Двуликое сердце (СИ)

Они подошли к машине, и Адам долго пыхтел, ища по карманам ключи. Уилл, глядя на него, невольно прикидывал, с какими проблемами он ходит к Лектеру. Низкая самооценка? Неудачи с женщинами? Детские травмы?

Наконец, они отъехали от дома Лектера. Голова просто раскалывалась. Уилл чувствовал раздражение – на мистера Толстое Лицо с Тонкими Усами за то, что он тащился как черепаха, на Кроуфорда, что запретил ему и нос высовывать. На Конструктора, которому не сиделось за решеткой. На Ганнибала, потому что не до конца понимал его мотивы. На себя, за то, что стал так крупно промахиваться в последнее время.

Они ехали до психиатрической клиники почти час. Адам, похоже, не наговорился за час сеанса с доктором Лектером, и всю дорогу рассказывал Уиллу о повышении цен на бензин и продукты, про фальсификацию на выборах и про то, как хороша зимняя рыбалка. Грэм его почти не слушал: уткнувшись лбом в стекло и глядя на пасмурное небо, он думал о Конструкторе, о своих собаках, об Эбигейл. О Ганнибале, который всю жизнь был один, а тут с чего-то захотел сдружиться с ним, Уиллом Грэмом. Что в нем такого особенного? Они ведь абсолютно разные, начиная от вкусов и пристрастий и заканчивая подходом к человеческим душам: Уилл предпочитал идти от сердца, Ганнибал руководствовался чистым разумом. Проблема была еще и в том, что Уилла самого что-то тянуло к психоаналитику. И дело было не только в том, что между ними установилась глубокая связь на сеансах. Да, Лектер знал о нем очень многое (и о еще большем догадывался), но было что-то еще. Нет, Уилл не чувствовал какой-то особой симпатии к Лектеру, или, упаси Боже, не был в него влюблен. Скорее тут было нечто, связанное с восхищением и… страхом. К тому же Лектер был единственным, кого Грэм не мог прощупать своим внутренним зрением. Эмпатия в отношении доктора оказалась бессильна, и Уилл просто не мог его просчитать. Это заставляло профайлера трепетать перед непознаваемым Ганнибалом Лектером, и это же не позволяло быть с ним до конца откровенным. Потому что было что-то… Была у его психотерапевта какая-то тайна, но какая?

- Приехали, - возвестил Адам, и Уилл, наспех поблагодарив водителя, буквально выпрыгнул из машины.

Гласс уехал, а Уилл взглянул на часы. Время было три часа дня. Быстрым шагом профайлер направился к больнице. Там он прямиком пошел к главному врачу. Показал «корочку» ФБР, и его тут же отвели к нужной камере.

- Ваши сотрудники были тут вчера, - врач нервно потирал шею, предчувствуя скорое «увольнение по собственному желанию», - Они долго все изучали, делали фотографии, расспрашивали персонал…

- Я не смог вчера быть, поэтому приехал сегодня, - Уилл остановился перед нужной камерой, - Скажите, что-то здесь передвигали или, может, вообще забрали?

- Ээ… - врач занервничал, припоминая, - Кажется, нет. Нам запретили тут что-либо трогать, и мы вообще не заходили в камеру. Приказ полиции…

- Хорошо.

- Погодите. Забрали какие-то маленькие бумажки. Я услышал, что для экспертизы почерка, вроде бы.

«Записки с моими адресами», - подумал Уилл, а вслух сказал:

- Расскажите подробнее, как произошел побег. Где и на кого он напал. Покажите видеозапись.

- Записи нет, - лицо главврача стало совсем виноватым.

- Как – нет? – Уилл даже повернулся к нему.

- У нас была профилактика системы, мы делаем ее раз в полгода, и длится она полчаса…

- И вы отключили камеры?

Врач красноречиво промолчал, опустив взгляд. Грэм потер переносицу.

- Ладно. Лайнус знал, что камеры выключены?

- Не должен был. Нет. Наверное, нет.

- Так «нет» или «наверное, нет»? Что за бардак у вас творится? У вас сбежал самый опасный пациент! Ладно, покажите, где и на кого он напал.

- Ну, - врач облизал губы, а глаза его забегали, - По рассказам очевидцев, Майкл, наш санитар, вернее, он был нашим санитаром, упокой, Господь, его душу… В общем, Майкл привез ему на тележке обед, в пластиковых тарелках, с пластиковой ложкой… В общем, он перерезал ему горло, - он сглотнул, - Ножкой от кровати.

- Чем? – Грэм подумал, что ослышался.

- Ножкой. Не знаю, как ему удалось ее отломать, но…

Уилл вошел в камеру. Подошел к койке и заглянул под нее. Действительно, дальняя ножка отсутствовала. Лайнус отломал металлическую ножку. Очевидно, ему пришлось долго ее расшатывать. Может, все два года, что он сидел в Друид-Хилле. Долгими бессонными ночами он расшатывал старый металл (койка была явно не новой), и однажды удача улыбнулась ему. Он каким-то образом узнал про профилактику. У него было всего полчаса. И он успел.

- Он застал врасплох Джима, нашего охранника. Не знаю, как, но ему удалось выхватить у него из кобуры пистолет и выстрелить. Джим упал, и Лайнус, очевидно, решил, что убил его, но на самом деле пуля прошла на вылет через плечо. Он сейчас в Окружной больнице.

«Наверняка, его уже навестил Кроуфорд», - подумал Уилл.

- Потом он кинулся к дверям, но на его пути возникла доктор Бувье. Ее Лайнус оглушил ударом рукояткой пистолета.

«Побоялся стрелять у входа – выстрелы могли услышать с улицы», - решил про себя Уилл.

- И больше его не видели.

- Хорошо, - сказал Грэм, хотя ничего хорошего в рассказанном, естественно, не было, - А теперь мне надо работать. Не могли бы вы отойти к дальней стене?

- Эм… Ладно, - врач отступил назад, выходя из камеры.

Уилл закрыл глаза. Головная боль мешала сосредоточиться, и еще почему-то дрожали руки. Краем сознания профайлер отметил, что надо будет рассказать об этом Лектеру.

Профайлер отрешился от всех внешних звуков: от голосов санитаров в коридоре, от частого взволнованного дыхания врача, от собственных мыслей. Он стал пустым, как сосуд, готовый наполниться новым содержанием. Он больше не Уилл Грэм, он Бенджамин Лайнус, и он слишком долго ждал этого. Он так сильно хотел сбежать отсюда и убить детектива, поймавшего его, что целенаправленно ночь за ночью расшатывал ножку кровати. Он не спешил, ведь у него был всего один шанс.

Грэм открыл глаза.

Ненавистная камера. Нету даже окон. На полке – книги. Ему выделяют по одной книге раз в полгода – юрист выбил для него. Этого нестерпимо мало для жаждущего ума, и книги залистаны до дыр. Это те книги, что он просил. Пока их всего четыре: «Способный ученик» Стивена Кинга, «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда, «Волшебная гора» Томаса Манна и «Так говорил Заратустра» Ницше. Но все это уже не важно. Он скоро выберется отсюда. Бессонные часы длинных тюремных ночей дали свои плоды – под матрацем спрятан металлический обломок. И у него есть всего один шанс им воспользоваться, и он его не упустит. Он знает, что камеры отключены, и что это всего на полчаса. Но ему хватит времени. Появляется Майкл, сегодняшний санитар. Ох, и не повезло же тебе со сменой, дружок… Лайнус-Грэм не торопится. Он сидит на заправленной постели, все записи он уже припрятал на груди под робой. Все, кроме… записок с адресами. Их он оставил спрятанными между страниц книги Стивена Кинга. «Отойдите к противоположной стене, - командует Майкл. Он слишком молод, и практика санитара в больнице для душевнобольных не лучшая для него работа. Но когда он поймет это, будет слишком поздно. Лайнус-Грэм поднимается с койки и покорно отходит к стене. Левая рука его чуть заведена за спину, но Майкл этого не замечает. Он наклоняется, чтобы просунуть тарелки с едой в специальную щель внизу решетки. Он наклоняется всего на секунду, но этого достаточно. В один прыжок Лайнус-Грэм преодолевает расстояние от стены до решетки. Майкл инстинктивно отшатывается, но слишком поздно. Рука убийцы просовывается между прутьями и хватает санитара за предплечье. Пальцы до синяков сдавливают кожу – Лайнус-Грэм цепляется не за человека. Он цепляется за свой единственный шанс вырваться на свободу. Глаза Майкла наполнены первобытным ужасом, он не в силах издать и писка. Глупые глаза коровы на скотобойне, так до конца и не верящей, что ее жизнь неминуемо оборвется через пару мгновений. Лайнус-Грэм рывком притягивает жертву к себе, прикладывая Майкла лицом о железные прутья. А затем изящным движением вспарывает горло от уха до уха. Майкл хрипит и захлебывается собственной кровью. Теперь бы он закричал, о, как бы он закричал! Но гортань заполнена кровью, все вышло из строя. Санитар бьется в его руках в агонии, а глупые коровьи глаза все еще не верят, что это – конец. А Лайнус-Грэм смеется. Смеется. Смеется.