Красная - красная нить (СИ)

Против моей воли, щёки залились румянцем от такой искренней похвалы, а тот взгляд Джерарда подсознательно запал в душу, хотя после этого он вёл себя совершенно обычно.

Так пролетали наши дни, мой висок совершенно зажил, а Джер перестал бинтовать ногу и ходить на костылях. Он еще немного прихрамывал, но и это скоро прошло. Остались считанные дни до намеченной вечеринки дома у Уэев.

Вечером в пятницу я остался на чердаке один, у Рэя были какие-то таинственные дела, Майки сказал, что ему нужно довести до ума какие-то приготовления дома, а Джерарда я сознательно не приглашал – не знаю, почему, но мы ещё ни разу не оставались с ним долго один на один. С Рэем и Майки было легко, с первым мы общались больше посредством музыки, и нас это более чем устраивало, а со вторым можно было просто говорить о чём угодно и всегда было интересно. С Джерардом я постоянно чувствовал какое-то напряжение, на самой границе моего сознания. Я не мог понять, отчего так было, но в итоге пришёл к мысли, что остерегаюсь чересчур сближаться с ним. Насчёт Джерарда у меня было много вопросов, но ведь не мучить Майки только разговорами о его ненаглядном брате? А выяснять что-то конкретно у Джерарда зачастую просто бесполезно – никогда нельзя было точно понять, шутит ли он или, наконец, говорит серьёзно. Мне казалось, что он сам отгородился и не подпускает к себе на то расстояние в дружбе, которое было комфортным для меня, чтобы не чувствовать отчужденности. После месяца общения с ним я понял, что Джерард был очень осторожным и переборчивым касательно того, что и кого впускать в своё сердце. Я не знал, как мне завоевать его доверие, и поэтому решил просто плыть по течению. И тот взгляд, что я поймал, когда пел и играл с Рэем, дал мне понять, что я всё-таки добрался до него. До той сердцевины, что он старался хранить внутри себя в неприкосновенности. Это и пугало, и радовало меня.

В тот вечер пятницы я сидел один на колонке и играл, мурлыкая что-то себе под нос. Время уже было позднее, так что я решил не гневить соседей, подключив вместо колонок огромные наушники. Я целиком и полностью находился сейчас в другом мире – в мире струн, моих пальцев и чего-то нечленораздельно-мычащего, что издавал мой голос. И, когда вдруг кто-то положил мне руки на плечи, я чуть не заверещал, как впечатлительная дамочка, подпрыгнув на месте. Резко развернувшись, увидел Джерарда. Он стоял один, и это уже было дико для меня.

- Чёрт, Джер, ты напугал меня, придурок! – отчитал я его, снимая наушники и отставляя гитару в сторону. – Так можно и инфаркт схлопотать…

- Прости, Фрэнки, но ты ни на что не реагировал. Я пытался шуметь, даже подавал тебе знаки, но твои глаза были закрыты, так что это – самое умное, что я смог придумать, прости, я правда не хотел тебя пугать, – судя по выражению его лица, он искренне просил прощения.

- Ладно, проехали. Что ты тут делаешь?

- Я принёс тебе подарок. Помнишь, ты как-то говорил, что хочешь послушать винил? Я принёс сюда свой проигрыватель и пару пластинок, для начала.

- Ого! – я не поверил своим ушам! Джерард собственной персоной припёр довольно нелёгкую штуку ко мне домой, должно быть, что-то должно случиться. Льды растаять, например, или, наоборот, Африка – покрыться снегом к чёртовой матери! Но я не стал говорить вслух своих умозаключений, так что ограничился только простым:

- Это же круто!

- Кстати, ты играл что-то очень приятное.

- Спасибо, – немного смутился я.

- Отвлечёшься ненадолго? Послушаем старую бабушкину пластинку. Оказывается, у меня неплохая коллекция. И классика, и джаз, и блюз, и инструменталка, и рок-н-ролл, и даже несколько рок и поп пластинок.

Я только радостно закивал, помогая Джерарду установить вертушку недалеко от усилителя и подключить всё так, чтобы звук шёл в колонки. Наконец, всё было готово и он приступил к священнодействию. Наблюдать за ним в этот момент было одно удовольствие – Джер был сосредоточен, и каждое его действие было выверено, будто в руках его была не виниловая пластинка, а, как минимум, ритуальный кинжал. Вот он берёт пластинку и очень бережно вытаскивает её из обложки. Осматривает на предмет царапин, потом достаёт небольшую замшевую тряпочку и протирает поверхность от пыли так нежно, будто это – грудь любимой. Кладёт её на вертящийся диск, аккуратно приподнимает иглу и точным движением ставит её в начало записи. Раздаются первые звуки… Браво, Джерард!

- Если честно, я наспех выхватил то, что получилось, поэтому будем слушать инструментальный блюз. В следующий раз надо будет подготовиться получше, – говорил он, идя к выключателю и нажимая на него. Стало темно, но в небольшое чердачное окно попадал свет от фонарей с улицы, разбавляя темноту помещения. Я решил ничему не удивляться, сел прямо на пол и стал смотреть в окно в крыше, обратившись в слух. Рояль, ударные, саксофон переплетались между собой, рождая мелодию, сквозь которую иногда было слышно характерное шуршание старой пластинки. Звук, тем не менее, был отличным. Джерард опустился рядом и тоже стал слушать. Спустя какое-то время он спросил:

- Твоей мамы ещё нет?

- Нет, она сегодня допоздна.

- Ясно. Не против, если я затянусь?

- Не против. Она сюда почти не заглядывает, так что валяй.

Джерард прошуршал по карманам, достал зажигалку и что-то, отдалённо похожее на сигарету собственного производства. Это был первый раз, когда я увидел самокрутку с травкой, в народе именуемую как «косяк». Огонь от зажигалки на пару секунд ярко высветил его лицо, пока он прикуривал, я даже успел заметить, что глаза друга странно блестят, будто эта самокрутка – уже не первая на сегодня. Огонь зажигалки погас, и мы снова оказались в темноте, лишь красная точка от сигареты иногда разгоралась чуть ярче, когда он затягивался. Я снова уставился в окно на тёмное небо. С той стороны, где сидел Джерард, моему боку было очень тепло. Еще через несколько мгновений он протянул мне косяк.

- Попробуй.

- Не думаю, что это хорошая идея.

- Рано или поздно ты это попробуешь. И сделать это сейчас здесь, со мной, намного лучше, чем чёрт знает где с чёрт знает кем, – сказал он спокойно и тихо.

Почему-то его мягкий голос подействовал на меня круче травки. А может, я уже надышался дыма? Я не торопясь взял из его пальцев самокрутку и несильно затянулся. У меня был небольшой опыт курения сигарет, когда мы с близнецами пробовали курить, но потом забросили это занятие, получив нагоняй от родителей. То, что я вдохнул сейчас, очень сильно отличалось от табака. Джерарду, видимо, надоело сидеть или его уже накрыло, но, так или иначе, он откинулся назад и лёг на спину, закинув руки за голову. Сначала я ничего особого не чувствовал, но, затянувшись ещё пару раз, и до меня дошло. Я опустился назад, улёгшись рядом с ним, и вернул косяк Джерарду.

- Началось? – спросил он.

- Кажется... – ответил я.

Мы лежали на полу, на моём чердаке, под небольшим окном, в которое виднелось небо, и слушали блюз на виниле, передавая друг другу самокрутку с травкой. Моя голова была пустой и звенящей, в ней была музыка, небо, пол, потолок, Джерард, снова музыка, и периодически это перемежалось странными картинами, навеянными дурман-травой. Было удивительно комфортно и очень расслабленно. Мне казалось, что сейчас мы испытываем что-то очень похожее, лёжа рядом. И это нас объединяло, понемногу разрушая тот барьер, который Джерард возвёл вокруг себя. Мне жутко захотелось его обнять, просто от полноты чувств, но я удержался. Было чертовски приятно просто лежать рядом и молчать, слушая и затягиваясь.

Когда мы докурили, а пластинка отыграла последнюю запись, Джерард сел, и, посмотрев на меня туманным взглядом, спросил:

- Ты в порядке?

- Вполне.

- Приходи завтра после восьми на вечеринку и не забудь предупредить, что вернёшься очень поздно. Или вообще только утром.

- Угу.

Джерард коснулся моей руки, несильно сжав холодные пальцы своей горячей ладонью, и, поднявшись, направился к выходу.