Пески Калахари

— Но почему бушмены оказались именно здесь? — снова спросил Бэйн. — В пустыне, где они вынуждены вести постоянную борьбу с природой, преодолевая огромные трудности?

— Их согнали сюда, — ответил Смит. — В книгах пишут, что бушменов вытеснили более сильные племена. Это обычная история. Могущественные племена захватывают земли, а коренных жителей или истребляют, или порабощают, или загоняют в болота, горы, пустыни. Выбора у бушменов не было. Завоеватели получали лучшие земли и обеспечивали себе более легкую жизнь.

Стюрдевант подбросил в костер небольшую ветку, все молча наблюдали, как огонь пожирал ее.

— Может быть, бушменов уничтожали банту [6],— заявил пилот. — Полагают, что банту пришли на юг из Центральной Африки, вероятно, из Нигерии или из соседних с ней районов. Это совпадает по времени с проникновением ван-Рибека и других голландцев в Южную Африку. Они тоже убивали и порабощали местные племена, которые оказались между двух огней: бурами и банту. Все большее число аборигенов вытеснялось в Карру, Калахари и другие безлюдные районы. Я — бур по происхождению и не стыжусь этого, но должен признать, мы жестоко обращались с бушменами и готтентотами [7]. Спускали на них собак, травили ядами, чего только ни делали… Охотились за ними, как за преступниками. Мне кажется, аборигенов преследовали только за то, что они никак не хотели считать коров и овец домашним скотом и могли, не понимая принципа частной собственности, уничтожать бессловесных животных, которые от них не убегали.

Все с удивлением посмотрели на пилота. Они знали Стюрдеванта как грубоватого и резкого человека, который ограничивался лишь сухими приказаниями. Неожиданно он сделался мягче и как-то спокойнее.

— Их преследовали даже в пустыне, — добавил Гриммельман.

— Здесь можно провести любопытную параллель, — продолжал Стюрдевант. — События стали повторяться, только на этот раз меж двух огней оказались буры [8]. С одной стороны, их теснили зулусы [9], пришедшие с севера, а с другой — англичане. Бурам пришлось уйти в труднодоступные районы, чтобы совершить роковую ошибку — найти золото и алмазы, которые, разумеется, захотели иметь и англичане.

— Бушмены вполне могут быть в этих местах, — заметил Бэйн. — Неплохо было бы установить с ними контакт и потребовать, чтобы они вывели нас отсюда.

— Я не заметил здесь никаких следов их пребывания, — сказал Гриммельман.

— А разве они оставили бы что-нибудь после себя?

— Ну, например, кости, — ответил старик. — Следы костров. Или еще что-либо. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что вот уже сотни лет здесь не было ни одного человека.

— Вполне можно предположить, что бушмены сейчас наблюдают за нами, — проговорил О'Брайен, пристально глядя на огонь. Все повернулись, но не в его сторону, а туда) ко входу в пещеру, окутанному сплошным мраком. Грэйс вздрогнула.

— Нас привел в пещеру древний инстинкт, — продолжал О'Брайен. — Но бушмены вряд ли руководствуются этим инстинктом. Каждую ночь они могут проводить на новом месте под открытым небом.

— Похоже, что так, — вставил Гриммельман. — Мысль правильная.

— Бушмены могли пройти мимо этой пещеры на прошлой неделе, напиться из прудика, убить себе на обед какую-либо дичь и двинуться дальше. Зачем им оставаться в этом проклятом богом месте, если они могут свободно передвигаться по пустыне, не боясь умереть от жажды? Мы оцениваем их поступки лишь с нашей точки зрения и судим о них по себе.

— Тогда художник, вероятно, наш современник, — заметил Смит.

Все посмотрели на рисунки и пляшущие на них тонн. Выглядело все это очень красиво.

— Каким же образом, черт возьми, они умудряются жить в пустыне, — недоумевал Бэйн. — Как они не погибнут здесь?

— Бушмены — лучшие в мире охотники, — ответил Гриммельман. — Их оружие — луки с тонкими стрелами, наконечники которых пропитаны только им известными ядами. На охоте они перенимают повадки животных: вплотную подползают к газели, пускают стрелу, потом часами, а порой даже целыми днями, преследуют ее. Напав на след, они уже не потеряют его. Так же охотятся и австралийские аборигены. Именно такими и должны быть охотники каменного века, вынужденные приспосабливаться к окружающей обстановке. Лук и стрелы — оружие весьма примитивное. Если бы не яд, применять его вообще было бы бессмысленно. Когда дичи нет, бушмены собирают дыни, такие же, как только что ели мы, кроме того коренья, различные клубни, ягоды, мед, смолы и луковицы. В пищу идут ящерицы и змеи, насекомые, муравьиные, птичьи и особенно страусовые яйца, ямс, семена и личинки — все, что только может переварить желудок. Я вижу брезгливое выражение на ваших лицах, друзья мои. Вероятнее всего, скоро и мы перейдем на подобную пищу. Кое-что, во всяком случае надеюсь, нам удастся найти. Завтра мы должны выяснить, что еще есть в этой долине.

— Завтра мы проведем здесь последний день, — отрезал Стюрдевант. — С утра я поднимусь на тот пик, откуда хорошо видно все кругом. Мы наполним водой канистры и пойдем дальше. Нельзя больше оставаться в этой долине.

— Навряд ли ты что-нибудь и увидишь с той скалы, — сказал Гриммельман.

— И все-таки следует попытаться, — поддержал Стюрдеванта О'Брайен.

— Безусловно, — согласился старик. — Но не обманывайте себя напрасными надеждами. Калахари — это мир в себе. Ее называют «Громадной Страной Жажды».

— И надо же нам было разбиться именно здесь, — спокойно, словно про себя, проговорил Бэйн.

Этот наивный вопрос возник у него случайно, но все как-то невольно вздрогнули. Ведь каждый из них все время думал об этом, но никто не решался высказаться вслух.

— Наверное, на нас прогневались боги, — фыркнул О'Брайен. Неожиданно он повернулся к Грэйс и заговорщически подмигнул ей. Молодая женщина вспыхнула и отвернулась.

— Интересно, — протянул Стюрдевант. — Интересно…

Все повернулись к нему. Он подержал в руках ветку и затем швырнул ее в костер. Искры взметнулись вверх, в темноту.

— У меня порой возникает чувство, что я чужой здесь, — сказал он. — Я хочу сказать, здесь, в Африке. Когда лечу один и смотрю вниз из кабины самолета, то иногда чувствую себя стервятником, прилетевшим поживиться. Все мы здесь чужие и прекрасно понимаем это. Африка — не наша земля. Она принадлежит африканцам.

— Но ведь вы родились здесь, — возразила Грэйс, хотя сама думала почти так же.

— У нас нет в Африке никаких прав, — продолжал пилот. — Это страшно несправедливо, когда порабощают человека на его собственной земле, когда одним позволено все, а другим — ничего. Мы за все еще поплатимся.

— Да, — подтвердил Гриммельман. — Велика наша вина перед Африкой. Сколько ужасного здесь совершено! Если нам суждено страдать, то лучше уж страдать здесь. Это послужит нам отпущением грехов.

— Не городите вздор, — прервал его О'Брайен. — Мы в пустыне, вот и все. Выберемся и отсюда. Самолет потерпел аварию над Калахари. Только поэтому мы и оказались здесь.

— И уже достаточно настрадались, — добавил Бэйн. — Выжить в таких условиях трудно не только здесь, но и вообще где бы то ни было.

— Я человек религиозный, — спокойно проговорил Гриммельман, — и уже стар; меня принудили делать зло, и я совершил много такого, что противоречило совести.

— И я тоже, — согласился с ним Бэйн. — Но то, что мы осознали это, и есть достаточное наказание. Разве не тяжело жить, зная, сколько тобой совершено зла!

— Все мы чувствуем себя в чем-то виноватыми, — произнес Смит, придвинувшись поближе к костру. Он немного помолчал, глядя на огонь. — Я думаю, что сознание вины может до известной степени примирить нас со страданиями, выпавшими на нашу долю. Мы стараемся найти в них какой-то смысл. Стюрдевант чувствует себя виноватым, потому что он бур из Южной Африки. У Гриммельмана иные причины. И, знаете, у меня тоже есть чувство вины. Но совсем другое. Я знаю, что здесь царит рабство, унижение и гнет, которые должны выносить люди моей расы. И мне становится стыдно, что я никогда этого не испытывал, что родился свободным, не равным с белыми, но все же свободным. Мне не приходилось страдать…