Сладкая отрава (СИ)

Распахиваю дверь машины с противоположной стороны, сажусь рядом со своей девочкой, стараясь не коснуться ее, чтобы не побеспокоить, но даже при этом она отодвигается, буквально выстраивая между нами бронированную стенку.

- Домой, мистер Мелларк? – спрашивает Марвел, наш водитель. Я киваю.

Кроме как «домой» нам и поехать некуда, только вот «дом» это что-то теплое и светлое, то место, куда хочется возвращаться. А у нас с Китнисс не «дом», вместо этого мы заперты в позолоченной клетке, откуда не можем вырваться.

Всю дорогу Китнисс молчит, ни разу не повернув ко мне головы, – рассматривает капитолийские улочки, по которым мы проезжаем. Нас с ней уже не смущают разноцветные жители, без дела слоняющиеся туда-сюда целыми днями, мы привыкли. Порой мне даже нравится Капитолий: красивые дома, ухоженные парки, счастливые лица прохожих. И все-таки я, не задумываясь, променял бы все это на безмятежный покой своего дома в Двенадцатом – там «дом», такой, каким он должен быть. Хотя… Что меняет география, если я остаюсь одиноким?

Моей душе не хватает тепла, хоть чуть-чуть, самую малость простого человеческого тепла. Ласкового слова, искренней улыбки… Ничего этого нет. Китнисс делает вид, что меня не существует.

– Приехали, – сообщает водитель. – Приятного дня, – говорит он и добавляет, – И ночи!

Марвел подмигивает, пытается быть дружелюбным, и я благодарен ему за это, только вот Китнисс вспыхивает от его намека и выскакивает из машины, громко хлопнув дверью.

– Женщины… – понимающе бормочет водитель, а мне остается только кивать.

В фойе нашей высотки Китнисс нет, как нет ее и возле лифта. Моя будущая жена не стесняется показать, насколько я ей противен: дожидаться меня – не ее удел. Квартира, в которой мы живем, расположилась на десятом этаже одного из элитных зданий в самом центре города. Даже не каждый капитолиец может позволить себе подобное жилье, а нам оно досталось бесплатно – подарок Президента в честь будущего ребенка.

Мысли снова возвращаются к малышу, тому, которого пока не существует. Стараюсь не думать, каким образом Китнисс может забеременеть – слишком больно осознавать, что придется уступить любимую Хоторну. Быть может, я никогда не сожму Китнисс в объятиях, никогда не познаю сладость ее тела…

Но ребенок. У меня будет маленький мальчик или девочка – малыш, рожденный Китнисс – которому я смогу подарить всю свою нерастраченную любовь… Только как мне пережить минуты его зачатия? Даже намек на Китнисс, обнимающую и целующую Гейла, заставляет мой желудок противно сжиматься.

Господи, дай мне сил позволить Китнисс быть счастливой…

Моя любимая сидит на диване, поджав коленки к груди, и беспорядочно переключает каналы на ТВ, энергично нажимая кнопки на пульте управления. Она не смотрит на меня, когда я сажусь рядом. Снова отодвигается, молчит. Хочется встряхнуть ее за плечи, спросить в чем, по ее мнению я так провинился, что она игнорирует меня, но я и сам знаю ответ – я втянул ее во всю эту историю с несчастными влюбленными. За это и расплачиваюсь.

– Будешь чай? – спрашиваю я.

Темная головка любимой, наконец, поворачивается в мою сторону, серые глаза излучают холодную злость.

- Чай, Пит? – раздраженно говорит она. – После всего, что с нами случилось, лучшее, что ты можешь предложить это чашку дурацкого чая?

Вздыхаю, откидывая голову на высокую спинку дивана. Прикрываю рукой глаза. Интересно, что по ее мнению я должен делать? Пойти повеситься? И мне противно от того, что, возможно, я прав.

– Китнисс, – начинаю я, – все случилось не сегодня. Разговор с Президентом лишь последствия. Мы ничего не можем изменить.

Она отворачивается, снова тыкая по кнопкам на пульте.

– Конечно, не сегодня! – бурчит она. – Надо просто расслабиться и подождать, пока Сноу не сделает из меня свиноматку, рожающую детей по его приказу!

Я сжимаю кулаки, стараясь погасить вспышку гнева. На себя, на нее. На Сноу, из-за которого мы все страдаем.

– Мне жаль, – говорю я, – Если бы я знал, что все так выйдет, промолчал бы на интервью. Нас бы отправили на Арену, и ты, я уверен, смогла бы вернуться, а я, наконец, освободил тебя от своего общества!..

Чувствую, как на глазах выступают слезы, но не хочу, чтобы Китнисс их видела. Резко встаю и поспешно ухожу прочь, скрываясь на кухне за закрытой дверью. Стою, упершись лбом в толстое оконное стекло. Внизу вечерний Капитолий, красивый в своей претенциозной роскоши: город, наполненный жизнью. И только в моей квартирке жизни нет.

Плачу. Мне не стыдно, меня никто не видит. Чувствую, что не могу больше терпеть боль, сжигающую меня изнутри. Китнисс не любит. Я ей не нужен. И моя вина, что она несчастная. Я погубил ее жизнь. Как жаль, что ничего нельзя изменить.

Мне кажется, я слышу легкие шаги за спиной. Зажмуриваюсь, когда руки Китнисс обхватывают меня за талию, и резко выдыхаю, когда она прижимается к моей спине. Это сошло бы за ласку любящей женщины, если бы я не знал, насколько я ей безразличен.

– Прости, – шепчет она спустя долгие минуты. – Ты ни в чем не виноват. Это все Сноу, и я злюсь на него, а не на тебя.

Медленно поворачиваюсь в кольце ее рук, Китнисс не отходит. Наши глаза встречаются, а я несмело обнимаю ее. Моя девочка выглядит подавленной, и в глазах блестят слезы. Целую ее в лоб, и Китнисс прижимается ко мне, положив голову на плечо. Вдыхаю аромат ее волос, каждой клеточкой тела впитывая долгожданную близость любимой. В такие моменты мне хочется верить, что не все, что было между нами – игра на публику. Я нужен ей. Пусть редко, но все-таки бывают минуты, когда я ей необходим.

– Я боюсь, – говорит Китнисс, теснее прижимаясь ко мне. – Я не хочу выходить замуж и рожать ребенка только по велению Сноу. Что нам делать, Пит? – спрашивает она.

У меня нет ответа.

Китнисс не обязательно даже говорить об этом вслух, я знаю, что она имеет в виду – она не хочет всю оставшуюся жизнь мучиться, живя со мной под одной крышей, и растить ребенка, зачатого от меня. Больно. Очень больно. Я не могу исчезнуть из ее жизни – мне не позволят, даже если я наберусь смелости и решимости сделать это. А вот ребенок… Я переживу любые муки, лишь бы Китнисс была счастлива хоть несколько ночей, которые судьба отведет ей с Гейлом.

– А если это будет не мой ребенок? – спрашиваю я, дрожащим голосом.

Тело Китнисс напрягается, она больше не прижимается ко мне. Серые глаза внимательно смотрят на меня.

– А чей? – хмуря брови, уточняет она.

Язык отказывается произносить имя соперника, ревность скручивает внутренности в тугой узел, но я все-таки заставляю себя сказать: – Гейла…

Китнисс отстраняется, делает шаг в сторону. Чувствую противную пустоту рядом, а те места на теле, которые еще недавно знали тепло любимой, ноют, как от боли. Моя девочка прикусывает губу, ее лицо сосредоточено и серьезно.

– Это невозможно, Пит, – осторожно отвечает она. – Никто не позволит.

Я благодарен ей за то, что Китнисс щадит мои чувства, не признавая вслух, что с Гейлом все могло бы быть иначе… «Никто не позволит», сказала она. «Но я бы хотела», услышал я между строк.

Отхожу к раковине, смачиваю лицо в ледяной воде, смывая старые слезы и не давая пролиться новым. Все пустое, Китнисс не виновата. Только я.

– Предложение с чаем все еще актуально, – говорю я, меняя тему.

Моя любимая кивает, усаживаясь на высокий стул, а я ставлю чайник. Молчим. Неловко и тоскливо. Стук в дверь заставляет меня вздрогнуть.

– Кто это? – удивляется Китнисс. – Пойду, посмотрю.

Она буквально вылетает из кухни, очевидно, воспользовавшись благовидным предлогом, чтобы не торчать тут со мной. Пока ее нет, разливаю кипяток по чашкам, ставлю по центру стола тарелку с парой сырных булочек, которые испек утром. Китнисс возвращается с двумя большими пакетами, зажатыми в руках. На одном из них написано ее имя, на втором – мое.

– Что в них? – спрашиваю я заинтересованно, когда она протягивает мне мой пакет.