В поисках Великого хана

Лусеро видела, что опасность грозит ей с двух сторон. Если она останется в родительском доме, дон Исаак выдаст ее за одного из еврейских юношей, просивших ее руки. Если же она доверится своей матери, Деборе, та поможет Королевскому буфетчику похитить ее.

Лучше всего было последовать уговорам Фернандо. Для него также становилось опасным оставаться в Андухаре: Королевский буфетчик заметил его и понял, что Фернандо мешает его намерениям. Куэвас даже подозревал, что тот собирается воспользоваться своими связями с городскими властями, чтобы под каким‑нибудь предлогом засадить его в тюрьму. К тому же, однажды этот наглый идальго, встретив его возле дома Когена, вздумал пригрозить ему палочной расправой. Но оказалось, что угрожать такому забияке, как Куэвас, довольно опасная затея. Отойдя на несколько шагов, Фернандо схватил камень и швырнул его в голову своему противнику, успев скрыться до того, как сбежались люди на крики Королевского буфетчика, ошеломленного неожиданным нападением.

После этого случая Лусеро и Фернандо решились на побег, и вот уже минуло два дня, как они покинули Андухар.

Куэвас дал девушке свою единственную смену платья, чтобы она переоделась юношей. Лусеро была почти одного с ним роста. На ее стройном, тонком девичьем теле еще едва намечались признаки женской красоты, и это позволяло ей выдавать себя за юношу; в таком виде им было легче странствовать по дорогам. К тому же, они были вынуждены скрывать ее происхождение, опасаясь враждебности старых христиан и наказаний, перечисленных в приказе об изгнании.

Сперва Фернандо хотел направиться и Кордову самым коротким путем, по течению Гвадалкивира. Но потом он передумал, решив идти по тропинкам, известным только пастухам Месты,[11] чтобы избежать таким образом встреч с чересчур любопытными прохожими.

Первую ночь они провели в пастушьей хижине, выдав себя за двух осиротевших братьев, идущих в Кордову к родственникам. Наутро они снова отправились в дорогу, встретив только нескольких путников, от которых поспешили скрыться, так как их вид не внушал доверия.

За несколько лет до этого королевская чета, дон Фернандо и донья Исабела, создала Санта Эрмандаду[12] – военную организацию, которая охраняла дороги и самыми крутыми мерами боролась с разбойниками. Люди уже решались путешествовать поодиночке, хотя кое‑где еще оставались «дельфины» – прозвище, которое получили разбойники, в течение многих веков извлекавшие выгоды из бесконечных войн между маврами и христианами и междоусобных смут, разорявших страну.

Юные беглецы впервые столкнулись с жизнью, совсем непохожей на ту, которую они вели в своем тихом городе. Однажды им встретился в пути привязанный к стволу дуба труп, с грудью, пронзенной множеством стрел, напоминавший изображение святого Себастьяна, которое они видели в церкви. Это был разбойник, казненный членами Санта Эрмандады, которым разрешалось стрелять в любого преступника, если он пытался бежать. При тех беспорядках, которые царили в стране, быстрая расправа была для королевской четы необходимой мерой.

Беглецы боялись встречи с Санта Эрмандадой не меньше, чем с разбойниками, и дважды им пришлось прятаться в кустах, завидев издали красные чулки, белые камзолы и лиловые береты этих воинов, приближавшихся к ним с арбалетом через плечо и короткой шпагой у пояса.

Часто они сбивались с пути, и тогда им приходилось повторять пройденную дорогу. Так подошла ночь, и они заснули в открытом поле.

Лусеро жаловалась на усталость, но силилась сдержать слезы. До сих пор она вела тихую, почти затворническую жизнь, обычную для еврейских и мавританских семей. Она редко выходила из дому, и ей почти не приходилось ходить пешком, и теперь, после такого непривычного перехода, ее нежные ноги нестерпимо болели.

Молодые «люди, обнявшись, погрузились в тяжелый, свинцовый сон. Усталость и голод настолько притупили их чувства, что никакие сладострастные желания не смутили их братской близости. Припасы, которые Фернандо захватил из дому, были уже на исходе. На рассвете они, превозмогая усталость, снова пустились в путь. Лусеро напрягала всю свою волю, чтобы идти вперед. Куэвас пытался развлечь ее, подражая птицам, певшим в кустах. Иногда он запускал камнями в ворон или посвистывал быкам, которые, вздрогнув, поднимали голову, как бы собираясь напасть, а затем, никого не увидев, так как молодые люди уже успевали скрыться, опять опускали ее и продолжали щипать траву.

Фернандо срезал толстую палку для себя и другую, полегче, для Лусеро. Чтобы не встревожить свою подругу, он скрыл от нее то, что сказал ему путник, которого они встретили несколько часов назад. Накануне они сбились с пути и теперь оказались на дороге, ведущей из Гранады в Кордову.

Утром они съели последний кусок хлеба. Вернее, съела его Лусеро, потому что еще накануне юноша только притворялся, что разделяет с нею скудную трапезу, а на самом деле старался, чтобы все досталось ей одной. И вот через два часа дочь дона Исаака упала, не в силах больше продолжать путь.

Фернандо тоже сел на землю и положил голову обессиленной Лусеро к себе на колени. С отчаянием он окинул взглядом дорогу из конца в конец. Она то поднималась, взбираясь на холм, то спускалась, скрываясь в овраге… Никого.

Одиночество пробудило в нем набожность, и он мысленно взмолился к святой деве гвадалупской, которой в то время приписывалась в Испании самая чудодейственная сила:

«Владычица! Сделай так, чтобы кто‑нибудь пришел нам на помощь».

Через мгновение он заметил, что они уже не одни. Сперва он только почувствовал приближение каких‑то людей; затем на нижнем конце дороги появилась человеческая голова, которая поднималась все выше и выше, и наконец показался человек верхом на муле. А когда эта фигура была видна еще только наполовину, позади нее появился другой всадник, более скромного вида.

Без сомнения, это был кабальеро в сопровождении своего слуги. Подобно всем состоятельным путешественникам, он ехал верхом на муле: это было удобнее, чем ехать на лошади, которой пользовались для военных походов или для езды по городу. Взглянув на костюм путника, Фернандо счел его за важное лицо. На нем была круглая плюшевая шапочка с красными шелковыми клиньями, кафтан из зеленого сукна с откинутым капюшоном, который христиане заимствовали у мавров, а из‑под длинных пол этого кафтана виднелись ноги в голубых чулках и башмаках красной кордовской кожи. У пояса висела широкая шпага, более короткая, чем у солдат королевских войск. Фернандо довелось слышать от знатоков оружия, что такие шпаги были в ходу среди морских капитанов. Что касается его спутника, то по его костюму и всему облику можно было понять, что это местный крестьянин или погонщик мулов, нанявшийся везти поклажу путешественника на своем тощем, костлявом муле, на котором ехал и он сам.

Поравнявшись с молодыми людьми, мул сеньора стал брыкаться, но всадник усмирил его, натянув поводья. Затем спокойно и важно спросил у Фернандо, что с его спутником, по‑прежнему лежавшим неподвижно, не заболел ли он или уж не умер ли, чего доброго.

Несмотря на свою тревогу, юноша внимательно всматривался в лицо вновь прибывшего, как будто предчувствуя, что эта встреча повлияет на всю его дальнейшую жизнь.

Сидя на муле, он казался выше среднего роста и крепкого сложения; глаза у него были живые, очень светлые, румяное лицо в веснушках, орлиный нос, гладко выбритые щеки и густые рыжие волосы с сильной проседью; однако этот признак старости не вязался с уверенностью в своих силах, которой, казалось, дышало все его существо.

Рассматривая черты лица этого человека, появление которого казалось ему каким‑то чудом, Фернандо сбивчиво объяснял ему, как случилось, что его спутник лишился чувств от усталости и голода: у них не было хлеба, не было вина.

– Клянусь святым Фернандо, – перебил его важный всадник, – я не допущу, чтобы такой славный юноша умер от голода теперь, когда бог наконец вспомнил обо мне.

По его приказу слуга спешился и отвязал от седла полную бутыль вина. Затем он вытащил из сумки, привязанной сзади, полкаравая хлеба, кусок твердого и жирного сыра, который он нарезал ломтиками, и свиную колбасу.