Эхо (СИ)

После рождения сына, разумеется, ни о каких мужчинах Молли не задумывалась. Любовь к Тому оказалась такой яркой, такой ослепительной, что кажется затмила весь остальной мир. Но годы шли, Молли поступила на медицинский факультет, много и прилежно училась, выбрав не самую простую и не самую женскую профессию. Все чаще воспитание сына перекладывалось на плечи родителей. Все чаще она слышала от матери, что ей стоит перестать бичевать себя.

Она познакомилась с Бредли на четвертом курсе. Он был романтичен и робок. Говорил, что целый месяц ходил уже влюбленным по уши, прежде, чем решился на то, чтобы подойти. Он дарил ей хризантемы, водил в кино и на прощанье нежно целовал в щечку. В его представлении, Молли была такой же как он — мягкой, скромной, думающей только об учебе. Так оно в принципе и было, за исключением того, что под крышей дома, к которому провожал ее Бредли, в кроватке спал ее сын. Молли не знала как сказать. В одной кровати они оказались только спустя четыре месяца хризантем и застенчивых поцелуев, от которых в груди у Молли что-то сжималось и трепетало. Все произошло по студенчески — в комнате общежития, под громкую музыку за стеной и веселыми голосами в коридоре. Бредли ничего не сказал, и все-таки Молли увидела — он разочарован тем, что она не девственница. Именно в тот момент Молли поняла, что никогда не расскажет ему про Тома. Расстались они не сразу, месяца через три, в течении которых она с грустью наслаждалась его ласками и добротой. Молли уже не помнила, что сказала ему при расставании, но боль, отразившуюся в его карих глазах, запомнила навсегда. До конца учебы романов она больше не заводила. Несколько раз Ренди (ставшая крестной матерью Тома и ужасно гордившаяся этим фактом) устраивала ей свидания с кем-нибудь из знакомых. Порой эти встречи ограничивались чашкой чая в кафе, порой заканчивались одноразовым сексом, в обоих случаях не оставляя ни единого следа в душе.

Вторым серьезным претендентом на ее руку и сердце стал именитый пластический хирург Стенли Хоббс. Мужчина был старше Молли на тринадцать лет, имел за плечами два распавшихся брака и дочь от одного из них. Он был ярким, шумным, добродушным, компанейским — полной ее противоположностью. Скрывать от него свое положение Молли и в голову не приходило, а Стенли даже нравилось, что она — «девушка с прошлым». Жизнь с ним была постоянным праздником, растянувшимся на три года. Том, уже достаточно взрослый, принимал Хоббса спокойно и даже приязненно. Они заделались партнерами по запуску воздушных змеев и шахматным партиям. Дело дошло даже до помолвки, но однажды Молли застукала будущего жениха и его секретаршу в крайне оригинальной позе. Кольцо она вернула в тот же день. Стенли забросал ее букетами и карточками с извинениями, но остыл, когда всегда сдержанная Молли надела очередную корзину с розами ему на голову и сопроводила процесс парой крепких слов. Как ни удивительно, они остались друзьями и иногда пропускали по стаканчику джина в пятничный вечер, пока Хоббс не женился в третий раз. Молли никогда не жалела о принятом решении. В глубине души, она осознавала, что по-настоящему его не любит. Перед помолвкой все спрашивала саму себя: встретился прекрасный человек, любящий, открытый, теплый, и ты к нему неравнодушна — что же еще? Но на сердце становилось маетно. Одно дело — кипучий роман, и совсем другое - супружеская жизнь. Они ведь даже вместе не жили. Молли за три года так и не перевезла в его квартиру ничего, кроме зубной щетки, косметики и банного халата. Измену она восприняла как знак. С тех пор прошло два года.

Кофе поднимается и Молли, помешав его еще раз, снимает турку с огня. Наливает в чашку и садится за стол, глядя в экран ноутбука. На днях Молли познакомилась в больнице с симпатичным айтишником. Джим, так его звали. Милый, симпатичный и обаятельный. Они разговорились, столкнувшись у кофейного автомата в ночную смену. Потом он оставил ей несколько комментариев в блоге. Такой способ флирта был ей в новинку, но похоже, что она справлялась. Позавчера у них состоялось первое свидание, грозившее закончиться поцелуем, если бы проклятая простуда так некстати выскочившая на верхней губе. Или она опять лишь лжет себе? В простуде было дело или в том, что последний месяц Молли мучилась совершенно невнятным, смутным и бестолковым чувством.

Шерлок.

Почему именно он? Почему?

Он так мало с ней говорит. Так мало обращает на нее внимания.

Раньше она радовалась этому факту, но теперь это расстраивает.

А если вдруг его и начинает интересовать ее персона, то только ради дела.

Почему? Не девочка же она в самом деле, чтобы верить в любовь, спавшую семнадцать лет. И не идиотка — понимает, что с таким человеком, как этот возмужавший, состоявшийся Холмс, у нее никогда и ничего не будет.

Но его голос, быстро излагающий наблюдения и выводы; изящные движения рук, повязывающих шарф; запах его кожи, смешанный с ароматом туалетной воды. Все это будто утоляет жажду, о существовании которой Молли до последнего времени и не подозревала. Шерлок не такой, как все остальные. Это, конечно, не сложно заметить. Но помимо общих наблюдений, Молли чувствует, что за льдом его серых глаз, внутри скрывается такой огонь, в котором такие как она гибнут мгновенно.

Мысль о том, что у них есть нечто общее, о сыне должна вроде как успокаивать и… утешать? Брр, нет последнее слово скверно звучит. Нет, скверно звучит вся фраза. Юноша, которого она встретила на вечеринке у Ренди, и детектив с Бейкер-стрит вовсе не один и тот же человек. В очередной раз рассуждения о Шерлоке завели ее в тупик.

Молли отхлебывает горький, под стать ее мыслям, кофе.

Майкрофт был прав. Ей следовало уволиться из Бартса в первый же день.

========== Часть 5 ==========

Высокий молодой человек легкой уверенной походкой передвигается по коридору Бартса, на ходу накидывая кипенно-белое врачебное одеяние. Он небрежно поправляет болтающийся на шейном шнурке бейджик, чтобы тот оказался поверх халата. «Томас Уильям Хоббс, студент» значится на ламинированной карточке. Голубые, с искорками зелени глаза юноши сверкают, на губах - довольная улыбка. Он тихо напевает слышимую только ему мелодию, звучащую в наушниках.

Пройти в Бартс оказалось плевым делом, как Том и предполагал. Охрана удостоила его коротким кивком, стоило только мельком показать поддельный пропуск и состроить лицо озабоченнее — будто опаздываешь. Чтобы выглядеть постарше он даже отпустил небольшую бороденку, для чего разумеется пришлось пропускать занятия. Небритый Итонец? Исключено. Да и черт с ней, с учебой. Последнее время его донимала такая скука, что хоть вой от тоски. Все опротивело: и предметы, и одноклассники, и больше всего ненавистная черная форма, прививающая с ранних лет джентльменский стиль. С каким удовольствием он променял ее сегодня на пару выцветших джинс, футболку и кеды.

Что ему делать в Бартсе Том толком не знал. Теперь, идея уже не казалась ему такой уж забавной. Стоило скорее нацепить длинное худи, обзавестись парой баллончиков с краской и отправиться туда, где тусуются скейтеры и граффисты. Но отступать было поздно, да и эксперимент собственно только начался. Можно примкнуть к группе настоящих студентов и понаблюдать за операцией в специальной смотровой, можно отправиться на сестринский пост и попытаться обманом достать сильнодействующее лекарство… или найти еще какие-нибудь дырки в этой системе.

В шестнадцать лет «способный», «талантливый» (здесь могло быть еще несколько синонимичных понятий, которые обычно использовали учителя, чтобы описать мистера Тома Хупера) мальчишка не чувствовал в себе никакого определенного дара и это раздражало. Да, он был неплохим химиком, его знания и умения уже на данный момент соответствовали университетским. Но он относился к этому как к полезному, но уже исчерпавшему себя хобби. Биология давалась ему также легко и бабушка уже пророчила ему продолжение фамильной профессии - врача. Пожалуй, хирургия даже могла бы его заинтересовать, если бы не одно обстоятельство. Тайным кумиром Тома, в отличии от соучеников, стремившихся стать еще одним-Итонцем-парламентарием-премьер-министром, был, известный на весь мир благодаря фильму Спилберга , Фрэнк Уильям Эбигнейл-младший. Молодой мошенник, к двадцати годам, сумевший обобрать казну Америки на два с половиной миллиона(по ценам 60-х ого-го какая сумма), перевоплощаясь то в пилота, то во врача, то в юриста. Тома поражало то бесстрашие, наглость и ловкость, с которыми Эбигейл проводил свои операции. Будучи по натуре своей истинным «ботаником» («весь в мать», - любил приговорить Чарльз, который не любил приставку «дядя», когда племянник в очередной раз отказывался от похода на футбольный матч) - спокойным, тихим, избегающим конфликтов и ученических авантюр, Том тем не менее считал, что некие способности Эбигнейла могли в жизни пригодиться. Совершать правонарушения пока не приходило ему в голову, а вот идея выдавать себя за кого-то другого казалось заманчивой. Казалось бы, самой простой выход из этой ситуации — пойти в театральную труппу при школе, но Том решил ставить эксперимент в реальных условиях. Бартс был выбран в силу знакомства с его внутренним устройством(их водили на экскурсию в местный музей), а вовсе не потому, что здесь работала мама… на которую он умудрился налететь за следующим поворотом. Отлично, в больнице тысяча с лишним сотрудников, а он первым делом натыкается на того, кого вовсе и не стоило встречать.