Нет вестей с небес (СИ)

Лиза перетерпела во много раз больше ужасов, чем и Джейс, и Дейзи: она ничего не могла сделать, не могла попытаться сбежать, потому что не обладала никакими навыками, не таила в себе достаточной озлобленности и агрессии. Она привыкла быть доброй, мягкой, послушной. Она видела боль этого мира, но не желала становиться чудовищем. И она дождалась спасения только своим смирением, не зная, придет ли за ней хоть кто-нибудь. Только чтобы кто-то спас, иным приходится наступать на горло своим моральным принципам, учиться убивать, выживать любой ценой. Но Лиза не сломалась в клетке, перетерпела лечение. Теперь она беспрестанно дрожала и поминутно не могла сдержать слез, даже во сне, порой вскрикивая, точно от удара.

Тогда сердце Джейс просто разрывалось, ей и самой снились кошмары, ей и самой приходилось каждый день уговаривать себя не плакать, не выть, но приходилось учиться улыбаться, чтобы не утопить друг друга своим общим горем в море отчаяния, когда для них забрезжила вдруг надежда.

С этими мыслями тяжелая от дум голова упала на край кровати рядом с Лизой. Джейс так и стояла всю ночь на коленях, точно скорбный мраморный ангел у могильной плиты. Но девушка была жива! Они обе остались живы!

Утром Джейс только долго не могла разогнуть затекшие руки и ноги, особенно шею, точно и правда стала статуей на какое-то время. Но встала, спрашивая Герка о пиратах: никого не появлялось, но оказалось, мужчина не спал всю ночь, так что пришлось спешно отпускать его хотя бы на несколько часов.

Вечером отмывали Лизу в старомодной большой лоханке, которые встретишь разве только в фильмах о дворянах девятнадцатого века. Но это показалось невероятной роскошью по сравнению с тем, что попадалось раньше. Дейзи и Джейс поддерживали ее с двух сторон, исхудавшая девушка оказывалась беспомощна, как ребенок, и каждый миг могла упасть или потерять сознание. Дейзи осторожно водила мочалкой по спине подруги, чтобы не задеть крупные пластыри на месте вскрытых нарывов, из которых уже вроде вышел весь гной. Доктор Э. сказал подождать, к судьбе и здоровью Лизы он не проявлял такого участия, как к Джейс и Дейзи, что подтверждало предположения о его навязчивой галлюцинации.

Лиза же даже не спрашивала, кто все эти новые люди, которые ее окружают, она еще находилась в бреду, а после освобождения силы совершенно покинули ее, она пребывала то в апатии, то в истерике. И если в состоянии безразличия она еще спокойно и безучастно реагировала на происходящее, то когда с ней случался припадок паники, девушка порой просто начинала задыхаться, размахивая руками, так что одну ее оставлять не представлялось возможным. Может быть, плен сломал ее, отнял разум… Как у всех них. И изменилась ли она… Как ни странно, казалось, что не изменилась, просто показала свои до предела оголенные нервы.

И Джейс пообещала отныне заботиться о ней, как о младшей сестре, потому что знала: у девушки больше никого нет. На спившегося отца, оставшегося на большой земле, надежды не было. Остались только они втроем, три женщины, уже почти три сестры, хотя Дейзи и правда намеревалась отправиться дальше с контрабандистом, если позовет. Но для начала все они хотели выбраться. И Джейс уже не сетовала на небо — остались втроем, осталась вместо Райли Лиза, значит, будет заботиться о Лизе, как заботилась все это время о брате. Если такова судьба. И судьба то или злой рок — неведомо. Небо никогда не дает четких ответов.

Джейс же не могла существовать, ни о ком не заботясь — в этом и заключался ее смысл жизни. Не в умении стрелять, не в лыжных гонках, а в том, чтобы отдавать кому-то теплоту, помогать тем, кто слаб, защищать их. Поэтому, когда Райли вырос, а своих детей у Джейс не появилось, она продолжила заменять брату мать.

Райли… Они ведь так и не сказали Лизе, что стало с ее женихом. И от необходимости этого разговора во рту появлялся солоноватый ржавый привкус слез и горечи. Но пострадавшая не спрашивала пока ни о чем, она боролась пока за прояснение своего сознания, за каждый вздох, не перекошенные слезами и возгласами. Новость о еще одном ударе судьбы она бы не выдержала. К тому же, вероятно, и сама догадывалась, что на встречу надежды мало. Но рано или поздно предстояло рассказать, как все было. Но что толку от лжи? И что даст такая правда?

«Лиза, я тебя больше никогда не брошу, — думала Джейс, укладывая снова подругу на втором этаже, выпросив у Дока даже чистую простынь, о существовании которой он просто забывал. — Никогда не покину, не оставлю!»

И она снова клялась себе, хотя клятвы утяжеляют слова.

Комментарий к 90. Много осталось всего недосказано Мне нужен отдых... Автор морально устал. И не хочет, чтобы текст страдал от этого.

====== 91. Возвращение начал ======

Судьба моя —

Возвращение начал.

© Йовин «Судьба моя».

Снова наступало подобие затишья. Даже внизу, у холма, все реже слышались выстрелы. Но кто контролировал территорию, узнавать не стремились. Дом с белеными стенами казался последним укрытием.

Долгие часы тянулись бесконечно только для духа, для восстановления тела их оказывало недостаточно. Об этом каждый раз напоминали волдыри на коже Джейс, об этом же говорила мертвенная бледность на юном лице Лизы. Синяки и три ряда складок под глазами, впалые щеки, бледные губы — не определить ни возраста, ни происхождения. Но так они выглядели все, за исключением Герка. Но присутствие укротителя почти не замечалось. Все внимание было приковано теперь к Лизе, которая, как только спал жар, перестала метаться по кровати. Но ее сковала неподвижность и нехорошая отстраненность. Она ни о чем не спрашивала, ничего не просила. И от одного взгляда на девушку на глаза Дейзи нередко наворачивались слезы, а Джейс нервно и ожесточенно сжимала зубы. Лиза почти не двигалась. Вдоль исхудавшего тела вытягивались руки, похожие на две трости, обтянутые изжелта-бледной кожей. Порой девушка сцепляла кисти на груди. И от того только ужаснее делался ее вид, напоминая всеми очертаниями мертвую невесту с мрачных картин символистов, прекрасную, но безумную Офелию, особенно, когда серо-зеленые глаза девушки недвижимо застывали, обнаружив некую точку на потолке, отчего Джейс тоже порой невольно могла устремить свой взгляд в том направлении, будто они обе искали там ответ, а натыкались на потолок. Но обе ничего не искали, хуже всего удавалось как раз мыслить, искать ответы и объяснения. Усталость отключала совесть, ненависть за причиненные страдания не позволяла теням убитых врагов посещать дом на горе. Живых неприятелей ждали со дня на день.

Они словно сидели в осаде, хотя отряды преследователей больше не появлялись. Но каждый миг буквально звенел от тревожного ожидания неизбежности, неопределенности. Все прекрасно понимали, что необходимо выбираться, но на этот счет еще не возникало никаких соображений. И трое путешественников немо перемещались вдоль обширного дома, изредка обмениваясь репликами у постели Лизы, напоминавшей восковую фигуру.

— Может, переждем тут? — смел кто-то обронить несмелую фразу с разной интонацией.

— А чего ждать? Победы ракьят? Ну, и сколько еще ждать? — отвечал второй недовольно.

— Надо что-то делать, — обычно вторил третий, но остальные двое его извечно осаживали:

— Ну, а что? Есть предложения?

И так они менялись ролями, точно актеры авангардных постановок, и только обсуждать состояние Лизы не решались. Вроде девушка и шла на поправку телесно, но точно черный шаман похитил ее душу, а Дейзи и Герку хватило сил только тело вытащить.

Вскоре оказалось, что несчастную немного оживляют голоса Дейзи и Джейс. Последняя вечерами, когда не выпадала ее очередь стоять на часах, садилась на пол возле металлической кровати и долго монотонно читала вслух стихи Китса. Она не очень разбиралась в поэзии, да и стихи его не отличались позитивностью, зато Лиза словно слушала, хотя едва ли понимала. Но чтение помогало избегать разговоров. Джейс будто засыпала наяву на какое-то время (настоящий сон не нес успокоения), поглядывая украдкой на лицо больной, чтобы не утомлять ее. Но Лиза слушала и слушала, только в кротких глазах читался надрыв, точно треснул покров душевного спокойствия, равновесия, понимания мира. И из черных расширенных зрачков сквозила бездна. Но потоки стихотворных фраз не позволяли сорваться, вероятно, замедляя вихрь страшных воспоминаний. И так прошел не один вечер. А точное количество дней сосчитать не удавалось: у дока календарь лежал только двадцатилетней давности.