Девочка, сошедшая с тропы (СИ)

Спасение Хеймитча вовсе не в ледяном душе, не в отсутствии спиртного. Спасение Хеймитча, да и не только Хеймитча, в чтении страшных книг вслух. Теперь, читая, он держит маленькую девочку за руку и морщится каждый раз, когда Китнисс демонстративно хлопает дверью.

— Когда-нибудь ты получишь ее прощение, — замечает Сэй, хотя ее мнение здесь точно никто не спрашивает.

Хеймитч бросает в ее сторону недобрый, но все еще трезвый взгляд. Сэй знает, как сильно ему хочется наплевать на все и сорваться. Сэй слышит порой, как он просыпается от кошмаров. Но путь, которого он держался практически всю свою жизнь, ведет только в один конец. И теперь у него есть те, кто не позволит ему на этот путь вернуться. По крайней мере, они сделают все, что в их силах, чтобы этого не произошло.

Китнисс по-прежнему не говорит ни слова. Даже когда Жози притаскивает с улицы едва живого рыжего кота, шипящего и вырывающегося из ее рук при виде сестры своей единственной хозяйки, она не произносит ни одного слова, только крепче сжимает кулаки и скрывается в своей комнате раньше обычного. Другая девочка — не Прим — тоже держит блудного кота крепко, но при этом бережно. Сэй не запрещает оставить кота, Китнисс помогает — молча — обработать его раны, хотя именно ее кот царапает до крови. Свои свежие раны бывшая огненная девушка тоже обрабатывает самостоятельно. И молча. А ночью будит всех своим истошным криком.

— Это никогда не закончится, — говорит Хеймитч, неуверенно останавливаясь у запертой двери.

— Будто ты помогаешь этому закончиться, — говорит Сэй и уводит внучку обратно в комнату, хотя та уже практически выспалась.

Хеймитч не помогает никому, даже самому себе, но продолжает читать вслух. В книге остается последняя глава, но Жози не торопится выбрать новую книгу для чтения. Атмосфера в доме, по мнению Сэй, становится невыносимой, будто все они обречены гнить заживо, потому что не сумели спасти или спастись.

В часы чтения Жози теперь гладит кота. Тот не дается, но уже не царапается в ответ на ласку. Кот терпеливо ждет, когда его приласкает та, настоящая хозяйка, как будто скоро настанет день, когда мертвые вернутся с того света.

Бывший ментор двенадцатого дистрикта медлит впервые за долгое время, приступая к чтению новой главы. Его мучают нехорошие предчувствия. В черно-белых нарисованных чертах красивого и отталкивающего одновременно лица он видит если не свой, то чей-то приговор.

— Банши, — произносит он медленно, как в первый раз.

Когда глава подходит к логическому завершению, Китнисс распахивает дверь — неожиданно и резко. Дверь даже бьется о стену с оглушительным звуком. Все, кроме Жози, вздрагивают. Сэй даже привстает со своего места, готовая броситься к чрезвычайно бледной хозяйке дома и подхватить ее, если вдруг та упадет в обморок.

Китнисс смеется со слезами на глазах.

— Голос, который предсказывал смерть, — неточно цитирует она одну из только что прочтенных Хеймитчем строк. — Я и есть Банши. Сколько людей погибло из-за моего голоса? Сколько?

Ей не дает покоя этот вопрос. Она выкрикивает его бесконечное число раз, даже когда Хеймитч ловит ее у стены, о которую она в кровь разбила собственные руки. Китнисс вырывается, лягается, одержимая какой-то сумасшедшей идеей. Она успокаивается только через полчаса, и долгое время после окончания истерики лежит в кровати, свернувшись в комочек, все еще всхлипывая при очередном вопросе.

Жози прячет книгу среди других книг и долго стоит в дверном проеме в комнату бывшего символа революции. Жози больше не попросит Хеймитча что-либо прочитать.

========== 3. ==========

Комментарий к 3.

За исправление ошибок в этой главе сердечно благодарю уважаемую бету Александрин Вэллэс!

Новости о новом подтверждении сумасшествия Китнисс Эвердин распространяются слишком быстро.

Эвердин — известная всему Панему личность, тем более, когда сходит с ума в очередной раз.

— Она считает себя банши, — говорит Джоанна Мейсон.

Язык ее заплетается после превышенной нормы алкоголя. Она щурится, пытаясь сфокусироваться на расплывающемся лице собеседника, а потом бросает это занятие как совершенно точно бессмысленное; она действительно слишком пьяна, чтобы понять выражение лица немногим более трезвого Гейла Хоторна.

Когда Джоанна пьяна, она полностью не контролирует громкость своего голоса. К разговору, совершенно точно задуманному как их личный с Хоторном разговор, присоединяются несанкционированные собеседники. Тоже пьяные. И, что самое удивительное, слышавшие всю историю Джоанны с самого начала.

— Кто такая эта банши? — спрашивает Энорабия. Еще живая. Привезенная как задокументированный груз в чертов второй дистрикт для устрашения и заключения гребанного мира с остатками старого режима.

Джоанна уверена, что старый режим — его жалкие остатки — рассосались бы сами собой и без присутствия этой зубастой профессионалки, но новое руководство все равно прислало Энорабию, присвоив ей непонятный статус: что-то среднее между пленницей и миротворцем, который сам вот-вот станет террористом.

Вопрос недоделанной союзницы ставит седьмую в неловкое положение.

К счастью — по нелепому стечению обстоятельств — для справки есть Бити.

— Мифология Ирландии, — говорит он, брезгливо осматривая шеренгу пустых бокалов. — Существо, которое своим криком предвещает смерть. — Затем гений местного разлива замечает (или придумывает) скептические взгляды и поясняет: — Ирландия — государство, стертое с лица земли природной катастрофой еще до образования Панема. Кажется, это было извержение вулкана, а сама Ирландия находилась на острове…

Его историческую справку об Ирландии по умолчанию считают излишней и игнорируют все присутствующие.

— Тогда Эвердин и правда банши, — подытоживает Энорабия и полностью теряет интерес к разговору.

Джоанна мучительно собирает остатки разума. Она здесь, во втором дистрикте. Без особых причин, просто потому, что не было сил оставаться в Капитолии, не было желания возвращаться на родину, как и не было причин ехать куда-либо еще. Она все еще не сдала чертов экзамен на профпригодность — уроды-военные раз за разом не были удовлетворены глубиной ее истерики после пыток дождем, которым сопровождался любой ее практический экзамен. Она все еще вынуждена лечиться у своего доктора, который теперь спит под ее монологи по телефону. И именно этот самый доктор рассказал ей невероятную глупость, которую придумала про саму себя Китнисс. Может, ее морфлингом перекачали? Или это последствия яда ос-убийц спустя столько времени дают знать о том, что мозг бывшей сойки-пересмешницы продолжает разлагаться?

Почему-то так просто представить Эвердин в виде этой самой банши. Нет, определенная логика в этой параллели есть. Но это логика извращенная и принадлежащая точно сломанному всякими голодными играми разуму. Джоанна с трудом понимает, что находится как в раз в кругу тех самых людей — сломанных, пусть и не только играми, а ебучей жизнью. Как Гейл Хоторн, например, которому повезло не попасть в жернова игр, но не повезло считаться кузеном Китнисс Эвердин, которой повезло попасть в жернова голодных игр, да еще в качестве добровольца.

Мозг Джоанны вот-вот взорвется от построения таких сложных логических заключений, поэтому Джоанна икает и смотрит на Хоторна, который сидит в прежней позе с прежним выражением лица.

Сказать по правде, он — единственная возможная причина того, что седьмая приехала именно в этот дистрикт. Мучить своим присутствием Китнисс было бесполезно: Китнисс сослали за убийство Койн на самые рога Панема, в родной двенадцатый дистрикт. Хеймитч, к которому Джоанна никогда не пылала добрыми чувствами, убрался вместе с ней. Мучить Пита было опасно для здоровья — все-таки он как был, так и остался странным капитолийским переродком, да еще остался в Капитолии, откуда Джоанна желала сбежать. Оставался только Гейл — последний, кто был хоть как-то интересен Джоанне, пусть и в качестве жертвы.