Преданный ученик (СИ)

У других воображение затмевало реальный мир. Они были безобидными до поры. Уилл начал считать их своими друзьями, пока не понял, что воображение заводит их в далекие глубины подсознания и только единицы могут вернуться назад.

Он сам был из таких. Его воображение наслаивалось на чужое, превращало реальность в блеклое отражение яркой сказки. И он, научившись видеть красивые картинки, начал учиться другому — забывать о них, вытеснять из сознания. Но это оказалось задачей на порядок сложнее.

И теперь, сидя на заднем сиденье мотоцикла, он пытался видеть старые города в их реальной серости, а подсознание нашептывало сотни историй о каждой улочке и навстречу летящему Уиллу неслись призраки прошлого. Люди, события, мысли — все, что Европа за тысячу лет успела предложить человечеству.

Иногда, забываясь, он закрывал глаза, но это было еще хуже — это означало, что он приглашал в гости приятную темноту, которая избавляла его от жутких призраков, но вместо них показывала собственные кошмары Уилла. Места так и не совершенных преступлений, лица так и не убитых людей.

Он держался за куртку Ганнибала, заставляя себя не разжимать пальцы. Часть его мечтала узнать, что произойдет, если упасть с мотоцикла на большой скорости. Умрет ли он сразу? Или Ганнибал успеет довезти его до реанимации? И что будет потом?

Мысли о самоубийстве перемежались фантазиями других людей и его собственными, и это продолжалось на протяжении многих дней, пока они, ночуя в плохих мотелях, ехали с севера на юг.

Поездка была похожа на возвращение в детство. Из-за шума ветра и шлемов они не могли говорить. Дорога, неизвестность, десятки новых людей, места, которые Уилл не знает, еда, которую он не привык есть, одежда, которая или слишком велика или слишком мала.

— Не хочу в школу, — сказал Уилл за завтраком в очередном модном кафе, которые заполонили улицы всех крупных городов. В них было много туристов, и они с Ганнибалом легко терялись в толпе разношерстных образов.

— В школу, — эхом повторил Ганнибал.

Как и отец, он не задавал вопросов.

— Нужно прочесть новости, — предложил Уилл в ответ на молчание. Он не мог съесть ни крошки, зато пил много кофе, заедая его аспирином. Сознание ненадолго прояснялось.

— Нет, — ответил Ганнибал.

Как и отец, он не интересовался мнением Уилла по важным вопросам.

Ясное, кристально чистое сознание подсказало Уиллу, что нужно обратиться в полицию и позвонить Джеку. Вместо этого Уилл допил кофе и пошел к мотоциклу.

Вечером того же дня их заметили на посту в небольшом городке на границе Франции. Ганнибал долго и вежливо говорил с офицером, а Уилл разглядывал радостные огоньки города. Был праздник. Люди отмечали какое-то радостное событие.

Уилл проводил взглядом летящее на землю тело, дождался, пока Ганнибал отнесет его подальше к обочине, вернется за руль, сел позади и стал вспоминать, какой праздник могли отмечать в городе. Утром или еще раньше тело найдут. Разыскивать их начнут с еще большим энтузиазмом.

Еще до рассвета они пересели на автомобиль, а мотоцикл отправился на дно речушки. Вместе со шлемами, тишиной дороги и отсутствием неудобных вопросов. В автомобиле легко было говорить.

Но первый день, несмотря на все опасения Уилла, прошел в том же приятном молчании. Он смотрел за окно на новые города, а призраки уже не могли угнаться за ним, они бились о стекло автомобиля, бессильно скрежетали по бамперу и улетали прочь. Европа была одним бесконечным огоньком, и каждый следующий патрульный выглядел в точности как предыдущий.

В документах, которые достал Ганнибал, стояло много имен. Одну границу могли пересечь грек и чех, другую — родственники немцы, а третью — иммигрант из Мексики и житель Лондона. Уилл запоминал имя до первой проверки документов. После они продавали автомобиль, покупали новый, ехали дальше. Снова и снова, петляя, путая следы. Так что к концу пути, когда оставалось два дня пути до мечты Ганнибала, Уилл едва помнил собственное имя.

Оно перестало быть важным. Его дали родители. Отец. Но их больше не было. Как и истории человека, который совершил преступление на территории Штатов. Дорога домой закрыта. Теперь он останется здесь, в колыбели западной цивилизации, где еще можно встретить памятники зарождению явлений, которые кажутся современному человеку “естественными”.

Здесь все начиналось и здесь же, чувствовал Уилл, закончится их путешествие.

— Проснулся? — Ганнибал разбудил его очередной кружкой кофе.

Уилл по привычке открыл упаковку таблеток, но они закончились. Он рассеянно посмотрел за окно — там раскинулась древняя улица, там звучал древний язык. Там все было пропитано историей, искусством, давно забытой красотой цивилизации.

— Да.

========== 3. Поиск ==========

Флоренция похожа на муравейник даже сильнее, чем Балтимор. Уилл мало говорит вслух — некому, а на быстрые вопросы флорентийцев предпочитает отвечать кивками. Нужен ли еще кофе? Да. Понравился ли завтрак? Да. Вам не кажется, что погода просто очаровательна? Да.

Понимать флорентийцев почти так же сложно, как балтиморцев, а незнакомый язык и манеры еще сильнее усиливают разрыв. Флоренция кажется искусственным нагромождением старых реликвий, для Уилла здесь нет ничего. Ни тишины дома в Вулф Трапе, ни спокойствия частых путешествий между штатами по ночным дорогам.

Город горит, внутри и снаружи, он переполнен эмоциями, людьми, историей. Под завязку забит впечатлениями и туристами, которые жаждут урвать побольше каждую ночь. От них некуда деться.

В безумном потоке ночных голосов и далекого плеска воды Уилл вспоминает жизнь, которая осталась от него на расстоянии выстрела. Он убил девушку, девочку, ребенка, которая доверяла ему настолько, что положила пистолет рядом с его кроватью. Сама принесла оружие и послушно дождалась, когда его используют против нее.

Доходя до воспоминаний об Эбигейл, Уилл встает, вне зависимости от того, чем занимался — сидел, лежал. Если он на улице, ноги несут его прочь от шумных площадей и перекрестков. Если дома, он закрывает окно, запечатывая духоту внутри.

Ганнибалу нравятся старые здания. Это кстати, потому что почти все здания Флоренции старые. Они старше любого здания в Балтиморе, они старше самого Балтимора, они старше идеи Балтимора, если уж на то пошло. И Уиллу, который несколько лет считал город, в котором работал, центром цивилизации, непросто свыкнуться с этой мыслью.

Чем больше он думает, тем больше идей приходит в воспаленный бессонницей мозг. Они роятся, пока не приводят к тому, что Уилл ищет на улице невидимых преследователей.

Их не могли оставить в покое. Наверняка, интерпол уже поднят на уши. Наверняка, их ищут все полицейские всех европейских городов. Каждый раз, когда паника приводит Уилла в Сеть или к старомодным киоскам с прессой, Ганнибал останавливает его.

— Ты всего лишь убил человека, — говорит он. Тоном, похожим на легкое обвинение в дурных манерах. К чему, дескать, эти метания, когда речь идет всего-навсего об убийстве.

Уиллу хватает выдержки не повторить реплику с другой интонацией, хотя мысленно он делает это постоянно. Всего-навсего? Всего? Навсего?

Он убил человека. Не так, как в прошлый раз, под влиянием обстоятельств, вынужденный защищать себя и другого человека — ребенка. Нет, теперь все было иначе: он был тем, кто убил ребенка, не другой. И ему ничто не угрожало. Быть может, компания Эбигейл, но он искал ее много месяцев. Надеялся, что она жива.

Клубок метаний и самокопания затягивается сильнее с каждым днем. Уилл, проглотив очередной безвкусный завтрак, соглашается посетить “галерею”.

Они здесь во Флоренции придумали себе развлечения с языком. Нельзя называть “Галерею Уффици” музеем, потому что это “галерея”. Ганнибал не настаивает, просто объясняет тонкости древнего языка. И ведет к старому зданию, куда заходили светлейшие умы человечества, чтобы почувствовать дух времени. Уилл много раз слышал эти слова от гидов, на старых детских экскурсиях, стоя вдали. Ему неинтересны ни дух времени, ни культура западной цивилизации. Поднимаясь по ступеням, он думает о том, что добровольно согласился на заключение в одной камере с ненормальным. И наказание будет отбывать не в тюрьме, а в шумном грязном городе, где каждый день — праздник, и голова раскалывается от событий. Люди здесь слишком ярко демонстрируют то, чего у них нет. Места запомнили события тысячелетней важности, но с тех пор утратили красоту, новизну и смысл. Только такие, как Ганнибал, знают, почему важно называть эти места “галереями” и “базиликами”, а такие, как Уилл, — никогда не запомнят и не поймут, потому что это фарс. Игра без зрителей. Самообман.