Амазонка: призраки зеленого ада

Яку Руна, Водяной Человек. Этот дух может предстать в нескольких обликах, но есть поверье, что он совращает молодых девушек и женщин.

Прекрасная женщина — это Пищку Амарун Супаи. Ее владения — вода. Она похищает молодых юношей, чтобы заставить их служить себе.

Сача Уарми, Лесная Женщина. Она прекрасна, помогает охотникам своими знаниями, но иногда крадет юношей и мужчин.

Чульячаки Супаи, Одноногий. Маленький мужчина с зелеными глазами, одна нога которого деревянная. Говорят, что он помогает могущественным знахарям.

Ингару Супаи. Живет в горах и на высоких холмах. Его сердце находится не внутри, а болтается снаружи. О его присутствии можно узнать по звукам барабана и пронзительным крикам.

Инганду. Это существо, которое появляется во многих обли-чиях, для того чтобы предупредить человека о грядущем.

Дух высоких холмов и гор — Урку Супаи. Бывает, что он пакостит и всячески надоедает людям, находящимся в сельве. Однако, по мнению индейцев, этот супаи не опасен для человека.

Яку Мама — хозяйка вод — предстает в облике анаконды-амарун. Иногда она появляется как радуга на небе. Индейцы верят, что встреча с этим супаи привнесет в их жизнь какие-то важные изменения.

Наконец, Хури-хури Супаи. Он может предупредить об опасности, но чаще приносит людям одни неприятности. Этот дух способен напугать человека до смерти или убить.

Пришедший утром знахарь первым делом осмотрел мои ладони, казавшиеся мне желтыми, и заключил, что я в полном порядке. Посоветовал отдыхать, несмотря на возражения с моей стороны. Относительно индейца с духовой трубкой-бодокерой сказал, что это был Сача Руна, Амасанга — могучий дух сельвы и ее хранитель, хозяин всех диких животных.

Старик-индеец, живший в соседней хижине и время от времени читавший Святое Писание, объяснил мне кое-что про ребенка, которого я видел утром. По его словам, это был супаи, действительно маленький мальчик, которого другие демоны послали следить за мной: «Ты видел их, они видели тебя. А потом захотели посмотреть, какой ты на самом деле. Им тоже любопытно. Ведь ты новый человек для них».

Ну а в качестве курьеза добавлю, что последующие несколько ночей я спал при свечах и коптелках. Беспричинный страх, что демоны вернутся вновь, не давал мне тушить свет.

Глава третья

Змеи поют по ночам

Ровно сутки назад мы — старик, двое мужчин и два мальчика, — лежа в темноте под навесами из пальмовых листьев в верховьях речушки Уируяку, слушали, как серебряным колокольчиком тихонько плачет крошечная, с ноготь мизинца, смоляно-черная лягушечка в ярко-желтых полосках. Ее имя — кануа мама, что с языка индейцев кичуа можно перевести как «хозяйка, дух дерева кануа». Кроха рыдала, оплакивая смерть своего брата — поверженного нами лесного гиганта кануа каспи (дерева седро, как зовут его по-испански). В течение вот уже недели мои друзья — лесные индейцы кичуа с реки Бобонаса — и я строим новое каноэ. И все это время лягушечка тихонько плачет. Что еще остается ей делать, когда мы, в довершение ко всему, разрушили ее дом? Ведь прежде она спокойно жила высоко в кроне рухнувшего лесного гиганта. А теперь? Мы не знаем, что станется с ней. Но семье моего хорошего друга нужно новое каноэ, так что выбор пал не в пользу крошки. Старики говорят, что лягушечка будет кричать каждую ночь до тех пор, пока дерево окончательно не превратится в каноэ и не будет вынесено из глубин джунглей к реке.

А сегодня вся семья в сборе. Точнее, две индейские семьи собрались в небольшой свайной хижине на берегу реки Бобонаса. Небо заволочено тучами, и звезд не видно. Вообще ничего не видно. Только джунгли живут своей жизнью, догадаться о присутствии которой можно лишь по доносящимся из них голосам. От таких голосов у меня вдоль позвоночника пробегает холодок и вообще как-то не по себе. Это тебе не невинные крики взбалмошных каштаново-рыжих дятлов куту тсуан, выпрашивающих порцию табака: «Тауаку ку-уай, тауаку ку-уай…» («табаку дай, табаку дай.») Это совсем другое, что-то очень древнее и тревожное. Гонки мурашек вдоль позвоночника у меня даже не столько от собственно звуков, сколько от осознания того, кому они принадлежат.

— Мутулю поет на том берегу, — комментирует индеец.

От таких слов меня и пробрала дрожь. То, что я принял за повторяющийся каждые пять минут громкий шорох трепыхающейся птицы, оказалось криком трехметровой мутулю — злой ядовитой змеи, имеющей обыкновение ни с того ни с сего набрасываться на человека и преследовать его. А сейчас эта тварюга толщиной с голень взрослого человека «поет» на противоположном берегу почти напротив нашего дома.

— Здесь, в монте, много мутулю, — «успокаивает» меня друг. — Там, возле Канелоса (селение, откуда мы прибыли, спустившись по реке), их нет.

— А на Ятапи есть?

— Да, на Ятапи их тоже много, Андрес. В той стороне их предостаточно.

— Знаешь, я никогда прежде не слышал песню мутулю. Говорят, анаконды тоже поют, но и их мне не доводилось слышать. А это точно змея? — Робкая надежда, что мой друг пошутил, еще слабо теплится во мне.

— Да, змея. Если не веришь, спроси у моего отца.

В ответ старик кивает головой.

— И часто они так поют? Почему же я не слышал их ни на Ятапи, ни в других местах?

— Часто. Тебе просто не везло, уауки — брат. Сколько раз я говорил тебе, что по ночам немного опасно ходить по лесу, надо быть осторожным.

Это мой старый товарищ так упрекает меня. По правде говоря, есть за что. До сих пор я не особо внимал страхам лесных индейцев перед змеями, особенно в темное время суток, и вел себя достаточно беспечно, бродя ночью в сельве и лазая по деревьям. Но теперь это в прошлом. Не исключено, что скоро я стану параноиком.

Похожая ситуация сложилась на днях, когда я случайно узнал, что в Бобонасе, как раз начиная от устья Уируяку и ниже, живут прегадкие рыбки, сомики-карниру. Эти маленькие, длинные и, кажется, лишенные костей создания предпочитают спокойные воды, избегая верховьев рек с их бурным течением и порогами. Карниру — паразиты. Частенько их можно найти в жабрах более крупных рыб, например полутораметровых сомов-багре. Они проникают под жаберные крышки и обосновываются там, впившись шипастыми плавниками в тело хозяина и попивая его кровь. Все бы ничего, но карниру — «мясники» залезают не только в рыб, но еще и в купающихся животных, включая людей. И извлечь их из прямой кишки или уретры задача не из простых. Вот почему индейцы никогда не мочатся и не ходят «по большому» в реку на глубоких местах: аммиак, содержащийся в моче, привлекает карниру как свет ночных мотыльков, и те стремятся пролезть в соответствующие дырки на теле человека.

Песня мутулю действует на всех угнетающе. Нас пятнадцать человек, причем большая часть дети в возрасте от пяти месяцев до девяти лет. Им не по себе. Они поднимаются в свайную хижину вслед за стариками.

— Ачи, качута куиндай, расскажи сказку, — прошу я отца моего друга, прислонившегося с сигаретой к бамбуковой стене.

Старик, мерцая огоньком сигареты, отмалчивается, но дети подхватывают, устраивая возню вокруг деда:

— Апайяйя, дедушка, расскажи про совку-бульюкуку, расскажи про бульюкуку!

И старик сдается. Едва он начинает говорить, как дети мгновенно затихают. Он говорит на языке кичуа. В темноте при неверном свете коптелки старый охотник живо, в лицах рассказывает древнюю сказку, которую слышал от своего деда, а в прохладном воздухе сладко пахнет табачным дымом: