Сказка для Беллы (СИ)

Она не стала юлить, как Рабастан, или пытаться снять с себя хотя бы часть обвинений, как Рудольфус. Она просто сказала правду. Кто хотел – тот услышал, кому надо – тот понял. Пусть ждут и боятся. Последняя мысль развеселила, и когда ее выводили из зала суда, она громко смеялась.

***

В одиночной камере Азкабана только сказка Тони и память о его рукопожатии не позволили сдаться. Временами она впадала в отчаяние и безутешно плакала, но от слез становилось не легче. Наоборот, горечь становилась почти нестерпимой, безысходность и одиночество ощущались особенно остро. Скудная тюремная еда едва позволяла поддерживать жалкое подобие жизни. Беллатрикс месяцам не слышала звука человеческого голоса и сходила с ума от одиночества. Если бы не чудесная сказка про дивный лес, ручных медведей и мирное счастье, она бы не выдержала. Сдалась бы. Часами, лежа на вонючей подстилке, Беллатрикс грезила о бездонном небе, пряном запахе нагретых солнцем трав, уютном огне в очаге и глазах, глядящих на нее с любовью и нежностью. День ото дня сказка обрастала подробностями: там появлялись то упитанный книззл, то приблудившаяся собака… Иногда она видела себя со стороны, идущей босиком по росистой траве, с корзиной, полной спелой черники… Порой ей мерещились дети, выбегающие встречать ее из дверей сказочного домика. Мальчик и девочка. Она силилась рассмотреть их черты, но глаза вдруг начинали слезиться, размывая картинку. И она просыпалась от острого чувства разочарования.

Дементоры, как ни странно, ее не донимали. Она ощущала их вымораживающее присутствие, но в камеру они почему-то не совались. То ли ставшие второй натурой методы защиты разума по Долохову не давали темным тварям ни единого шанса почуять что-то радостное, то ли в ее жизни не осталось ничего, что могло бы привлечь стражей Азкабана. Она не знала. Просто принимала как факт и все меньше и меньше хотела выплывать из своих грез – реальность была слишком отвратительной.

Сначала Беллатрикс отмечала на стене над подстилкой дни. Еду приносили один раз в сутки, и на неровном камне появлялась кривоватая черта, процарапанная черенком ложки. Этих линий становилось все больше. Она пыталась считать, сбивалась, начинала заново, потом делила на месяцы, вычисляла годы. Выходило много. Три. Пять. Восемь. На двенадцатом году заключения стена над постелью закончилась. Перетаскивать убогое ложе в другое место было не с руки, и она решила, что нет никакой разницы, через сколько лет сдохнуть в тюрьме.

Когда однажды дверь распахнулась и в камеру ворвались закутанные в темные плащи люди, первой мыслью было: «Вот и все». Встать она и не подумала. Лежала, равнодушно глядя на суету вокруг, на бестолковые взмахи волшебных палочек и думала, что умирать придется не от милосердной авады. Судя по всему, палачи благополучно забыли, что Азкабан надежно защищен от всякого волшебства.

– Белла, вставай, пожалуйста, – одна из темных фигур наклонилась и потрясла ее за плечо. Голос был знаком, она нахмурилась, вспоминая.

– Наш господин вернулся, – произнесла вторая фигура. – Теперь все будет хорошо.

В голове было ватно и пусто. Беллатрикс не сопротивлялась, когда ее поднимали, заворачивали в плотную ткань и несли к выходу. Даже если ее казнят, то перед смертью удастся подышать воздухом свободы. Не то чтобы она не верила в силу лорда и в то, что он способен вернуться из небытия; не то чтобы она сомневалась в том, что господин позаботится о верных слугах, просто все это было очень странно. Нереально, что ли. Пожалуй, это было самое точное слово, которым она бы описала происходящее.

В особняке Малфоев царила суета – освобожденным из тюрьмы устроили торжественную встречу. Единственной мыслью, крутившейся у Беллатрикс в голове, была: «Зачем?!» Она смотрела на товарищей по несчастью, жавшихся к стенам и едва держащихся на ногах, на их лохмотья и изможденные лица и на Люциуса, произносившего пафосную речь, и не сразу узнала в странном безносом типе, благосклонно кивавшем на особо удачные пассажи, возродившегося Темного Лорда. Господин был слаб и жалок.

– А теперь мы позволим нашим верным слугам отдохнуть с дороги и будем ждать от них новых свершений во имя великой цели, – милостиво произнес он и оскалил мелкие острые зубы.

Нарцисса отвела ее в милую светлую комнату, где дала волю чувствам.

– Белла! – воскликнула сестра и бросилась к ней, орошая слезами.

– Ах, Нарси, дай хотя бы принять ванну, – Беллатрикс поразилась, насколько хрипло звучал ее голос, и отстранилась. – Мы поговорим обо всем, но чуть позже. Хорошо?

– Да-да, – закивала та, промокая глаза кружевным платочком. – Я пока распоряжусь насчет ужина.

– Нарси, – Беллатрикс остановилась, уже взявшись за ручку двери ванной комнаты. – А Руди будет жить тоже здесь?

– Рабастан совсем плох, и Руди будет пока ухаживать за ним. И чтобы ему не подниматься по лестницам, мы отвели им комнаты внизу. Ты же не возражаешь? Он просил извиниться перед тобой и сказал, что зайдет позже.

– Не возражаю, конечно, – Беллатрикс поспешно скрылась в ванной. Нарси с ее правилами приличия и желанием всем угодить была забавна.

– Руди просил извиниться! Эх, сестренка, плохо ты знаешь Рудольфуса, а еще хуже нашу неземную любовь, – бормотала она, наслаждаясь горячей водой.

Душистое мыло, масла, соли и множество пузырьков, баночек и коробочек со средствами ухода вызвали умиление и детский восторг. Сидя в пене, Беллатрикс позволила себе просто наслаждаться. Осторожный стук в дверь вернул ее к действительности:

– Белла, с тобой все в порядке?

– Прости, я, кажется, задремала.

– Выходи. Одеждой я с тобой пока поделюсь, потом купим.

– Спасибо, Нарси, – Беллатрикс поспешно намылила голову.

В зеркало после мытья смотреться не стоило. Это воронье гнездо на голове, которое не брали никакие чары, эти безумные глаза на обтянутом кожей черепе были ужасны. Она отшатнулась от своего отражения. Нежно-голубое домашнее платье Нарциссы подчеркивало худобу и совсем не скрывало выступающие кости ключиц.

– Страхолюдина, – Беллатрикс показала себе язык и невесело засмеялась.

– Ах, дорогая, голубой совсем не твой цвет, – щебетала Нарцисса, подкладывая сестре кусочки повкусней. – Мы закажем тебе полный гардероб. Какой цвет ты предпочитаешь?

– Черный.

– Белла?

– Не делай вид, что цвет моего гардероба имеет какое-то значение. Нас вытащили из Азкабана не затем, чтобы красоваться на приемах, а чтобы воевать. Для войны черный в самый раз.

– Может быть, ты и права, – Нарцисса поставила чайную чашку на край стола. – Люциус очень боится. После возрождения лорд очень изменился.

– Что ты говоришь? – удивилась Беллатрикс. – Я бы никогда не догадалась.

– Не язви. Мы боимся за Драко. Он, – Нарцисса понизила голос, – настаивает на принятии метки. Ну скажи же что-нибудь!

– Чего ты от меня хочешь? Я еще и дня не пробыла на свободе и ни сном ни духом не ведаю, что у вас тут происходит. Боится она! Ах, бедняжка! Давай я тебя пожалею, иди в объятия старшей сестрички! – Беллатрикс вскочила, разводя руки в стороны и опрокидывая столик.

– Белла!

– Уйди, Нарцисса. Я очень устала. Завтра ты мне все расскажешь и мы будем думать, – вспышка гнева отняла последние силы, и она рухнула обратно в кресло, закрыла лицо руками. – Иди!

– Я пришлю домовика, чтобы прибрался, и зелий.

Беллатрикс промолчала, а Нарцисса помедлила у порога, словно собираясь что-то сказать и не решаясь, но потом все же вышла и плотно притворила дверь.

Новостей оказалось много, за четырнадцать лет накопилось. Не один день пришлось потратить, чтобы узнать, что происходило на воле. Нарцисса порхала по особняку, командовала домовиками, пила успокаивающие зелья и старательно обходила те залы, где обитал возрожденный повелитель.

– Мои слабые нервы не выдерживают такого ужасного зрелища, – уверяла она.

Беллатрикс хмыкала – возможно, Люциус прав, запрещая жене попадаться на глаза господину, ментальная защита у Нарси оставляла желать лучшего. На общих собраниях она тоже умудрялась не присутствовать, благо никто не настаивал. Зато на тех же собраниях был слишком хорошо заметен раскол в некогда сплоченных рядах: старая гвардия, вернувшаяся из Азкабана, презирала тех, кто избежал суда, а те, в свою очередь, смотрели свысока на бывших заключенных. Сам Волдеморт забавлялся противостоянием и время от времени сталкивал лбами обе стороны.