- Все? - раздраженно, но и облегченно уточняю я, поворачивая друга к свету и изучая зрачки. - Перышко, ты одурел? Знаешь же, что твоим мозгам противопоказана эта отрава! Ты так и до девяноста не доживешь.

- Художнику иногда полезно встряхнуть мозги, Иллуми, - тихонько вздыхает измученный Фирн. - Тебе не понять. Я и не думал, что он заговорит о тебе, честное слово.

Фирн кутается в плед таким отчетливо трогательным движением, что оно явно было заранее отрепетировано.

- Ты доиграешься до того, что нечего будет встряхивать, ясно? - злобно пророчу, стараясь изгнать неуместное сочувствие. Обрушиваюсь в кресло напротив. - Ну? Что мне еще следует знать? Или ты сам не помнишь, что наболтал?

- Помню, но остальное тебя никак не касалось, - говорит Фирн и, кажется, не врет. - Я выложил все как на духу. Теперь делись ты, а то мне чертовски не хочется потерять перед Слайком лицо.

- Если ему так любопытны дела моей семьи, пусть сам ко мне подойдет, - огрызаюсь в ответ на вкрадчивую настойчивость. Любой рассказ, переданный через третьи руки - дополнительный шанс сделать моих родственников предметом очередной долгоиграющей сплетни.

- С него вполне хватит твоего слова... ну, через меня, - уверяет Перышко. - По-моему, его кузен из попечителей больницы слишком наслушался бредней тамошних пациентов из отделения для буйных. Вообрази, его фантазии дошли до того, что ты, мол, стрелялся со своим Младшим и - прости, Эрик, не хочу тебя обижать, - вышиб ему мозги, но барраярцу это не повредило.