Степени (СИ)

Нервозность, одолевающая Мэтта со вчерашнего дня (с того самого момента, как он вышел из помещения Прайматек, оставляя за спиной погружённого в персональный ад Сайлара), дала о себе знать новым приступом тревоги. Ощущение подвоха неуклонно росло, несмотря на то, что Питер казался вполне обычным.

Чёрт знает что.

И всё бы ничего, но после вчерашнего Паркману совершенно не хотелось, чтобы хоть кто-то в этом мире, кроме него, умел влезать в чужие мысли. Пусть даже самый безобидный человек из всех, кого он знал.

Было сложно удержаться и не проверить намерения Питера. И Мэтт, наверное, так бы и сделал, но тот быстро спросил – и быстро ушёл, и глядящему ему вслед штатному чтецу мыслей оставалось только надеяться, что внутренний индикатор тревоги всего лишь немного сбоит после вчерашней встряски.

* *

То, что Сайлар заперт в собственных мыслях, Питер понял задолго до того, как добрался до него: где-то на пути от Молли к Мэтту, а уж после встречи с последним это подозрение переросло в твёрдую уверенность.

Но к тому, что он увидел в Прайматек, он оказался не готов.

Как будто кто-то задался целью воспроизвести до мельчайших подробностей одно из самых страшных его воспоминаний. Та же палата. Та же кровать. Так же закованный в путы собственного разума человек. И даже то, что на этот раз это была не мать, а Сайлар, только усугубляло ужас этого странного дежавю.

Хорошо, что у Питера не было времени на размышления.

Очень хорошо.

Потому что даже малейшая мысль о том, что могло твориться там, в откинутой на подушку голове, навесила бы на его намерения стопудовые кандалы. И он бы всё равно пошёл дальше, но потратил бы на это в сто раз больше усилий.

И, едва переступив порог комнаты, он без остановки преодолел расстояние до кровати, опустился на пол и, приблизившись к Сайлару, вторгся в его личную преисподнюю.

* *

Кто бы знал, что в личном аду Грея не окажется ни крови, ни пустых коридоров.

Ни шагов, ни оков, ни пепла с небес.

Кто бы знал, что в этом созданном специально для особых кошмаров месте окажется хорошая погода, приятный день и будничная уютная суета.

- Питер? – донеслось из гущи людского гомона, пробирая холодом с головы до ног, – это ты? – знакомый голос разбил весь уют на кучу суетливых клочков.

Питер сглотнул, обдирая пересохшее горло, и повернулся к говорившему.

Кто бы знал, что там окажется Нейтан.

Тот, который не Нейтан.

Который из сна, с родным голосом и чужими интонациями; и мимикой, совсем не подходящей морщинам, нажитым за сорок лет.

И Питер прекрасно знал, что это не его брат, что Нейтан остался в реальности, а весь этот город, и люди, и этот показательно образцовый сенатор – это всего лишь красочные иллюстрации чужого кошмара; но с каждой новой секундой нахождения здесь для удерживания этого знания в голове требовалось всё больше усилий.

Он ещё даже не понял толком, что это за место, а оно уже не хотело его отпускать.

Сайлар.

Его не хотел отпускать Сайлар.

Тот протянул руку к его плечу, но Питер отдёрнулся так, будто его коснулись не пальцы, а раскалённые прутья.

Высоко над головой зазвенело стекло в распахнутом ветром окне.

Сайлар замер монументом, не предпринимая больше попыток приблизиться, но и личину сенатора скидывать с себя не торопился.

- Ты не Нейтан, – сдавленный голос Питера прозвучал на удивление громко в окружающем шуме.

Вдоль улицы промчался порыв ветра, принеся с собой пыль и въедливый холод. Толпа вокруг зашевелилась активнее; люди, будто только что вспомнив нечто важное, разом куда-то заспешили. Кто-то толкнул Питера, слишком споро и невнимательно проходя мимо.

- Нет, – не в пример разволновавшемуся городу спокойно согласился Сайлар, – но почему бы мне и не побыть им? Власть. Деньги. Много внимания, – он важно кивнул сам себе и, скабрезно вздёрнув верхней губой, добавил, – любящий младший брат.

- Где? Здесь? – Питер нарочито удивлённо огляделся, то ли ища в лицах незнакомцев ответа, то ли пытаясь получше разглядеть это место, якобы дающее Сайлару столько всевозможных приятностей, – в этом тупике собственного разума? Что, у тебя тут и свой собственный младший брат есть? Завёл на досуге? – Питер распалился не на шутку. – А знаешь что? Уверен, что, даже выдуманный тобою, я не поверил бы, что ты – мой брат! Я не спутаю вас ни в реальности, ни в кошмаре, ни в этой твоей ловушке!

Он говорил сбивчиво и быстро. И так же быстро, будто это было задание на время, вылавливал в стоящем перед ним человеке всё больше несоответствий. Другой наклон головы; взгляд не прямой, а слегка исподлобья. Плечи не расправлены вразлёт, а напряжены, как под гнётом.

- В ловушке?

А вот хмурился Грей очень похоже на Нейтана. Сдвинутые на переносице брови – один в один. Зато губы сжимались совсем по-другому: не упрямой ровной линией, а искривлённой дугой.

Окружающие разговоры перестали расслаиваться на отдельные слова, налетевшие было тучи расползлись; но не открывая при этом доступ к солнцу, а затягивая серой пеленой – небо, серой плёнкой – город.

Он что, даже не понимает, что это всё – ментальный бред?

Гнев Питера моментально испарился, оставляя вместо себя жалость, от которой было ничуть не было лучше.

- Это всё в твоей голове. Это морок. Сайлар… – тот вздрогнул от своего имени, – я пришёл за тобой.

Человек в сенаторском обличье качнулся, переступив с ноги на ногу и сразу перестав походить на монаршью статую.

Бесцельно глядя на что-то под ногами, молча кивнул собственным мыслям.

Сразу же отрицающе помотал головой.

Поморщился, как от чего-то раздражающего.

- За мной, – полувопросительно полуутвердительно отозвался он, вскидывая диковатый, не похожий ни на чей взгляд, – несмотря на то, что я убил Нейтана?

Город затих в ожидании ответа. Ветер взял передышку, люди замолчали и даже ступать стали осторожнее, чтобы шелест ног не помешал их невольному создателю услышать гостя.

Реакция Питера должна была последовать незамедлительно, и Сайлар заранее внутренне подобрался, ожидая её, но тот всё молчал и молчал.

Только смотрел сложно и так сочувствующе, что Сайлару хотелось пойти и перерезать горло самому себе. И чтобы потом с этим грёбаным горлом было всё, как у нормальных людей, а не так, как во все те разы, что он пытался это сделать. Чтобы оно не срослось. И чтобы от этого было больнее, чем от вот этого взгляда.

- Нейтан жив, Сайлар. Там, в реальности, он жив.

Город снова загомонил. Грей продолжал ожидающе смотреть на пришедшего за ним человека – фактически спасителя – как будто вовсе не услышал сейчас его слова. Их смысл никак не желал уминаться в голове.

- Последние несколько ночей мне снился сон о его смерти, – голосом медбрата из хосписа, участливо, но ровно произнёс Питер, – что кто-то перерезал ему горло.

Сайлар опять вздрогнул, но всё также продолжал молчать. Его руки дёрнулись было вверх, ослабить ставший вдруг слишком тугим воротник рубашки, но тут же опустились, будто он не счёл возможным себе это позволить.

- И это было страшно, – голос всё-таки сорвался, но Питер не остановился, чтобы откашляться или перевести дыхание, и так и продолжал хрипло и монотонно, – когда я был в голове матери, и раз за разом смотрел, как умирает Нейтан – это тоже было страшно. И когда прошлой ночью мне снилось, как он просит отпустить его руку и позволить разбиться – тоже. Страшно. Все эти видения… – он всё-таки подавился эмоциями и запнулся, пытаясь справиться с панически сжавшимся горлом, комкая и обрывая предложения, – это дар, и это… Мне и сейчас страшно… Знаешь… Оставлять Нейтана одного, лезть в твою не слишком предсказуемую голову… И, поверь, всё, что меня сейчас держит, – он попытался поймать взгляд вконец растерянного Сайлара, и как можно твёрже закончил, – это знание о том, что мой брат жив.

Остатки идиллической видимости потускнели, прохожие перестали иметь чёткую форму, звуки слились в единый неразборчивый гул, и, подёрнувшись напоследок, как полотно на лёгком ветру, все признаки жизни исчезли.