Пески Калахари

— Я думаю об этом, — Стюрдевант бросил корку от дыни. — Захватим с собой одну канистру с водой. Могу вас заверить, там, наверху, будет жарко.

— В бинокль мы, пожалуй, увидим Виндхук, — сказал О'Брайен.

— Не говори глупости, — возразил пилот. — У меня такое чувство, будто мы находимся на Луне.

Они вышли из пещеры и посмотрели на пик. Лучи утреннего солнца еще не опалили жаром землю.

— Ну, что ж, отлично, — произнес Стюрдевант, потягиваясь и позевывая.

Все почувствовали облегчение. Уже два дня путники строили различные предположения, пытаясь угадать, что откроется перед их взором, когда они поднимутся на вершину.

Майк Бэйн сидел молча, пригреваемый теплыми лучами восходящего солнца. Немая просьба взять его с собой застыла на лице американца. Никогда в жизни ничего ему так сильно не хотелось. Однако и так было ясно, что они все равно его не возьмут. Бэйн слишком уж слаб и болен. Пройдет несколько минут, он встанет, поплетется в пещеру; кто-нибудь принесет ему воды; потом кое-как доползет до своей подстилки, уснет, и кошмарные сны будут преследовать его. Майк чувствовал приближение смерти; все тело пронизывала жгучая боль, горели горло, рот, желудок. Ему нужны сигареты, сигареты и настоящая еда. Хлеб. Мясо. А не эти пресмыкающиеся гады, ползающие по пескам. Если боль не утихнет, останется одно: взять ружье и застрелиться.

Бэйн встал и вошел в пещеру. Светловолосая женщина подошла к нему и опустилась рядом на колени.

— Вам не лучше? — спросила она.

— Нет. У меня нервное потрясение. Сказывается отсутствие спиртного и сигарет. А тут еще голод, напряжение, порезанный палец, палящее солнце. Это чертовски много для меня. После войны я никак не могу войти в форму.

— Вы были солдатом?

— Я служил на флоте. Но не на кораблях. Наши подразделения получили название «морские пчелы». Мы строили аэродромы, лагери, порты.

— Вам нравилось воевать? — Грэйс всегда считала, что все мужчины любят воевать.

— Мне нравилось строить, — ответил Майк. — Мы создавали фантастические вещи с помощью бульдозеров, кранов и камнерезов. Вам трудно это себе представить… вернее, невозможно.

— Вижу, вам действительно нравилось строить, — Грэйс решила сделать ему приятное. Он разговаривал, и это был хороший признак.

— Да, нравилось. Мы прокладывали дороги сквозь болота и джунгли, мостили их щебенкой из кораллов. Иногда я вспоминаю эти дороги, мосты и здания. Пользуются ли ими? А может, время, джунгли, дожди снова все разрушили? Мне хотелось бы верить, что люди ремонтируют их и используют по назначению.

— А что вы делали в Нигерии и других местах? — спросила Грэйс. — То же самое?

— Да, — продолжал Бэйн. — Строил все, что было необходимо. Я принадлежу к типу инженеров непоседливых и буйных. У меня есть фантазия. Если даже мне не хватает и половины материала, я все равно доведу дело до конца. Научился этому в глуши, да и на войне тоже. Часто тебе направляют негодный материал, половина которого разворовывается и продается на черном рынке, порой присылают ненужных людей, приходится не только выполнять большую часть работы самому, но и учить подчиненных. Эта жизнь не из легких, особенно, если ты человек честный и любишь работать.

Грэйс принесла воды. Выпив, Бэйн почувствовал себя значительно лучше. Женщина ушла, а американец еще долго думал о ней, пока сон, наконец, не сморил его.

Пока он спал, Стюрдевант, О'Брайен, Джеферсон Смит и Грэйс Монктон ушли к пику.

Гриммельман медленно шел вниз по каньону. Он высматривал пчел, следы дичи и пытался обнаружить хоть какие-нибудь признаки присутствия людей в долине. Старик полагал, что судьба занесла их в пустыню Намиб. Правда, Стюрдевант и сейчас продолжает утверждать, что они в Калахари, но пилот ошибается. Авария произошла в Юго-Западной Африке. Впрочем, это ничего не меняет: и там и тут пески, солнце и безлюдье. Но даже запахи здесь были характерны только для Юго-Западной Африки…

И теперь Гриммельман уже не мог думать ни о чем ином. Мысли его непрерывно возвращались к первым месяцам его пребывания в Африке, к тем тяжелым временам, о которых ему так не хотелось вспоминать! Перед его глазами проходили война против племени гереро, их преследование в пустыне, товарищи, погибшие в ту войну. Всю жизнь Гриммельман пытался загнать эти воспоминания в самые дальние закоулки своего мозга, и вот теперь все всплыло вновь. Судьба снова привела его сюда. Земля Африки ждала Гриммельмана.

Январь 1904 года. Вильгельмсхафен. Это случилось сразу же после рождества. День был ясным и холодным. Образовав длинную линию коротких голубых курток и высоких желтых сапог, группа солдат, взволнованных неизвестностью, словно приросла к цементному пирсу в ожидании посадки на пароход. Их отправляли в Африку, точнее Юго-Западную Африку, чтобы отомстить за «бедных» колонистов, в большинстве своем выходцев из Шлезвига и Баварии. Они ехали в Африку, чтобы истребить всех черных, совершивших, как они читали в газетах, «тяжкие преступления», чтобы защитить немецкую колонию и восстановить «честь Германии».

Тот день трудно забыть. Громыхая сапогами по булыжникам, они шли по улицам, направляясь в порт. Впереди — оркестр, вокруг — толпы народа. Все веселились, аплодировали, размахивали руками и распевали песни.

Посадка окончена, и вот уже пароход бороздит океанские воды. На третий день им выдали новые светло-коричневые мундиры и песочного цвета тропические шлемы. Солдат забавляли странные головные уборы и нелепые, не по росту сшитые мундиры. Они рисовались и паясничали друг перед другом до тех пор, пока офицер не прикрикнул на них.

Прибыли в Свакопмунд. Пароход бросил якорь, его закачало на сильной зыби. Стоял густой туман. Все столпились вдоль бортов, стараясь разглядеть берег. Вскоре туман рассеялся. Солдаты застыли в изумлении, увидев только несколько поржавевших судов, а за ними — бесконечную полосу красновато-белых песков. И ничего больше. А они ожидали увидеть пальмы, туземцев в соломенных шляпах, обезьян, болота и джунгли. Но здесь было лишь море и небо да нескончаемые пески. Виднелись только несколько длинных, низких, похожих на бараки зданий и маяк, вырастающий прямо из песка. Это и был Свакопмунд.

На следующий день солдаты сошли с парохода и, подгоняемые унтер-офицерами, поспешно двинулись через пески, то и дело поправляя на ходу сползавшие с плеч винтовки.

Никто не приветствовал их здесь. Казалось, они высадились где-то на Луне. Построившись в колонну, солдаты зашагали на железнодорожную станцию. В те времена вагоны таскали совсем крохотные мотовозы. Поначалу солдаты даже не приняли их всерьез и долго стояли в нерешительности, пока унтер-офицеры громкими криками не загнали солдат в маленькие тесные металлические вагончики. Спустя час поезд тронулся. За окнами мелькали лишь бесконечные песчаные дюны.

Начался подъем, который вскоре стал так крут, что солдатам пришлось выскочить из вагончиков и подталкивать поезд. Так продолжалось весь день, и только к вечеру они достигли конца гигантского склона. Теперь в двадцати пяти милях позади можно было увидеть Свакопмунд, океан и бесконечную полосу песков. А впереди возвышалась дикая и грозная цепь гор. Некоторые из них видели горы впервые в жизни, и сам вид их внушал страх. Даже баварцев поражала эта гигантская масса камня, завершающаяся острыми пиками, которая поднималась перед ними. Стемнело и похолодало. Все развернули белые шерстяные одеяла, пытаясь поудобней устроиться в тесноте раскачивающихся и скрипящих вагончиков. Откуда-то послышалось грустное пение: