Согласие на мечту (СИ)

– Я еще не обулся, – сказал Уилл. Он отошел в сторону и придержал дверь.

Ганнибал сделал шаг, чтобы переступить порог, потом еще и еще, пока не прижал Уилла к стене. Ганнибал обхватил ладонью щеку Уилла.

– Ты сделал это для меня? – спросил он.

– Нет. Да. Типа того. – Уилл опустил глаза. – Так легче играть эту роль.

– Я никогда не просил тебя стать кем-то другим. – Но на этих словах Ганнибал наклонился и потерся щекой о щеку Уилла, прикоснулся губами к его подбородку.

Уилл вздрогнул и схватил его за предплечья.

– Я знаю. Но может быть, я хочу этого.

– Возможно, ты думаешь, что с меньшей вероятностью вызовешь отторжение, если отбросишь на одну ночь собственное «я». Влезешь в шкуру совершенно другого человека.

– Возможно, я просто думаю, что войти в роль твоей ручной собачки будет веселее, чем погрузиться в сознание серийного убийцы. В любом случае, не говори мне, что тебе это не нравится.

– Нравится, – тихо произнес Ганнибал. – И боюсь, не из чисто эстетических соображений.

– Я знаю. Тебе нравится, что я изменил себя для тебя. Даже если это только на одну ночь.

– Большинство людей не оценило бы такую специфическую мотивацию.

– Мы – не большинство.

– Нет, не большинство.

– Это ничем не отличается от того, что я делаю для Джека. Просто причиняет меньше боли.

Ганнибал взял лицо Уилла в ладони и медленно поцеловал его. Скользнул пальцами по волосам и спустился к основанию шеи. Уилл мог ощущать легкое покалывание ногтей Ганнибала и очертания его члена там, где их тела соприкасались.

– Мы опоздаем, – выдохнул Ганнибал.

– Ты – единственный из нас, кому на это не плевать.

Ганнибал отпустил Уилла, в последний раз коснувшись губами его щеки и скользнув рукой по его боку и бедру.

– У нас зарезервирован столик на ужин, – сказал он.

***

Уилл и не догадывался, что будет так нервничать. Он не любил толпу и сопутствующее ей облако гулких звуков и жары, но он мог с этим справиться. Он мог справиться с вынужденным знакомством с посторонними людьми и с рукопожатиями, с нежелательными прикосновениями, явившимися результатом того, что слишком много людей собралось в этом ограниченном пространстве. Его это не радовало, но он мог с этим справиться.

Все, что ему надо было делать – это находиться рядом с Ганнибалом. Позволить ему направлять себя легким прикосновением ладони к спине или локтю, встать под защиту обнявшей его руки Ганнибала, когда они поднимались по лестнице в свою ложу.

– Ты в порядке? – спросил Ганнибал, когда они прошли на свои места.

Уилл посмотрел вниз, на бушующий океан людей под ними. Яркие платья и черные смокинги, и несколько темных костюмов. Блеск драгоценностей, дорогих часов и проницательных глаз.

– Все нормально, – ответил он. – А что?

Ганнибал кивнул на руку Уилла крепко сжавшую его предплечье, пальцы, вцепившиеся в ткань смокинга. Уилл попытался заставить себя разжать пальцы, но Ганнибал положил свою ладонь поверх его и успокаивающе произнес, – я совершенно не против. Пока тебя это устраивает.

– А что насчет твоих друзей? Они будут против?

– Это будет не первый раз, когда они видят меня с мужчиной, если ты об этом. Некоторые не одобрят, но большинство будет в восторге от возможности посплетничать, вне зависимости от того одобряют они это или нет.

Уилл оставил свою руку там, где она была. Он не знал, как объяснить, даже самому себе, эту потребность в контакте. Близости. Это было так не похоже на него. Он привык стоять в одиночку против захлестывающих его волн.

– Я прекрасно себя чувствую, – сказал он.

– Ты не должен прекрасно себя чувствовать, – произнес Ганнибал. Он посмотрел на Уилла твердым, немигающим взглядом. – Разве это не часть процесса ослабления твоей внутренней обороны?

– Оказывается, что намного проще, когда мы одни.

Свет в зале погас. Шорох ткани стих и превратился в унылый шум. Гул голосов людей вокруг ослаб: от громогласного рева волн до почти бесшумного шелеста воды и пены на песке.

Уилл с ощущением нереальности происходящего смотрел, как актеры ходят по сцене. Что-то внутри него словно снялось с якоря. Сидя с Ганнибалом там, в темноте, он почувствовал, что у него может быть совершенно другая жизнь. Жизнь, состоящая из вечеров, подобных этому, ужинов за столом Ганнибала, путешествий, своеобразной роскоши, к которой он никогда не стремился и для которой, он чувствовал, он плохо подходил.

Он провел рукой по руке Ганнибала, так медленно, что это легкое движение вверх-вниз заняло больше минуты. Музыка была достаточно приятной, сюжет понятен и без его способности предугадывать ход событий. Костюмы и машинерия, шелковые задники, певцы и танцоры с раскрашенными лицами и их твердое понимание цели всего действа двигали историю вперед.

Уилл собрал все это на периферии своего сознания. А самой центральной и неотъемлемой частью всего своего существа, он наблюдал за Ганнибалом. Неподвижное лицо и блестящие глаза, губы, периодически увлажняющиеся оттого, что Ганнибал сжимал их, когда кто-то из актеров брал сложную ноту или в момент особого накала эмоций.

Ганнибал никак не реагировал на его прикосновения, возможно, впервые с момента их знакомства. Все его внимание было устремлено на сцену, он взлетал и падал вместе с музыкой. Уилл кончиками пальцев обвел очертания тонких косточек на тыльной стороне ладони Ганнибала. Когда он переплел их пальцы вместе, Ганнибал расслабил кисть, чтобы Уиллу было удобнее, но это была вся его реакция.

Ганнибал почти не двигался до тех пор, пока во время ужасной развязки чрезвычайно драматичной части оперы, его рука не шевельнулась на ладони Уилла и не сжала ее. Уилл не обвинил бы Ганнибала в том, что на час или два он полностью закрылся и практически жил внутри музыки. Усилившаяся хватка на руке Уилла буквально втащила его в этот мир, и казалось чудом, что Ганнибал хотел видеть его там.

После этого Уилл старался слушать, пытался впитать звук всем своим телом, словно пассивное слушание стало бы оскорблением. К антракту он чувствовал, что почти задыхается от прилагаемых усилий.

Когда зажегся свет, Ганнибал повернулся к нему с непривычно неуверенным выражением лица. Cлегка нахмурившись, он посмотрел на их соединенные руки, но не отстранился.

– Ну… – начал он. – Тебе понравилось?

– Я не ненавижу оперу, – честно сказал Уилл. – Кажется, что в происходящее на сцене вложено много труда.

– Полагаю, подобная музыка многого требует и от тех, кто ее слушает. Необходимо понять ее структуру. Это более сложная задача, чем просто следовать мелодии.

– А ты во всем ищешь структуру?

– А ты разве нет? Структуру и базовые формы. Желание и следствие. Все эмоции, на которые способно человечество, очищены, сконцентрированы и пропущены через самый естественный и гибкий из инструментов.

– Человеческий голос.

– Верно. Или, можно сказать, разум. Вокальный талант ничто без способности к осмыслению, стоящей за ним.

Уилл припрятал эту мысль поглубже для последующего анализа, рядом с воспоминанием о беззащитном выражении лица Ганнибала, восторженном и жадном одновременно, в тот момент, когда он слушал музыку.

Они прошли в приватный салон, где у Ганнибала, конечно же, было членство. Бармен поприветствовал его по имени и вручил уже смешанный для него напиток. Ганнибал заказал виски для Уилла, безо льда, как тот любил. Когда и напиток Уилла был готов, Ганнибал направил его в относительно безлюдный угол комнаты. Они стояли спиной к пустующему роялю. Казалось, что рояль вот-вот издаст какой-то звук: крышка была поднята и закреплена на подпорке, ноты разложены на пюпитре, но он молчал.

– На нем когда-нибудь играют?– спросил Уилл.

– Время от времени. Переизбыток самомнения и алкоголя – стандартный стимулирующий фактор.

– А что насчет тебя?

– Ты хочешь что-то сказать о моем самомнении, Уилл?

– Я мог бы выразиться и более прямолинейно, если тебе так больше нравится.