Красная - красная нить (СИ)

К счастью, мама имела на них влияние и зачастую успевала выставить разбушевавшихся детей на улицу. Там, на заднем дворе, находилось огромное дерево с шиной, подвешенной на канате к толстому суку. Мы продолжали беситься еще некоторое время, пока не падали в траву без сил и мама не звала нас обратно домой.

Эл и Лала были близнецами моего возраста. Они жили на соседней улице в нескольких минутах ходьбы. Что Эла, что Лалу я воспринимал как мальчишек. Да и вели они себя практически одинаково, а одевались так вообще очень похоже. Никогда я не видел Лалу в платье или юбке, или не обутую в их любимые с братом зелёные кеды. Я и различал их больше потому, что у Лалы всё-таки были волосы до плеч, а у Эла такая же короткая стрижка, как у меня.

Я расстраивался, потому что их родители работали на другом конце городка, и им было удобно отвозить детей совсем в другую школу, не ту, куда ходил я. А в моей школе мне абсолютно никто не приглянулся, чтобы подружиться. Школа вообще была каким-то отстойным местом, и я начал догадываться об этом уже с первого класса.

Близнецы мне очень нравились! С ними было просто и весело, и не было никогда между нами долгих обид или секретов. Те дни, когда они заходили ко мне или, наоборот, звали гулять или к себе в гости, были для меня праздником. Тогда я даже позволял себе отвлечься от всего и не занимался делами по дому и школьными заданиями.

Урокам я уделял час от силы, в тот промежуток времени между ужином и сном. Никогда особо не перетруждал себя занятиями – потому что не было интересно.

А тем летом, когда целая неделя проходила с одной целью – встретиться на выходных в парке с Мари, все мои дела тускнели и меркли по сравнению с этим светом в конце тоннеля! Мне казалось, что с каждой неделей я всё ближе и ближе продвигаюсь к своей заветной мечте – взять Мари за руку и сказать, что мне нравится играть с ней... А еще лучше, сказать ей, что она хорошенькая. Если честно, я не в курсе, что надо говорить девочкам, а спрашивать об этом маму как-то не хотелось. Поэтому приходилось пользоваться только своими мыслями и идеями. Но я был твёрдо уверен, что вот, вот на этих уже выходных я решусь и сделаю это, чего бы мне это ни стоило.

Каждый вечер, засыпая, я закрывал глаза и вызывал перед собой образ Мари. Какой хрупкой, фарфоровой и светящейся была ее фигурка, личико, как у тех красивых кукол на витрине в магазине на Главной улице. Черты лица, ясные и чёткие, россыпь веснушек на точёном носике и щеках, блестящие глаза орехово-зелёного цвета и каштановые волосы до плеч. Даже на вид они были такими мягкими, что я мог бы гладить их часами. Я был уверен, что это доставит мне немало удовольствия. Иногда, когда Мари не замечала, я невзначай касался ее волос, будто случайно, так что знал, о чём мечтаю.

Этот образ наполнял меня радостью до края и новыми силами, чтобы пережить следующий день. Я улыбался и засыпал, счастливый и довольный собой. И так раз за разом, пока утром в субботу не раздавались слова, которых я так ждал всю неделю:

- Соня, вставай! Ты проспишь завтрак, и у тебя не будет сил помогать маме нести продукты из супермаркета. Блинчики на столе, и скоро сварятся яйца, не заставляй меня завтракать в одиночестве!

И вот я слышу, как мама гремит посудой на кухне и даже напевает какую-то мелодию. Снизу несутся в приоткрытую дверь запахи жареных блинов и какао, которое вот-вот должно закипеть... И все те остальные милые и невероятно родные звуки и запахи, веря которым, ты понимаешь, что находишься дома. С закрытыми еще глазами я улыбаюсь, предвкушая, что это будет очередной “самый замечательный день” лета! Ведь на обратном пути, на обратном пути я обязательно…

“Скорее вставать и умываться!”

Еще издали, подходя к нашей поляне, неся в охапке два небольших бумажных пакета, я начал понимать, что что-то не так.

Мама Мари, обычно сидевшая на солнце, сегодня сидела на лавочке в тени цветущих лип и беседовала с приятной дамой в возрасте, а Мари… Мари была не одна.

Рядом с ней, увлечённо занимаясь чем-то, иногда затихая, а иногда разражаясь весёлым смехом, копошились два мальчика. Один из них был точно старше нас и он явно не был худым.

Мари же, сидя на траве с голыми ногами, так мило болтала с ними! Более того, она вдруг повернулась к тому мальчику, что поменьше, и наклонилась близко-близко к его лицу, а потом взяла и провела по его щеке своей фарфоровой ручкой. Мальчик улыбнулся и поправил очки, которые немного съехали на бок с его носа. Ему явно понравился этот жест, но он встал на колени и стал что-то высматривать в траве, почти окуная в неё свою голову.

В это время мальчик постарше подошёл к Мари вплотную и сел так близко к ней, что от возмущения у меня захватило дух! Со спины я не мог понять, что они делают, но их головы были так близко, и волосы (к слову, совершенно одинакового цвета) соприкасались друг с другом! Потом Мари подняла с травы одну руку, которой опиралась сзади, чтобы комфортно сидеть, и так запросто дала ее этому мальчику! Он обхватил ее ладошку своими пухлыми пальцами и начал что-то там выводить на ней другой рукой. Мари же только щурилась и улыбалась, а иногда даже начинала заливисто смеяться от того, что этот мальчик ей говорил.

Я думал, что хуже и больнее картины для меня быть не может! Ведь сегодня, именно сегодня я хотел взять ее за руку и сказать ей, какая она замечательная! Мы играли с ней тут, на нашем месте, так много раз. Мне казалось, мы даже узнали друг друга очень хорошо! Сказать, что я был расстроен, подавлен и сломлен одновременно – не сказать ничего. Я был в шоке, мои ноги стали ватными, голова гудела от мыслей, что танцевали в ней дикие танцы. Хотя в реальности прошло всего несколько мгновений, внутри моего мира прошла целая вечность, она бурлила вопросами и новыми, непонятными для меня чувствами.

Тут случилось самое ужасное.

Мари вдруг вскочила на ноги, что-то бойко крикнув мальчику, который ползал по траве, и унеслась к маме. Миссис Коуэн выслушала дочь, кивнула и что-то достала из своей сумки... Приглядевшись, я понял, что это была банка. Мари радостно схватила ее и побежала прямо к мальчикам, которые, судя по всему, ждали ее. Они заинтересованно разглядывали эту банку, а потом подошли к дереву, присели на корточки в траву и стали откручивать крышку. Проделав еще несколько действий, они порывисто вскочили на ноги и начали радостно прыгать, держась за руки, чуть в стороне от того места, где осталась лежащая на боку банка. Закричали что-то невразумительное, я расслышал только:

- Вы видели? Видели, как он побежал?! Это так здорово!

- Да уж! Не знал, что такие большие бегают так быстро!

- Он очень красивый! Теперь у него будет новый дом!

Где-то на этом месте внутри меня что-то сломалось… Я понял, что происходит у них там, настолько ясно и чётко, что от этого у меня заболели глаза.

Первая мокрая дорожка обиды скользнула к подбородку, и я, закусив губу, вышел из ступора. Руки на автомате прижали пакеты сильнее к телу, а ноги, тронувшись с места, всё набирали и набирали скорость. Я пронёсся мимо них так быстро, мне казалось, я был подобен ветру, и они даже не заметили меня. Я бежал и бежал, не соображая ничего, были только мои ноги и дорога до дома, которую я должен был пробежать так быстро, как только могу. Я бежал по дорожкам парка, бежал по тротуарам вдоль улиц, бежал мимо людей и витрин, бежал так быстро и долго, что начал уже задыхаться…

Вот и дом. Подбежав к крыльцу и согнувшись пополам, открыл дверь, поставил пакеты тут же у входа. Разулся, поднялся в свою комнату, задёрнул шторы и рухнул на кровать. Так больно, грустно и странно мне никогда еще не было. Все мои мечты, цели, фантазии и желания разбились в один момент, и мне казалось, что дальнейшая жизнь лишена всякого смысла. Было горько. Было обидно. Я лежал и плакал в подушку, обещая себе, что никогда больше не пойду через тот парк.

Спустя много лет этот эпизод из моей жизни вызывает лишь улыбку и лёгкую грусть. Мои чувства были такими сильными, новыми, настоящими. Я был так честен с собой и с окружающим миром. Я делал и говорил то, что чувствовал, и не пытался быть кем-то, кем не являлся.