Пастырь пустыни

— А ну марш в свою камеру… щенок! — приказал Ингрэм.

— Только после тебя… — начал Рыжий Моффет.

Сообразив, что его слова не оказывают особого эффекта на это забрызганное кровью оборванное чудовище, Рыжий сопроводил свою речь мощным ударом правой снизу, прямо в челюсть Ингрэму.

Это был честный удар, от всего сердца, известный во многих городах и лагерях ковбоев Западных штатов. Когда он достигал цели — это была верная смерть, внезапный мрак или долгий сон. Но на этот раз удар почему-то не достиг цели. Голова священника слегка отклонилась в сторону, и тяжелая рука Моффета пронеслась у него над плечом; а потом, когда Рыжий стремительно вошел в клинч, Ингрэм двинул правым кулаком от колена, вложив в этот удар всю силу своей распрямившейся спины.

Удар пришелся Моффету точно под челюсть, заставил ноги ковбоя оторваться от пола, а голову — резко откинуться на спину. Сознание Рыжего окутала пелена тьмы, колени подкосились, и он рухнул на руки Ингрэму.

Священник поднял ковбоя и отнес в его камеру, бережно положил на койку и сложил ему руки на груди.

— Ты часом не убил его, Ингрэм? — в благоговейном ужасе спросил заместитель шерифа, не отрывавший взгляда от Моффета, пока Ингрэм выходил из камеры и закрывал дверь.

— Нет, — сказал Ингрэм, — он придет в себя через несколько минут. И, — добавил он, оглядевшись, — я надеюсь, что теперь здесь все будет спокойно, Бинни?

— Приятель, — усмехнулся Дик Бинни, — да в этом городе еще месяц никто не осмелится устроить беспорядки — после того, что ты сегодня натворил! И вообще — раз такие дела, предлагаю пожать друг другу руки!

И, раз такие дела, они пожали друг другу руки.

14. «Муи дьябло»

Невозможно описать то, что кипело в душе Реджинальда Ингрэма, когда он отпустил руку заместителя шерифа. Потому что в этот момент Ингрэм внезапно вспомнил, кто он такой. И осознал, что, как бы ни называлось его поведение, оно уж точно не подобало священнику!

Однако у преподобного не было времени ни обдумать произошедшее как следует, ни решить, как увязать все, что наделали его кулаки, с Евангелием. Ход его мыслей был прерван стуком лошадиных копыт, доносившимся с улицы. Через несколько секунд всадники остановились возле тюрьмы.

— Опять проблемы! За мной, Ингрэм! — крикнул Бинни, хватая ружье. — Это наверняка дружки тех парней, что сидят в камерах. Если они попытаются силой выломать дверь, я точно снесу кому-нибудь башку! Ингрэм, ты мне поможешь?

— Помогу, — сказал священник и машинально потянулся к оружию из арсенала заместителя шерифа. В его руках оказалась огромная увесистая двустволка, заряженная крупной дробью, — ею можно было разогнать целую колонну нападавших.

Послышались голоса и приближающиеся крики. Затем в заливавшем дверной проем ярком свете фонаря возникла фигура. Ингрэм прицелился…

— Нет! — завопил заместитель шерифа и ударил по дулу ружья как раз в тот момент, когда священник нажал курок. Двойной заряд пробил тонкую крышу и унесся к звездам. — Это женщина!

Да, это была женщина. Она бежала к ним с криком:

— Бинни! Дик Бинни! Где Реджи Ингрэм? Что вы с ним сделали?

На направленное в ее сторону ружье Астрид не обратила ни малейшего внимания словно это был безобидный пугач. С улицы к ней бежал Васа и несколько его соседей, собравшиеся защищать девушку. Астрид совершенно проигнорировала их. Она подскочила к заместителю шерифа и попыталась вырвать ружье у него из рук.

— Дик! Дик! Ты позволил этим скотам убить Реджи, и я…

— Эй, отпусти, а? — воскликнул Дик Бинни, тщетно пытаясь высвободить ружье, поскольку не был уверен в намерениях процессии, которая уже грохотала по тюремному коридору. — Да не трогал я твоего… Реджи… как ты там его называешь… Вот он сам может это сказать.

Девушка перевела взгляд на великана в изорванной одежде; только со второго взгляда она смогла узнать священника.

— Реджи! — завопила она.

В следующую секунду Ингрэма обняли, сдавили, потащили к свету, поцеловали, оглушили всхлипами и рыданиями — невозможно описать всю бурю радости, огорчения и ярости, исходившую от Астрид.

Оказалось, что великан-священник был невинным душкой, а все остальные мужчины — зверями и волками. Дальше выяснилось, что он святой ягненок, и что Астрид Васа любит его больше земли и неба вместе взятых; а человек, который сделал это с его глазом, достоин только ненависти и презрения, и она никогда больше не заговорит с ним…

— Но, послушай, Реджи, — выдохнула она наконец, — разве ты не чувствуешь, что получил от всего этого восхитительное, потрясающее, великолепное удовольствие?

Ингрэм растерялся. Ингрэм моргнул. Этот вопрос попал в самую суть его душевных терзаний.

— Да, — ответил он тихо и печально. — Боюсь, это в точности то, что я чувствую. И, — добавил он, — я ужасно подавлен, Астрид. Я опозорил себя, и свою профессию, и своих…

Конец предложения потонул в объятиях Астрид и ее бурном щенячьем восторге.

— Нет, вы только посмотрите не него! — воскликнула она. — Ему еще и стыдно! О, ты самый прекрасный, глупый, славный, несуразный, никчемный человек на свете!

И с этими словами она увела Ингрэма из тюрьмы.

К тому времени, как они вышли на главную улицу, весь город был на ногах. Никто не осмеливался выйти из дома в то время, когда по улицам шествовала толпа будущих линчевателей, но теперь было совершенно безопасно; люди высыпали на улицы, и поднялась большая суматоха. Около тюрьмы столпились семьи тех джентльменов, которые, как поговаривали, теперь были прочно заперты за решеткой. И Бог знает, что с ними станет, когда их отдадут в руки закона!

А по главной улице шел Ингрэм, с заплывшим багрово-синим глазом, совершенно не похожий на священника, под руку с Астрид Васой, и небольшое вооруженное до зубов войско сопровождало эту пару.

Толпа почтительно расступилась.

— Брат Педро все-таки оказался прав, — сказал один наблюдатель. — Этот парень точно «муи дьябло».

— «Муи дьябло»! — повторила Астрид, с обожанием глядя на своего героя. — Ты слышишь, что о тебе говорят?

— О, дорогая, — ответил ее изрядно потрепанный герой, — я слышу. И боюсь, это означает, что я больше не буду работать в церкви.

— Чушь! — сказала Астрид. — Ты будешь работать еще лучше, чем раньше. Ты можешь понастроить больниц по всей стране, если тебе захочется. Черт побери, я прямо сейчас заставлю папу дать тебе деньги на еще одну больницу!

Священник не ответил.

Он был слишком занят обдумыванием различных аспектов сложившейся ситуации, и больше всего его интересовало, что он напишет в отчете, который прочитают члены преподобного совета, отрядившие его в эту миссию на далекий Запад.

Поравнявшись с домом Васы, Ингрэм пожелал Астрид спокойной ночи и направился дальше по улице в свою маленькую хижину. И когда он шел, люди, которые возвращались от тюрьмы, смакуя подробности произошедшего боя, почтительно расступались перед ним, давая дорогу. Еще недавно священник был низвергнут в грязь, пал так низко, что и гроша ломаного не стоил в их глазах. Но теперь он стал совершенно другим. Он шагал через толпу, словно Северный бог сквозь зимнюю бурю и непогоду, чей образ недоступен взору смертного. Так Реджинальд Оливер Ингрэм прошествовал по главной улице к своей хижине.

Едва он вошел, в ноздри ему ударил сильный аромат сигарного дыма. Священник зажег фонарь и увидел брата Педро, сидевшего в его единственном удобном кресле. На лице гостя сияла широкая улыбка.

— Эти ваши сигары, — сказал брат Педро, — очень хороши. И я подумал, что в конце концов вы должны мне одну, раз вы оказались «муи дьябло».

В церковных делах Биллмэна произошли перемены. А как же иначе, ведь впервые за всю историю города церковь занималась чем-то еще кроме венчаний и похорон. Люди, у которых лишь недавно осталась в прошлом бурная молодость, взяли в привычку заходить в церковь по воскресеньям. Прежде всего потому, что там неизменно собирался лучший цвет общества. Вначале они приходили ради того, чтобы после окончания церковной службы поговорить о делах. Однако вскоре они стали проявлять чуть больший интерес и к самой церкви. Молодой священник разговаривал совсем не так, как святоша, вещающий с заоблачных высот. Он спокойно и серьезно говорил о тех проблемах души и сердца, которые интересовали всех людей, и так располагал к диалогу, что иногда на его риторические вопросы прихожане отвечали всерьез. Нельзя было сказать, что его паства излишне ревностная или что она относится к своей религии с противной серьезностью. Но еще до наступления зимы Биллмэнская церковь уже содержала две школы и больницу. Биллмэн обзавелся мэром и правовой системой, которая работала также гладко, как правовая система большинства городов на востоке Америки. И с большим интересом было замечено, что в политических кампаниях один выступающий всегда привлекал на свою сторону большую часть голосов — и это был не кто иной, как джентльмен в пасторском воротничке, молодой Реджинальд Оливер Ингрэм.