The White Tiger Extrapolation (СИ)

– Леонард, только зацени! – радостно воскликнул Воловитц, увидев его на пороге. – Я и две обалденные красотки! Ты не мог бы сделать мне одолжение и щелкнуть нас на свой айфон? Хочу выложить фотку на фейсбук.

Леонард молча захлопнул дверь и отправился в свою комнату.

Определенно, что-то пошло не так, подумал он. Больше всего ему хотелось проснуться и понять, что все происходящее было не более чем дурным сном, но в глубине души он знал, что такое развитие событий было бы слишком идеальным, чтобы оказаться правдой. Поэтому Леонард остановился на мысли, что все, что он наблюдал в последнее время – не более чем кратковременное коллективное помешательство, которое пройдет завтра к утру, и у Леонарда наконец-то будет возможность поговорить с друзьями по-человечески.

Повинуясь внезапному порыву, Леонард еще раз открыл дверь в комнату Шелдона, чтобы проверить, как он, но там, к счастью, там все было в порядке. Шелдон спокойно спал, его дыхание было размеренным и глубоким, и он больше не метался по постели в лихорадке, сминая простыни. Родстейна тоже не было видно и в помине, так что Леонард немного успокоился. Он закрыл дверь и отправился к себе, рассудив, что как бы там ни было, а решение проблем может и подождать, потому что сейчас Леонард был настолько на взводе, что скорее мог наломать еще больше дров, чем что-либо разрешить.

*

К концу недели Шелдон почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы поехать в лабораторию. Леонард отправился с ним, в то время как Воловитц и Кутраппали отговорились какими-то делами, но это было совершенно ни к чему, потому что Родстейн и так сказал им, что не будет против, если они будут меньше работать и больше отдыхать, пока гостят у него. В общем, они использовали открывшиеся перед ними возможности на полную катушку. Что касалось Пенни, то она поехала с Майклом Дауэллом по каким-то местным киностудиям в Майами, и при этом, как угрюмо отметил Леонард про себя, вся светилась предвкушением и энтузиазмом.

Леонард так и не рассказал никому из них о том, что открыл ему Родстейн про истинную причину того инцидента с Шелдоном на яхте. Какая-то его часть не хотела нервировать Шелдона, который раздражающим образом привязался к Родстейну за время своей болезни и мог воспринять эту новость весьма дурно, другая его часть боялась, что друзья попросту не поверят ему, потому что Родстейн, этот скользкий мерзавец, успел слишком уж втереться к ним в доверие, ну а третья его часть говорила, что если Родстейн и сделал глупость, то он же и спас Шелдона, в конце концов, в то время как сам Леонард просто стоял там и наблюдал, как Шелдон тонет. Так или иначе, это так и осталось их с Родстейном тайной, которую Леонард по каким-то причинам хранил, даже несмотря на то, что ему самому не было в этом никакого интереса.

В общем, Леонард был даже рад поехать с Шелдоном в лабораторию, где был избавлен от необходимости наблюдать за ухищрениями Родстейна, направленными на то, чтобы добраться до Шелдона. Кроме того, он также был избавлен от необходимости видеть, как Пенни заискивает перед Майклом Дауэллом, как Воловитц деградирует, погружаясь в сексуальный разврат все сильнее с каждым днем, и как спивается Кутраппали. Короче говоря, к концу недели Леонард был готов признать, что далеко не все шло гладко и что у них у всех были определенные проблемы.

Шелдон очень серьезно относился к своей работе и старался не делать большого пропуска в исследованиях, поэтому в пятницу они работали почти допоздна, чтобы компенсировать неделю вынужденного безделья. Шелдон даже не пошел на обед, ограничившись сэндвичем из автомата с закусками, и вечером Леонард предложил ему заскочить в ресторан и перекусить по гамбургеру.

– Но сегодня же пятница, – сказал Шелдон так, словно это все объясняло. Леонард вскинул на него недоуменный взгляд, и Шелдон пояснил: – День гамбургеров – вторник, а не пятница.

Леонард закатил глаза.

– Шелдон, в последнее время все так изменилось, в том числе и то, что ты ешь, неужели тебе еще не все равно, в какой день съесть свой гамбургер?

Шелдон посмотрел на него с укоризной.

– Заметь, я согласился без возражений с тем, что мы пойдем ужинать без Воловитца и Кутраппали, раз уж они оба приняли решение предать науку и проводить свои дни в праздности и умственной лени. Я бы еще понял, если бы это был только Воловитц, в конце концов, он даже не ученый, но Кутраппали… – Шелдон вздохнул и продолжил: – Так или иначе, даже если мы идем есть вдвоем, это уже достаточно сильные изменения в нашем обычном распорядке. Так что я категорически против гамбургеров. Пятница по шелдонианскому календарю – день китайской кухни, я не вижу причин это менять.

И так уж вышло, что вечером пятницы они вдвоем сидели в китайском ресторане, и Шелдон привередливо рассматривал меню, оглядываясь вокруг с выражением умеренного недовольства.

Когда им принесли еду, Шелдон с раздражением отметил, что китайцы в Майами, видимо, совсем обленились, раз уж неспособны приготовить даже сносной китайской лапши, заработав тем самым недобрый взгляд проходившего мимо официанта.

– Мы могли бы вернуться домой, – сказал Леонард, и его окатило чувством, что он уже говорил это слишком много раз, что они ходят по кругу, и вместе с тем не представляя себе, как можно было разорвать этот круг.

Шелдон вскинул на него взгляд.

– Не спорю, вынужденная необходимость менять свои привычки меня раздражает, – признал он. – Но все же я не нахожу это достаточно веским основанием для того, чтобы уехать обратно в Пасадину. В целом, меня устраивает Майами.

– Шелдон, я прошу тебя, просто выслушай меня, – попросил Леонард, в отчаянии запуская руку в волосы. – Я понимаю, что ты не хочешь замечать того, как ведет себя Родстейн с тобой, но ради Бога, пообещай мне присмотреться к его поведению повнимательнее и просто подумать о том, чтобы вернуться домой. Ты говорил, что работа в его лаборатории приблизит тебя к Нобелевской премии. Но посмотри, ты здесь уже неделю и успел достичь гораздо меньшего, чем если бы остался в Калифорнийском институте, разве это тебя не беспокоит?

– О, Леонард, ты не прав, – покачал головой Шелдон. – Даже принимая во внимание, что я был болен и физически не мог заниматься исследованиями, я достиг очень многого. Сегодняшняя работа с электрон-позитронным ускорителем навела меня на одну очень любопытную мысль, которую я еще только намереваюсь изучить… И, принимая во внимание твою навязчивую обеспокоенность поведением Эвана, я спешу тебе сообщить, что в некотором роде разобрался и в этом вопросе.

– Да неужели? – переспросил Леонард, позволив своему лицу выразить все испытываемое им по этому поводу сомнение.

Шелдон не без гордости кивнул, не заметив сарказма.

– Это заняло у меня много времени, учитывая, насколько непросто мне дается понимание социальных взаимодействий. Но когда Эван упомянул, что стремится окружить себя людьми, потому что ощущает себя с ними, как он выразился, комфортно, я предположил, что, вероятно, это некая разновидность психологического отклонения.

Леонард поднял брови, недоверчиво глядя на Шелдона и думая о том, что он был, вероятно, единственным человеком в мире, который мог назвать здоровую общительность Эвана Родстейна психологическим отклонением.

– Вероятно, – продолжил Шелдон, не замечая его скептицизма, – Эван испытывает внутреннюю потребность в человеческом общении, и эта потребность у него значительно превосходит обычный, нормальный уровень. Вот откуда происходит его тяга к прикосновениям, сохранению чрезвычайно близкой дистанции при разговоре и нахождению в больших группах людей. Вместе с тем, Эван общается со мной больше, чем с остальными, потому что интересуется моими теориями, и вероятно, его частое общение со мной с учетом упомянутых отклонений и послужило основанием для твоего абсурдного допущения, что Эван мною заинтересован.

На лице Шелдона читалось торжество, и Леонард в отчаянии уронил голову на стол.

– Шелдон, то, о чем я тебе говорю, не допущение, а факт, ты можешь это принять? – утомленно спросил он.