Берег черного дерева и слоновой кости(изд.1989)

— Все недовольны присутствием этих пассажиров и более расположены выбросить их в море, чем любезничать с ними.

— Прекрасно. Однако, как только они поправятся, я приглашу их обедать за одним столом со мной и постараюсь убедить их, что «Оса»— честнейшее береговое судно.

В эту минуту вошел Девис и заявил с почтительным поклоном:

— Я передал вахту Голловею и готов к вашим услугам.

— Хорошо, дитя мое, я пригласил тебя отобедать со мною… Верже, не хотите ли вы с нами?

— С удовольствием, капитан.

В подобные часы капитан Ле Ноэль был премилым человеком.

5. Битва «Осы» с «Доблестным»…—

Прибытие на мыс Негро

Семнадцать дней спустя после отплытия из Руайана «Оса» была уже в водах Габона и, постоянно описывая дуги, избегала таким образом неприятных встреч с крейсерами.

Четверо пассажиров давно уже были на ногах и без труда примирились с вынужденной необщительностью экипажа, после того как его командир заверил, что ни один человек из команды не говорит по-французски. Пассажиры больше не старались завязывать беседы с окружающими, тем более что сами никакого языка, кроме своего родного, не знали.

Жилиас, не умевший связать и двух слов ни на одном из иностранных языков, выразил даже по этому случаю свое восхищение.

— Вот видите, — сказал он командиру, пожелавшему узнать причину его восторга, — как преувеличивают все на свете: уверяют, будто французы не очень-то любят изучать иностранные языки; а вот ваша команда состоит из пятидесяти человек — тут есть американцы, англичане, немцы, греки, итальянцы и датчане, — и никто из них не понимает нашего языка!

— Мне даже сдается,— добавил Тука,— что все они мало способны научиться ему, потому что не могли запомнить хотя бы несколько самых простых слов. Вот, например, я говорю юнге: «Дай мне огня!» Ведь это, кажется, так просто, а знаете ли, что из этого выходит?.. Шалун смеется мне в глаза и приносит стакан воды!

Подобные рассуждения вызвали лукавую улыбку на лице капитана, а подпоручик и Гиллуа старались лишь не прыснуть со смеху прямо в лицо своему начальству.

Не стоит и объяснять, что с той поры оба юноши сблизились со старым врачом и его другом интендантом, чтобы рассеять скуку продолжительного плавания.

В течение целой недели вопрос о языковедении составлял неистощимый предмет развлечения.

Жилиас и Тука, ссылаясь на свое долговременное пребывание в Бакеле, уверяли всех, что оба они прекрасно говорят на туземном наречии. В конце концов Гиллуа и Барте попросили свое начальство давать им уроки яловского и мандингского наречий… Это забавное положение привело, разумеется, к множеству веселых сцен…

Однажды вечером капитан объявил пассажирам, что завтрашний день будет, по всей вероятности, последним, который они проведут на «Осе», и что, прежде чем солнце взойдет, судно будет уже у мыса Лопеса.

В это время они сидели за десертом; обед был, по обыкновению, роскошно приготовлен, и на отборные вина хозяин не скупился, так что при новом известии Жилиас и Тука не могли скрыть душевное волнение.

— Капитан! — воскликнул врач, вставая и, как видно, желая произнести тост. — Никогда я не забуду царственного угощения, которое… которым… и в особенности вашего старого вина…

Далее он не мог продолжать и сел на место, опорожнив до дна бокал.

— Конечно, — подхватил Тука, стараясь поддержать честь своего мундира,— вся провизия у вас первейшего сорта, вино неподдельное… Надо правду сказать, если бы ваш комиссар и интендант получали более пяти процентов от поставщика, то никак бы невозможно…

Барте и Гиллуа едва не подавились от смеха.

— Да, никак бы невозможно, — повторял несколько раз старый интендант, — невозможно никак, особенно же если отчетная часть хорошо устроена, так, чтобы главный контроль только хлопал глазами…

Жилиас торжествовал, видя, что Тука никак не может довести до конца своей тарабарщины… Тука же любил до страсти старое бургундское и в этот вечер воспользовался им через край; пролепетав еще несколько нелепостей, он вдруг прослезился от умиления, бросился обнимать командира и заявил ему о своем сердечном желании посвятить последние дни свои служению в должности интенданта «Осы».

— Мы не желаем разлучаться с вами! — подхватил Жилиас, достигнув апогея своей чувствительности. — Я вступаю в должность вашего корабельного врача!

— Принимаю ваше предложение, — отвечал Ле Ноэль, — и при случае напомню вам это.

Сцена эта, вероятно, долго бы еще забавляла, если бы внезапно не раздался голос вахтенного:

— Парус направо!

Мигом выбежал Ле Ноэль на палубу и направил трубу по указанному направлению. При последних лучах заходящего солнца он ясно увидел на далеком горизонте небольшие паруса фрегата, почти слившиеся с туманным пространством. Но это было лишь минутное видение, потому что в этих широтах ночная темнота наступает почти без сумерек и мгновенно облекает океан черным саваном.

— Верже,— прошептал Ле Ноэль, — мы вблизи крейсера… Случилось то, чего я опасался. Прикажите поубавить парусов, чтобы он обогнал нас; в полночь повернем к берегу, а завтра на рассвете высадим пассажиров на мыс Лопес.

— Вы отказываетесь от намерения держаться мыса Пон-гара?

— Совершенно! Мы дошли сюда без всякой помехи, и я совсем не желаю подвергаться новым опасностям, а эти

добрые люди, черт их побери, всегда найдут у туземцев какую-нибудь пирогу, которая доставит их в Габон.

В эту минуту послышался взрыв хохота из столовой, и в то же время раздался пьяненький голос Тука:

— Да, молодые люди, не помешай родители моему призванию, у меня было бы двадцать тысяч франков ежегодного дохода благодаря моему голосу. Вот послушайте сами:

На дне мрачного подвала

Несколько старых бутылок,

Полных виноградного сока,

Воспевали песнь новую свою:

Буль, будь, будь,

Буль, будь, будь.

— Ну, а мне следует кончить, — закричал Жилиас, ревнуя к успехам друга, и тут же затянул второй куплет старинной песни, увеселявшей их молодость в тулонских кабачках: —

На дне нашего черного брюха

Водится всего понемножку:

Любовь, деньги, розы

И вечерние мечты.

Буль, будь, будь,

Буль, будь, будь.

— Отправлю-ка я этих пьяниц в их каюту, — сказал Ле Ноэль задумчиво. — Приходите потом ко мне, Верже. В эту ночь мы с вами не будем спать.

Жилиас и Тука, поддерживаемые юными друзьями, торжественно спустились в каюту, и долго еще (их шумное веселье нарушало ночное спокойствие «Осы».

Распорядившись убавить парусов и отдав приказание Голловею, сменявшему вахту в полночь, командир и его шкипер заперлись в большой кают-компании. Мало-помалу смолкли все звуки. «Оса» тихо скользила по волнам, все ближе придвигаясь к берегу.

В четыре часа утра, когда Верже пришел сменять вахту, капитан последовал за ним и, подозвав к себе Голловея, направлявшегося в свою каюту спать, приказал ему разбудить кочегаров.

— На всякий случай надо быть готовым, — сказал он, — потому что если вчерашний корабль крейсирует, то очень может быть, что завтра же утром мы увидим его по соседству с нами, особенно если нас заметили.

Прошло несколько минут, и Голловей со своим помощником и восемью кочегарами уже хлопотали около машины и наполняли топку углем. По окончании работы Верже доложил капитану, что через полчаса машину можно привести в действие.

— Хорошо, можете идти спать, — сказал Ле Ноэль коротко, но Верже остался на палубе.

При первых лучах рассвета они увидели черную полосу милях в двадцати от «Осы». То была земля. Потом они оба вскрикнули и тотчас замолчали... С другой стороны на расстоянии трех миль летел во всю силу парусов и пара великолепный фрегат. Капитан мог выбрать одно из двух: либо отважно пойти навстречу опасности, прикрываясь в случае обыска официальным положением своих пассажиров, либо попытаться уйти от неприятеля, видимо на него нападавшего. Но Ле Ноэль ни минуты не колебался и выбрал как средство спасения быстроту. Он сам принялся управлять своим судном.