Музыканты из Мичигана (СИ)

– Я сейчас не об этом, – прошептала Хэйзи, и мы уложили Джеймса на подушки. – Разве я для тебя ничего не значу после сегодняшней ночи?

– Господи, Хэйзи, да о чём ты? Я тебя ненавижу, чёртова ты сука!

Она опустила глаза и так поджала губы, будто впервые за всё время ей стало действительно стыдно. Я смотрел на Джеймса, опасаясь, как бы он не проснулся от моего выкрика. Но друг как спал, так и продолжал.

– Не очень приятно слышать такие слова, – тихо произнесла Хэйзи, и я заметил, что по её щеке пробежала одинокая слеза. – Вернее, очень неприятно. Ты всё сказал, что хотел?

– Нет. Я хочу, чтобы ты не вела себя со мной так, будто между нами что-то есть. Ничего нет и быть не может, ты это поняла?

Она закивала и вдруг расплакалась. Я устало опустился на кровать и, отвернувшись от неё, потёр виски.

– Сейчас-то ты чего ревёшь? – нехотя поинтересовался я.

Ответа не последовало. Я слышал лишь частые всхлипывания, а потом – топот ног и хлопок дверью. В душе царил холод, и мне было абсолютно всё равно на слёзы Хэйзи.

Джеймс заёрзал в постели, и я, повернувшись, посмотрел на него. Лицо друга стало вдруг каким-то усталым, будто даже староватым, и это нагнало на меня какую-то тоску.

– Всё ложь, – неразборчиво забормотал Джеймс. – Да, да, да, не смотри на меня так, я всё знаю!

Я отскочил от кровати и замер в ожидании. Сердце стучало где-то в животе, дыхание спёрло от неведомого ранее страха. Я впервые за всю жизнь боялся, что дорогой мне человек узнает о моём предательстве. Я впервые действительно боялся потерять кого-то.

Джеймс отвернулся и снова захрапел. Я выдохнул с огромным облегченим и, обессилив, сел на пол. В голову полезли разные мысли. Я представлял, как смотрю в глаза Джеймса и боюсь прочитать в них невысказанный гнев. Я представлял, как вёл бы себя друг, узнав о нас с Хэйзи, и сердце сжималось от боли. Затем представлял, как Джеймс рассказывает обо всём Эрике, и как Эрика смотрит на меня полным боли, оскорблённым взглядом. Я завыл от собственных мыслей и медленно пополз в сторону двери.

Оказавшись в постели, я шумно вздохнул и закрыл глаза. Голова стала необыкновенно тяжёлой, жизнь вдруг потеряла все свои краски, и единственным выходом из своего положения я считал сон.

Долгий, длиною в вечность сон.

Сон, который никогда-никогда не прервётся.

Сон, который упокоит мою душу навеки вечные.

========== Глава 10. “Мне очень больно, но тебе должно быть всё равно” ==========

Как же болит голова.

Каждый удар сердца отзывается в висках острой болью. Я чувствую себя настолько слабым, что даже не могу открыть глаза. Левая рука ноет от боли.

Как же болит голова.

Я с трудом открыл глаза, и белый свет тут же ослепил меня. Что это за запах? Я плохо себя чувствовал и почти ничего не понимал, но внезапное осознание происходящего заставило меня широко распахнуть глаза. Пахло больницей.

Да, я лежал в больничной палате. Но что я тут делаю? Попытки вспомнить что-либо произошедшее накануне оказались бестолковыми.

Я увидел рядом капельницу. От неё отходила тонкая прозрачная трубка, и игла на конце этой трубки была введена под мою кожу.

Что тут, чёрт возьми, происходит? Что я тут делаю? Где Джеймс? Где Эрика?

В палате было пусто. На кресле у окна покоилась чья-то куртка, и я с неким облегчением узнал в ней куртку Джеймса. Это обнадёживало.

Я запаниковал. Белые стены этой палаты начали давить на меня, мне захотелось поскорее выбраться отсюда и попасть домой. Хотелось увидеть Джеймса, Эрику, да хотя бы Хэйзи! Хоть кого-нибудь!

Я сел в постели. Голова тут же раскололась на тысячу осколков, затылок болезненно заныл. Стараясь не обращать внимание на боль, я выдернул иглу из своей вены, и на кафельный пол тут же упала крупная капля крови. Небольшие брызги разлетелись в разные стороны.

Запястья были обмотаны бинтами. Я сидел, с удивлением рассматривая свои руки, и учащённо дышал. Что это за бинты? Надо снять их, надо поскорее от них избавиться.

Я принялся развязывать узлы, но ослабевшие пальцы отказывались слушаться. Тогда я попытался зубами разорвать эти чёртовы бинты, но всё сделалось только хуже: запястья начали кровоточить.

Тут дверь в палату тихонько отворилась, и в помещение вошёл Джеймс. О, господи! Никто даже представить не может, насколько счастлив я был увидеть его!

– Логан? – Джеймс стоял у двери и немного озадаченно смотрел на меня. На его мускулистые плечи был накинут кипельно белый халат. – Ляг, тебе нельзя вставать.

– Джеймс… – Из моего горла вырвались неразборчивые звуки. Я с трудом встал на ноги, но те предательски подкосились и уронили меня на пол.

– Логан!

Друг подскочил ко мне и помог присесть. Вена по-прежнему кровоточила, а бинты, что овивали мои запястья, насквозь пропитались ядовитого цвета кровью.

– Господи! Друг, приляг. – Джеймс заметно нервничал. Его лицо расплывалось в моих глазах, а палата шла кругом. – Сейчас я позову врача. – Он выскочил в коридор, и я услышал его кричащий голос: – Врача! Кто-нибудь, пригласите врача!

Моя голова покоилась на подушках. Еле прикрытыми глазами я смотрел на Джеймса, сидящего рядом, и мысленно благодарил бога за то, что всё ещё жив. Мои чувства ослабились, но я отчётливо понимал, что мне было больно. Было больно настолько, что хотелось застрелиться.

Джеймс упирался локтями в свои колени и, подперев кулаками подбородок, угрюмо смотрел в пол. Его лицо слегка опухло, видимо, от недостатка сна; под глазами обозначились тёмные круги, кожа огрубела, а на щеках и подбородке выступила щетина. Но несмотря на всё это он оставался чертовски красивым.

Я был слаб. Сил не хватало даже на то, чтобы спросить, что я тут делаю. Мне хотелось знать, что произошло накануне, хотелось знать, сколько времени я провёл без сознания, сколько времени лежу тут…

Врач покинул мою палату совсем недавно. Он накричал на меня из-за того, что я выдернул капельницу, и позвал медсестру. Пока врач разговаривал с Джеймсом, молодая девушка остановила кровотечение и вновь вонзила иглу мне в вену. Кровавые бинты были сняты, их заменили на новые.

– Ну, что ты на меня смотришь? – невесело спросил друг. Его голос звучал как-то отчуждённо, возникало ощущение, что ему неприятно со мной говорить. – Врач сказал, что тебе нужен сон. Слышишь?

Я поморгал в ответ, будучи не в состоянии даже раскрыть рот. Джеймс тяжело вздохнул и облокотился на спинку кресла.

– Когда выспишься, мы с тобой поговорим. – Сердце у меня учащённо застучало. Неужели я опять что-то натворил? – О да, у меня есть, что тебе сказать.

Мне хотелось зарыдать от неприятных чувств, терзавших мою душу. Неизвестность пугала, очень пугала. Мне хотелось знать всё. Пусть Джеймс расскажет мне обо всём, что произошло. Я готов к разговору. Мне не нужен сон, мне нужно поговорить с Джеймсом.

– Я… – кое-как выдавил из себя я и немного помолчал, пытаясь собрать разбегавшиеся в разные стороны мысли. – Я… хочу… знать…

– Спи, – резко и непреклонно произнёс друг. – Я не хочу, чтобы тебе стало хуже.

Я хотел было сказать, что отлично себя чувствую, но зачем же мне врать? Чувствовал я себя отвратительно, и казалось, что даже сон не исправит моего положения.

В конце концов веки мои налились свинцом, и я уснул.

Мы с Джеймсом сидели друг напротив друга и молчали, не зная, с чего начать разговор. Я смотрел на свои руки и уже заранее чувствовал вину, хотя даже не знал толком, что произошло.

– Ничего не хочешь сказать? – спросил меня он недовольным голосом.

– А что я должен сказать? – ответил вопросом я. – Что, Джеймс?

Друг помолчал.

– Объясни, что случилось, – холодно произнёс Джеймс. – Зачем ты так поступил?

Я потёр виски. Голова вновь разболелась. Кровь в висках пульсировала.

– Я не помню. Джеймс, я не помню ничего. Абсолютно. Я уснул у тебя дома на следующее утро после нашего выступления, а проснулся в этой палате… Так что я надеялся, что это ты кое-что мне расскажешь.