Два мира, Две войны

Несмотря на отвращение к работе, Гермиона сочувствовала Янике. Ей приходилось делать мыло для пленников из жира умерших товарищей. Гермиону всегда трясло, когда их толпой загоняли в большие душевые и давали тухлое мыло. Сама идея мыться кусочком кого–то, кого она встречала, была за рамками крайнего негодования.

У Гермионы не было больше никаких проблесков радости в жизни. Бесконечные дни перевозки и сжигания, постоянный вид колючей проволоки, автоматов, и одежды в бело–голубую полоску медленно убивали. Единственным светлым лучиком стали короткие моменты, когда она видела Рона. Хотя она замечала его только на далеком расстоянии, сама мысль о том, что ее друг все еще жив, давала надежду. С другой стороны, сердце ее страдало от одиночества, ведь она могла видеть его, но не могла поговорить. Девушка беспокоилась, зная, что у нее есть Яника, но не имела представления, завел ли он здесь друзей.

Однажды апрельским утром Гермиона подошла к пункту распределения. Этот день начался, как все другие: сотоварищи только что закончили скудный прием пищи, который назывался «завтраком», когда Яника начала пронзительно кричать. Обернувшись к своей подруге, она увидела солдата, который схватил цыганку за руку.

— Komm mit mir! (Пошли со мной!)

— Nein! Warum soll ich? (Нет! Почему я должна это делать?)

— Ich mö chte gern…Spaß haben. (Я хочу немного… развлечься)

— Nein! Гермиона, помоги мне! (Нет!)

Молодая девушка бросилась в их сторону.

— Что происходит, Яни?

— Этот человек хочет, чтобы я пошла с ним, чтобы немного «развлечься».

— Что мне делать?

К этому моменту Гермиона привлекла к себе внимание охранника. Он косо посмотрел на нее, протянув руку к дрожащей девушке.

— Sie kö nnen vielleicht mitkommen… (Ты тоже можешь пойти с нами…)

— Гермиона, беги! Кажется, он хочет и тебя тоже.

Гермиона посмотрела на скаляющегося мужчину и в умоляющие глаза подруги.

— Я не могу оставить тебя, Яни!

— Просто уходи! Нет смысла страдать нам обеим. Во всяком случае, у меня есть идея.

Заметив блеск решительности в глазах подруги, молодая ведьма повернулась и побежала к группе, постепенно исчезавшей в бараке. Обернувшись, она заметила, что Яника впустую пытается заколдовать злополучного охранника. Еще она видела, как цыганку, бывшую уже без сознания, бросили на землю и поволокли в лабораторию для исследований.

У Рона тоже было не лучшее время. Никто из людей в его бараке не говорил по–английски или на каком–то другом языке. Ну, он не ждал, что кто–нибудь будет разговаривать на англо–саксонском в центре Польши, но подумал, что кто–то, по крайней мере, знает немного латинский язык. Поскольку ни с кем поговорить по–английски он не мог, он стал слушать разговоры других в бараке. Он немного научился понимать немецкий, но недостаточно, чтобы начать разговор. Его жизнь, как и у Гермионы, стала бесконечной чередой побудки, приема пищи и работы целыми днями. Поскольку он был молодым, его назначили в строительную группу. Единственным положительным результатом его заключения стали навыки, которые он приобрел в плотницких работах. Он обнаружил в себе талант к этому, что было полезным, чтобы избегать наказаний, и, возможно, благодаря этому он все еще жил.

К несчастью, у него возникла проблема вскоре после того, как их привезли в лагерь. В отличие от Гермионы, ему некому было переводить. Из правил, продиктованных на второй день, он ничего не понял, поэтому постарался копировать поведение других заключенных. Плохой идеей было выбрать глухого человека. Поскольку он вообще не слышал никаких правил, а другие в бараке были слишком заняты своим благополучием, чтобы рассказать ему о них, он сделал несколько ошибок. Ошибки, которые Рон повторил. Однажды парень был пойман на том, чего не должен был делать, и избежал петли только благодаря тому, что показал себя способным плотником. Вместо этого, его заперли на три дня в такой тесной комнате, что он не мог сидеть, стоять или лежать в ней. Ему пришлось находиться в полусогнутом положении три дня без еды и воды.

Но больше всего Рону не хватало Гермионы. Он скучал по ней больше, чем по Хогвартсу, лучшему другу, сестре, и даже больше, чем по свободе. Он несколько раз видел ее мельком, заметив, что она работает в крематории. Он содрогался только от одной мысли об этом. Он был немного рад, что делал свою работу. По крайней мере, с ней не была связана смерть. Рон лежал по ночам, думая о том, что бы он сказал Гермионе, если бы увидел ее вновь. Эти мысли помогали ему жить дальше.

Желание Рона сбылось двенадцатого мая. Крематорий не работал со вчерашнего дня, а по лагерю прошелся грипп, что означало, что тела умерших будут накапливаться. Все работники крематория, а также строительная группа Рона, были назначены на работы по массовому захоронению. Мужчины копали яму, а женщины подтаскивали тела из барака с печью.

Около полудня, усердно копая, Рон неожиданно почуствовал легкое прикосновение к плечу. Уронив лопату и повернувшись, он уставился в такие знакомые глаза, полные слез.

— Миона?

— Рон?

Рыжий стиснул бледную девушку в своих объятиях. Оба разрыдались от счастья увидеть друг друга. Через пару минут они отпустили друг друга.

— Я видел, что ты работаешь в крематории.

— Да. А ты на строительстве?

— Ага. Это не так уж и плохо. Как ты?

— Ужасно, Рон. Я думала, что все в порядке, но один из охранников пытался утащить Янику, чтобы изнасиловать, а она дала сдачи. С тех пор я не видела ее. О, Рон, я так по тебе скучаю.

Ребята вновь обнялись, радуясь, что видят друг друга все еще живыми, оба понимали, что если умрет один, второй вскоре последует за ним. Их разрывали на части облегчение, радость и ужасающий страх вновь потерять друг друга, как потеряли Гарри и Джинни. Не успели они осознать, как их губы встретились в обжигающем души поцелуе.

Глава двадцать третья. Пытка

Переводчик Dark_Malvinka.

В маленькой крепости посреди равнины, южнее Праги, день за днем Гарри и Джинни сидели в своей одиночной камере. Их жизнь в плену была не лучше, чем у друзей. В некотором роде даже хуже. Они были вместе, что было огромным плюсом. Кроме того, им не приходилось переносить тяжелый труд или жестокие зрелища концлагеря. Однако им пришлось пережить кое–что похуже. Физические и моральные пытки. С первого пинка, доставшегося Гарри от Темного Лорда, их жизнь постепенно катилась вниз. По разным причинам каждого из них наказывали.

Гарри, ставшего главной занозой Гриндевальда, по объективным причинам, подвергался пыткам маггловскими методами. Приспешники Гриндевальда были беспощадны, вымещая всю свою ярость на шестнадцатилетнем подростке. Сидя в камере в середине апреля, он был серьезно истощен и ранен. Четыре ребра были сломаны уже несколько недель, ключица была вывихнута, на нее так любили надавить его мучители, отчего в глазах у парня все темнело. Его тело было покрыто ожогами и ножевыми ранениями, некоторые из них зажили, а некоторые были свежими и кровоточили. Самым худшим было то место на спине, куда пришлись первые удары плетью, и где были вырваны целые полосы кожи. Эти раны болели больше всего, поскольку в сырой камере они были заражены. Он не мог лечь на спину, а сломанные ребра мешали устроиться ему на животе.

Джинни не мучали физически. Она была истощена от недоедания и лихорадки, чем сильно беспокоила Гарри. Для нее Гриндевальд придумал другой вид пытки. Каждый день ее приковывали цепями к стене в вертикальном положении, на голову надевали хитроумное маггловское приспособление, которое позволяло ей смотреть только вперед. Затем она становилась свидетельницей мучений Гарри, не имея возможности отвернуться или прекратить это. Хотя один вариант у нее все–таки был. Когда Гриндевальд осознал, что Гарри ничего не собирался рассказывать ему об Ордене или примкнуть к его войску, он сделал предложение Джинни. Если бы она рассказала ему все, что знает о сопротивлении, например, его сильные и слабые стороны, он прекратил бы пытать Гарри. Девушка столкнулась с мучительным выбором между помощью ее другу и сохранением секретов Ордена. Она могла бы рассказать, если бы была возможность воспользоваться магией на минуту, чтобы снять заклинание Гарри. Однако при попытках что–либо сказать об этом, мучители думали, что таким образом она попытается сбежать.