I'm a slave for you (СИ)

Чарли помнила, как восприняла эту новость… Симус продолжал говорить, объясняя освобожденной рабыне, что Теодор намерен казнить всех выживших через два дня. Девушка кивала головой, но не слушала. Она вспоминала лишь голос бывшего хозяина, твердивший ей, что тот никогда не причинит ей вреда. В сердце Чарли закралась жалость. Жалость к Забини, что был по-своему добр к ней… Финниган смеялся, объясняя когтевранке план Нотта.

– Я должна увидеть его перед казнью, – внезапно заявила Чарли.

Финниган остановился, замолчал, устремив единственный свой глаз на старую знакомую. Юноше всегда казалось, что в голове у Джесс слишком много мыслей, что он никогда не поймет. Гриффиндорец чувствовал себя ответственным за ее жизнь, с того самого дня, как впервые защитил ее от надменных чистокровных учеников. Симус не спорил, он просто отвел Забини в отдельную камеру, сказав тому, что его ждет очередной допрос. Гриффиндорец закрыл дверь, подозвав подругу.

– Я буду у выхода, если что. Я не услышу вашу беседу, но услышу крик, – сказал Симус, отворяя дверь.

И вот Чарли стояла, не зная, делать ли шаг внутрь, в пустоту. Сердце отчаянно стучало по ребрам, точно дикий зверь, попавший в клетку. Девушка не знала ничего. Она впервые почувствовала себя глупой, наконец, отважившись шагнуть во мрак. Дверь закрылась за ней, погружая комнатку в кромешную тьму.

Забини сидел перед небольшим круглым столом, скованный по рукам и ногам. Конечности его оказались привязаны к стулу, а тот, в свою очередь, был выдолблен прямо в холодном мшистом камне пещеры. Глаза Забини были плотно закрыты. Он боялся смотреть на свет…

«Тебе не нравится боль, да?» – с иронией подумала девушка, вспоминая все, что пришлось пережить ей самой. Чарли не знала, зачем пришла. Насладиться сменой ролей или успокоить бывшего хозяина? Сейчас, возвышаясь над скрученным пленником, вся эта идея «последнего разговора» казалась когтевранке слишком импульсивной, слишком глупой и самонадеянной.

– Ты плохо выглядишь, – наконец произнесла она.

Слова когтевранки, точно самый острый на свете кинжал, разрезали тишину на две половины. Блейз открыл глаза, услышав до боли знакомый голос. Сколько прошло дней? Два, три, четыре? Казалось, что Забини не видел свою маленькую рабыню целую вечность. Тихий голосок прозвучал так близко, что Блейз хотел было протянуть руку в кромешную тьму, стараясь прикоснуться к девушке, но тщетно. Он привязан. Накрепко привязан, лишен возможности двинуться.

– Птичка, ты пришла… – прошептал он, улыбаясь, словно безумный пациент больницы Святого Мунго.

Когтевранка ничего не ответила. Она лишь достала палочку, что торжественно вручил ей Теодор, снимая с бледной шеи девушки ошейник. Бледный огонек повис в воздухе, даруя комнате скудный белый свет, прогоняя липкую тьму пещеры. Забини щурился, но не закрывал глаза, пересиливая боль. Он пытался увидеть девушку, пытался разглядеть ее прекрасное, невинное личико.

– Я не знала, что ты остался жив, – произнесла девушка.

– Почему раньше ты никогда не говорила мне: «ты»? Это, оказывается, так приятно… – ответил Блейз, продолжая улыбаться.

Тишина вновь окружила двух волшебников. Чарли пыталась не кричать, пыталась выглядеть холодно и сдержанно, не дерзить пленнику, не злорадствовать, не опускаться до уровня Пожирателей Смерти. «Я боялась и слова лишнего сказать, я боялась твоего гнева, твоего дома, даже твоих эльфов… Вот почему», – вертелось на языке. Когтевранка смерила юношу взглядом, полным презрения.

– Ты находишь силы для глупых улыбок, – горестно заметила Чарли, сделав глубокий вдох.

Девушка поняла, зачем она пришла сюда. Чарли все думала о том, стоит ли сохранять надежду, думала, есть ли смысл размышлять о воссоединении с семьей… Когтевранке не хватало смелости, чтобы задать мучающий ее вопрос и получить столь долгожданный ответ. Что если все потеряно? Легче упиваться мечтами, надеяться на лучшее, не ища никакого выхода из порочного лабиринта несчастий…

– Я так скучал, птичка… Я думал о тебе все это время, – рассказывал Забини. – Ты думала обо мне, да?

– Немного, – призналась когтевранка.

Чарли не умела врать. Она не переживала за жизнь бывшего господина, нет… Лишь думала о том, как именно он умер. Убили ли его осколки от взорвавшейся бомбы, или причиной смерти явились части поместья Темного Лорда, что раздавили сильное тело Забини. Ни секунды девушка не сожалела о своей «потере», но и не грустила, узнав, что он жив. Чарли решила, что это шанс… Шанс узнать, что с ее семьей. Девушка уже расспросила об этом ополчение, но никто ничего не знает.

– Я хотела узнать…

– Как я поживаю, птичка? Чудно, чудно, – перебил ее Блейз, вновь улыбнувшись, подобно сумасшедшему.

Но Чарли желала узнать вовсе не это… Ей было бы одинаково все равно, лежи Пожиратель при смерти или в могиле. Он не вызывал в ее сердце тех чувств, что сам питал к славной грязнокровке. Девушка не испытывала к слизеринцу ненужных привязанностей. Ее нежное сердечко больно кольнуло грудь, когда перед глазами возник образ Забини, закованного в цепи, замученного… Но она испытала бы подобную жалость, увидев любого мученика.

– Чудно… Я хотела узнать, что тебе шепнул работорговец, – произнесла Чарли, глядя юноше в глаза.

Блейз мгновенно изменился в лице. Он тайно надеялся, что рабыня не видела его краткой беседы… Забини чувствовал себя виновато, но девушка словно заставила его не отводить взгляда от своего побледневшего лица. Чарли желала узнать, что случилось с ее младшим братом…

С тех пор, как всех грязнокровок пленили, каждому хозяину сообщали о местонахождении всех родственников купленного раба… Обо всех родственниках, что были в базе данных. Нередко господин, приходивший за одним слугой, уходил с тремя, не желая разрывать семью. Зачем? Из жалости? Нет. Чтобы рабы питали к хозяину ту болезненную благодарность, чтобы работали усерднее и легче переносили «новую жизнь», ту, которую им подарил Великий Спаситель.

– Ты хочешь узнать о ком-то конкретном? – спросил Забини. – Твои двоюродные сестры, кажется, были в…

– Мой брат. Тебе что-то говорили о моем младшем брате, о Джейкобе? – перебила его Чарли.

Глаза девушки горели в темноте, точно у дикой кошки. В них читалось нетерпение, даже испуг… Грудь когтевранки медленно вздымалась, а затем вновь опускалась на место. Если бы не эти проклятые веревки, Забини обязательно взял бы рабыню, прямо здесь, прямо на холодном каменном столе. Пусть кричит, плачет, вырывается… Он не обратит внимания, нет… Как обычно.

– Его уже купил кто-то, – признался Забини, делая вид, будто плохо запомнил слова надменного продавца.

На само же деле, Забини отлично знал правду. После того, как юноша проникся к молодой грязнокровке острой привязанностью, он решил «подарить» ей потерянного родственничка. Слизеринец вновь посетил тот Дом Удовольствий и подробнее узнал о судьбе младшего брата Чарли. Его продали уже давно, в самом начале «нового режима». Мальчонку двенадцати лет забрал один известный чистокровный волшебник, что экспериментирует с зельями. Блейз знал, что наносить ему визит, желая выкупить подопытного, бесполезно. Мальчик уже мертв, мертв, или искалечен столь сильно, что Чарли его уже не узнает.

– Кто купил его? – в нетерпении спросила Чарли.

– Ох, птичка, если бы я только знал, я рассказал бы тебе все, ты же понимаешь, – ласково произнес Забини. – Если ты меня развяжешь, я покажу тебе, как сильно скучал. У меня так болят руки, знаешь?

Когтевранка скривила прелестные пухлые губы. Мысль о том, что этот человек может вновь дотронуться до нее, приводила в ужас. Внезапно девушке стало так больно, так обидно… Блейз словно и не замечал, что он ей противен, неприятен. Чарли скрипнула зубами, стараясь успокоиться. Сердце ее забилось еще чаще. Кровь подступала к щекам. Бывшая рабыня молчала так долго…

– Да мне плевать на тебя, – со злости прошептала Чарли.

Девушка обещала сама себе, что будет держаться холодно, сдержанно, не будет грубить бывшему хозяину. Он же все равно умрет самой позорной смертью, на виду у многолюдной толпы, что будет кричать ему в спину… Когтевранка знала, что сказать перед концом. Она давно думала об этом, но молчала, не смея говорить с молодым хозяином. В девушке никогда не было столько храбрости, никогда не находилось такое количество злости.