Мальчик нарасхват (СИ)

Домой возвращался в странном настроении. Осталось чувство… неудовлетворенности. Хотя свою изначальную цель я выполнил с блеском - притащил пацана к нему домой и заставил пойти на разговор с родителями. Правильно. Пусть сами разбираются.

Наблюдая, как за автобусным окном мелькают давно не стриженные кусты возле обочины, отдельные листья которых уже начали желтеть, я свел брови на переносице. В голову неожиданно ворвалась другая каверзная мысль, вкрадчиво нашептывая: эй, Вадим, не кажется ли тебе, что тебя стоит назвать педофилом? Парень-то несовершеннолетний, а тебе тридцатник скоро. А какие вещи с ним вытворял, а?

Сглотнул. Сердце забилось неровно, кинул нервный взгляд на остальных пассажиров, что сидели с каменными лицами.

Вообще-то это странно. Вот сидишь ты, как и все остальные, и лицо у тебя ничем не примечательное, - ни косое, ни перекошенное, - а на самом деле втихушку портачишь что-то такое, что обществом не поощаряется. Или не втихушку. И никто не знает об этом. А вдруг узнают?

Ну… да ладно. Это же еще не значит, что я на маленьких детей, гм, падок. Если бы такое случилось - голову бы себе оторвал: может, в извращенцы я записался, но не в моральные уроды. Детей я воспринимаю только как клиентов. И как детей. Ну правда, что с малышни взять? Карапузы и в Африке карапузы.

А пацан… ну, он уже конь. По-моему, он даже вес набрал, причем прилично так, не несколько граммов. Странно, вроде до убоя я его не кормил. Сам куски таскал, пока я в другую сторону глядел? Неизвестно.

То есть, я хочу сказать, что сожитель на двенадцатилетнего мальчика не похож. И слава богу. Конечно, до взрослого кабана ему еще далековато, но… Черт, мне просто надо себя как-нибудь оправдать.

Тяжело вздохнув, прислонил лоб к толстому стеклу. Правда, тут же об этом пожалел, потому что в следующий момент автобус хорошенько тряхнуло, заставив мою черепушку гулко брякнуться. Сидящая рядом женщина покосилась на меня, пока я, ругаясь сквозь зубы, потирал рукой ушибленное место. Угрюмо уставился перед собой.

***

Уже с полчаса я сидел на диване, прикрыв глаза и откинув голову на спинку. Изначально я пробовал смотреть телевизор, чтобы как-то занять себя и прекратить думать о всякой всячине. Впрочем, детективные отечественные сериальчики не смогли заинтересовать меня должным образом, поэтому, повопив какое-то время, телевизор все же был выключен.

Закрыв глаза, зачем-то следил за своим дыханием. Краем уха слышал, как капает кран на кухне - единственный звук в доме. Ударяющиеся о раковину капли нисколько не раздражали. Я вообще не помню таких моментов, когда это меня нервировало. Кажется, в большинстве случаев я вовсе не замечаю текущий кран: может, мне на подсознательном уровне просто не хочется его чинить.

Сейчас же это даже несколько умиротворяло. Каждые три секунды раздавалось дежурное “кап”, и это успокаивало. В том смысле, что в голове находился хаос, в то время как окружающее оставалось таким же предсказуемым. И этой предсказуемости удавалось сглаживать тревогу, которая поселилась в душе.

Странное дело, в моем котелке было пусто. И одновременно я, казалось, думал обо всем. О каждой проблеме, что меня волновала, о каждой вещи, которая была мне неприятна. Я чувствовал себя жутко напряженным. И одновременно мне было совершенно все безразлично.

Наверное, такое ощущение я испытывал всего второй или третий раз в жизни. Правда, не помню, из-за чего я был таким в прошлом. И если честно, не хочу вспоминать: сейчас мне это неинтересно.

Поток мыслей прервал скрежет замка. Распахнув глаза, приподнял голову, уставившись в сторону коридора. Быстро стрельнул взглядом в сторону часов, которые, судя по всему, полностью обосновались в этой комнате, - пацан отсутствовал примерно два с половиной часа.

Я не сомневался, что это был сожитель, так как несколькими днями ранее я самолично вручил ему дубликат моего ключа от входной двери. А все потому, что задолбался я каждый раз закрывать и открывать пацану дверь: именно вечером, стоило мне усталому притащиться домой, ему вдруг взбревало в голову наведаться к своему братцу. Причем наведываться к нему он мог и два раза, и даже три раза на дню.

Больше бы я удивился, появись тут Света, которая тоже могла наведаться без предупреждения - тактичность у нее хромает временами. Но все же это был пацан, опознать его удалось еще задолго до того, как в поле зрения возникла его фигура: характерное закрывание двери и тихое минутное копошение. В следующий момент я увидел парня. Сложно сказать, какие именно эмоции передавало его лицо, но, вдруг целенаправленно подойдя вплотную, сожитель забрался ко мне на колени и, вцепившись пальцами в плечи, поцеловал меня. Сам.

Наверное, мне стоило удивиться: впервые парень проявил инициативу. Или хотя бы порадоваться. Но я только, с ленцой отвечая, терпеливо дождался, пока воздух в легких парня иссякнет и он оторвется от моих губ, тут же уткнувшись лбом в мое плечо. Какое-то время мы молчали. Затем я сказал:

- Сегодня седьмое сентября.

До ушей донеслось приглушенное угуканье.

- Что тебе сказали родители?

Пацан ответил только, что они долго ругались. Откинув голову обратно на спинку дивана, я продолжил:

- Ты понимаешь, что я больше не могу позволять жить тебе здесь и дальше?

Снова угуканье. Теплое дыхание оседает на кожу, но руки у парня ужасно холодные. Взлохмаченные волосы щекочут щеку и подбородок.

- Можно я останусь до среды? - разрывает тишину тихая просьба.

Отвечаю не сразу. Перед этим гляжу в белый потолок, ощущая, как внутри переворачивается что-то тяжелое. Выдыхаю:

- Только до среды.

Пацан ничего не сказал; пальцы сжали мои плечи чуть сильнее, выражая немую благодарность. Мы еще долго сидели вот так. Я бездумно бороздил взглядом по потолку, а парень все сидел и сидел, так ни разу и не подняв голову.

Что-то определенно было не так.

***

Мои подозрения крепли с каждым новым днем.

Все воскресенье сожитель был молчалив и тих. Не то чтобы раньше он отличался особой громкостью, однако поведение его все же несколько отличалось от привычного. Подойдет, сядет рядом - и молчит, уставившись перед собой. На нервы действует - не то слово. Видно же, что сказать что-то хочет, и все равно молчит. Или не хочет. Черт его знает.

От того ли пацан постным был, что через несколько дней ему предстояло вернуться домой? Или же родители ему что-то наговорили такого, отравив парню настроение? А может, все вместе? Сложно сказать наверняка.

Сначала я хотел выявить причину этой вселенской тоски. Затем подумал, что это как-то глупо. Потом все же спросил. И получил мутный невнятный ответ, который и ответом-то назвать с большой натяжкой можно.

Спали мы вместе. Это я, закинув постельное белье, которым пользовался пацан, в стиральную машинку, заявил, что все грязное, а новое пачкать я ему не дам. Пожав плечами, парень спорить не стал, и большую часть бессонной ночи я пялился на его макушку.

В понедельник, придя с работы, сожителя дома не обнаружил. С тревогой засомневавшись, я наткнулся на красный чемодан в привычном углу и успокоился. Сожитель пришел немного погодя: снова, судя по внешнему виду, тусовался у своего братца. Разговаривал он все так же мало. На меня практически не смотрел.

Во вторник выдался тяжелый рабочий день. Домой приволок ближе к девяти вечера; пробка по пути высосала всю оставшуюся энергию. Пацан, когда я возник на пороге, смотрел телевизор. Увидев мою хмурую недовольную морду, он молча ушел на кухню. Я услышал звук поджигаемого газа.

Помывшись и переодевшись, сидя на кухне, я с аппетитом поглощал ужин. Парень прекрасно накрыл стол - насколько вообще можно прекрасно накрыть стол у меня дома. Зачерпывая ложкой бульон (это Лапин в последний раз постарался), я, глядя на пацана, который сидел рядом и тоже хлебал суп, удивился:

- Ты еще не ел, что ли?

- Не-а, - помотал тот головой. - Тебя ждал.

Надо же. Мне даже особо язвить не хотелось: было немного приятно. Немного.