Меж двух океанов

— Вчера мне было стыдно. С вами там валяли дурака. А сегодня вы в моем районе, и здесь все делается но моему вкусу. Так что это за вчерашнее…

«Как Нуволари»

Выезжаем из предместий Колона, второго по величине города Панамы, составляющего одно целое с портом Кристобаль. Первые километры по земле Центральной Америки.

Нас ведет за собой сверкающий ликом «форд». На его буфере, как и у большинства машин в Панаме, укреплены сразу два номера. Синий действителен для панамских властен. красный открывает дорогу в американскую Зону канала.

Но самое-то главное в том, что за этими номерами в «форде» сидит не панамец и не американец. Первым человеком, который пришел пожать нам руки в знак приветствия, был земляк. Но не такой, каких мы тысячами встречали на пути. Собственно говоря, его даже нельзя назвать земляком: ведь этим словом называют эмигрантов, которые уже только вспоминают о своей прежней родине. Ножка Шпалек, руководитель фирмы «Панакотва» и представитель фирмы «Эксико» в Панаме, еще сам как бы источал тепло отчего дома.

— С этими «спасибо» не спешите, — улыбаясь, сказал он, когда в порту мы поблагодарили его за то, что он приехал встретить нас к самому пароходу. — Если вы задержитесь в Центральной Америке, я опять приду встречать вас. В Праге.

Белая ленточка бетона, золотая тропа XX века, соединяющая атлантические и тихоокеанские берега Панамы, вырвалась из низких окраин Колона и вплелась в широкий перекресток. Сложный узор белых линий и стрелок разграфил его на полосы, предназначенные для пешеходов и для машин, выстроившихся отдельными колоннами и как бы ожидавших взмаха стартового флажка. Сигнальные звонки и автоматические светофоры выпускали одну колонну за другой, направляя их по кривым и путаным стрелкам к звездообразно расходящимся выездным дорогам. А тем временем в других местах, будто перед запрудой! собирались новые потоки автомобилей.

Двойной короткий звонок, зеленый свет — <-форд» рванулся с перекрестка, «татра» последовала за ним. Кричаще пестрые знаки на обочинах шоссе несколько раз повторили красный приказ: «Speed limit -10 miles» — «Предельная скорость 40 миль». Американские полисмены на «харлеях» придавали этому требованию надлежащую внушительность.

Еще одно препятствие: полицейский контроль на границе между американской воной и территорией Панамской республики. Международные водительские права, международный карнет, типовые удостоверения…

— Нет, сеньор, это мне не нужно, предъявите водительские права.!

— Они у вас в руке, лаже международные. Действительны во всех странах мира. Вот здесь — одну минутку — вот здесь написано по-испански.

— Вполне возможно, по тут. в Панаме, действуют наши права. Без них ездить не разрешается.

— Мы только вчера прибыли из Эквадора, нам еще об этом никто ничего не сказал.

— Тогда другое дело, — с явным облегчением вздохнул полицейский и, вытащив из кармана лист бумаги, принялся

старательно заполнять на нем графы. — Это действительно на двадцать четыре часа. Завтра поезжайте в префектуру, в транспортный отдел, и сдайте там водительский экзамен. И вы тоже, если хотите ездить в Панаме. Адьос!

Скопище машин, сгрудившихся за нами подобно льдинам при весеннем ледоходе, не позволило нам даже бегло просмотреть документ.

— Вот это анекдот, Мирек. Полсвета проехали, а теперь будем сдавать экзамен на водителя.

— Как Нуволари в Нью-йорке. Знаешь об этом? Он приехал туда на гонки, но за руль сесть не имел права до тех пор, пока не сдал экзамена… Что ты смеешься?

— Над этим Коцоурковым [1]. Я так… так живо вижу это… Представь себе, как Христофор Колумб в Панаме держит экзамен но навигации…

По превосходному бетонному шоссе одна за другой мчатся машины.

Здесь, в Панаме, закон, ограничивающий скорость движения, для шоферов уже не писан. Автострада легко переносит их через равнины, прокладывает им путь сквозь отроги гор, ее могучие насыпи выравнивают склоны в долинах. Восемьдесят три километра бетона между двумя океанами, самая короткая в мире трансконтинентальная автомагистраль, вероятно. одна из самых благоустроенных и уж наверняка одна из наиболее красивых.

Чудесный зеленый лес, который некогда убивал, ныне дарит тенистую прохладу и насыщает воздух приятным пряным запахом. Кроны деревьев усыпаны то кармином, то лимонной желтизной цветов. Ботаники насчитали здесь сто пятьдесят видов пальм. Легкий ветерок играет в их веерах, и солнце собирает с крылатых листьев переливчатый жемчуг росы. Волшебная игра света и тени, красок и птичьих песен превращает бывшую дорогу смерти в место радости и отдохновения, которое кончается лишь за воротами современной Панамы. Той самой Панамы, что была одним из наиболее богатых и значительных городов Нового Света. Той Панамы, чьи «революционеры», вместо того чтобы бороться, в 1821 году просто подкупили горстку защитников испанского могущества. Золота у них было в избытке. Ведь когда под рукой не оказывалось свинца, они отливали из золота даже пули для своих старомодных, заряжаемых с дула винтовок.

Да, сейчас мы вступим в Панаму, которая сегодня имеет с Панамским каналом чуть-чуть побольше общего, чем с панамскими шляпами, экспортируемыми из Эквадора.

Какой же будет столица республики, не имеющей права первой решать вопрос о приеме своих гостей, не имеющей даже права выпускать собственные банкноты и вынужденной довольствоваться лишь неполной серией собственных монет, так как на ее территории действительны только банкноты Соединенных Штатов Америки?

Слово «панама» на местном индейском наречии значит «много рыбы». Испанцы называли так маленькую деревню на берегу Тихого океана. Вблизи нее губернатор новой испанской колонии Педро Ариас де Авила приказал построить новый город.

Рыбачья деревня покорилась, а потом и вовсе уступила место европейцам, качавшим хозяйничать на Панамском перешейке, как у себя дома. Новый город, соединительное звено между инкскими сокровищами и испанскими сокровищницами, уже через несколько лет утопал в золоте, награбленном в империи инков. Согласно восторженным описаниям летописцев, стоявших у его колыбели, своим богатством и великолепием Панама вскоре превзошла даже легендарный город Зипангу из рассказов Марко Поло. Дворцы и храмы росли там, как грибы после дождя. Позолоты на алтарях и столах для пиршеств уже было недостаточно. Только литое золото могло удовлетворить испанских нуворишей.

Сто пятьдесят лет росла и богатела Панама. Но вот в ее ворота ударил кровавым мечом английский пират Генри Морган. Панама обратилась в пепел. Он разрушил и опустошил ее так основательно, что испанцы потом два года размышляли, стоит ли вообще ее восстанавливать, и в конце концов все же покинули развалины города.

Они и сейчас, спустя века, лежат тут. Мертвые, рассыпавшиеся стены задохнулись под панцирем тропической растительности. Лишь потрескавшийся остов храмовой башни, окруженный кронами пальм, переждал века забвения и теперь греется в лучах былой славы перед фотоаппаратами туристов. Остатки крепостных стен, разрушать которые для Моргана уже не имело смысла, изъедены корнями вековых деревьев. Некоторые из них прижились прямо на гребке каменного бастиона и, словно осьминоги, спускают свои корни по дряхлым стенам до самой земли.

Между стройными пальмовыми стволами поблескивает гладь залива. С отливом он отступает далеко в море, оставляя за собой громадное болотистое пространство, полное раковин и водорослей. Именно сюда, в грязь залива, выбрасывали волны прилива старые испанские каравеллы, груженые золотом инков. А недалеко отсюда, наполовину заросшая, стоит, не поддаваясь времени, каменная арка моста, по которому отправлялись в свой страшный путь к Атлантическому океану караваны носильщиков, мулов и лошаков. Этот мост как раз и был воротами золотой тропы конкистадоров.

Мертвый город…

Ненасытная жажда золота создала его из ничего, ненасытная жажда золота превратила в ничто. Панама Вьеха, Старая Панама.