Путешествие по Средней Азии

добродушного, но неопытного подростка. Его опекун, джемшидский хан, завел

общие дела с туркменами, против которых ему следует защищать страну, а те

распространяют сферу своих разбойничьих набегов на местности, лежащие в

нескольких часах езды от Герата, и не проходит ни одной недели, когда бы не

грабили деревни и не уводили в плен жителей. Между прочим, везир принца по

имени Назир Наим, человек, чьи грубые черты лица являются вывеской

воп-лощенной глупости, за два месяца так разбогател, что приобрел в Кабуле

два дома с виноградниками. Так как внутренние дела города и провинции

находятся в его руках, все свое служебное время он обычно окружен тяжущимися

и просителями мест. Он быстро устает от этого, и, поскольку с вопросами или

просьбами, адресованными новому правителю, всегда обращаются к нему, он,

чтобы предотвратить скучные переговоры, дает стереотипный ответ: "Хар чи пиш

буд!", т.е. "все, как было раньше". В рассеянности он обычно отвечает так

даже тогда, когда ему жалуются на убийство или кражу; пораженный проситель

хочет *[203] *изложить свое дело еще раз, но ему грозно повторяют: "Хар чи

пиш буд", и он вынужден удалиться.

Блестящим доказательством большой путаницы во всех делах может быть тот

факт, что, несмотря на неслыханные поборы и вечные репрессии, молодой сардар

не в состоянии покрыть из доходов провинции расходы на служащих и гарнизон,

который состоит из 1400 человек. Мистер Иствик (Journal of a Diplomate's

Three Years Residence in Persia. II, 244.) сообщает, ссылаясь на

высказывания принца - губернатора Хорасана, что доходы Гера-та составляли

ежегодно 80 тыс. туманов (38 тыс. фунтов стерлин-гов), но на них надо было

содержать кроме корпуса гражданских служащих пять полков пехоты и около 4

тысяч кавалеристов, для чего названной суммы, естественно, не хватало.

Сегодняшний Герат при больших доходах имеет гораздо меньшие расходы,

запуганный город легко держать в рамках, и только беспорядкам нужно

приписать то, что для покрытия правительственных расходов необходимо

присылать из Кабула ежемесячное посо-бие. Если бы Дост Мухаммед прожил еще

хоть один год, чтобы наладить дела во вновь завоеванной провинции, то

включение Герата в состав Афганистана было бы возможно. Сегодня их связывает

только страх, но достаточно нападения на Герат, неважно с чьей стороны, и

гератцы первыми возьмутся за оружие против афганцев. Не только жители-шииты,

склоняющиеся, естественно, в сторону Персии, но даже ревностные сунниты

предпочли бы в Герате кызылбаша^133 теперешним угнетателям, и не будет

преувеличением, если я скажу, что они втайне больше всего хотели бы прихода

англичан, чьи гуманность и любовь к справедливости заставляют забыть разницу

религий и на-циональностей. Во время правления майора Тодда гератцы видели в

его усердии и готовности пожертвовать свои средства для выкупа рабов (В

Герате распространена легенда, будто Стоддарт был послан в Бухару, чтобы

выкупить томящихся там в рабстве гератцев.) такую черту, которая им казалась

неслыхан-ной при правлении их ханов. Они привыкли к тому, что их собственное

местное правительство грабит и убивает, но не щадит и не делает подарков.

За два дня до моего отъезда один афганец уговорил меня совершить

прогулку в лежащую неподалеку деревню Газергях, чтобы посмотреть там могилы

Ходжи Абдуллы Ансари и Дост Мухаммед-хана. По дороге туда я посетил

прекрасные руины Мусалла. Остатки мечети и надгробного памятника, который

великий султан Хусейн-мирза велел построить для себя за десять лет до своей

смерти (901 г.х.)^134 , как уже упоминалось, предста-вляют собой подражание

памятникам Самарканда. (Особенно большое сходство памятник имеет с

надгробием в усыпальни-це Тимура, хотя он значительно меньше. Украшения и

надгробные надписи - это искуснейшие произведения скульптуры, какие себе

только можно представить. Некоторые камни имеют по три выбитые друг над

другом надписи, выполненные прекраснейшим почерком сульс; нижние, средние и

верхние заключают стихи.) Время еще *[204] *надолго сохранило бы эти

произведения искусства, но в период последних двух персидских осад здесь

бесстыдно бесчинствовали фанатики-шииты. Можно пожалеть, что европейские

офицеры, например генерал Боровский и генерал Бюлер, первый - поляк, второй

- эльзасец, участвовавшие в вышеназванных военных походах, не помешали

этому. В самом Газергяхе, расположенном в часе пути от Герата, на довольно

высоком холме и видимом поэтому уже из города есть много интересных

памятников скульптуры и архитектуры времен Шахрух-мирзы, сына Тимура,

которые подробно описал Феррье, (Caravan Journeys and Wanderings by J.P.

Ferrier (1847), с. 177 и 178.) допустив, правда, одну ошибку, которую,

конечно, можно простить путешествующему офицеру. Святого в Газергяхе зовут

Ходжа Абдулла Ансари, последняя часть имени показывает, что он был арабом и

именно из того племени, которое вместе с пророком совершило хиджру

(бегство). 600 лет назад он пришел из Багдада в Мерв и оттуда в Герат, где

умер и где почитается как святой. Его теперь считают покровителем провинции

и города. Дост Мухаммед-хан велел похоронить себя у него в ногах, чем также

очень польстил своим землякам и озлобил врагов. На могиле, которая находится

между стеной ближайшего здания и надгробным камнем ходжи, еще не было

никаких украшений и даже никакого камня, когда я ее видел. Его сын и

преемник хотел сначала укрепить фунда-мент наследства, а затем украсить уже

могилу своего предшест-венника. Несмотря на это, афганцы с благоговением

совершают сюда паломничество, и в ближайшее время святой будет отодви-нут в

тень своим могущественным соперником. И поделом ему: он, вероятно, был одним

из многих арабских мошенников, а Дост Мухаммед-хан - основоположник

афганской нации.

*XVI*

*Автор присоединяется к каравану, идущему в Мешхед*

10 ноября 1863 года я выехал из Герата, ворот Средней Азии или Индии,

как его обычно называют, чтобы с большим караваном, который шел в Мешхед,

совершить последнюю часть моего путешествия. Караван насчитывал 2 тысячи

человек, половина из них были хазарейцы из Кабула, которые в бедности и

нужде, с женами и детьми предприняли паломничество к шиитским святыням. Хотя

мы составляли единое целое, все же мы делились на определенные группы. Я

присоединился к группе афганцев из Кандагара, которые вели в Персии торговлю

индиго или мехами из Кабула. Они случайно наняли того же джилодара, который

раньше после моих уговоров разрешил мне сесть на легко нагруженного мула; я

обещал расплатиться за это в Мешхеде, *[205] *как если бы я один пользовался

им. Своими словами о том, что в Мешхеде я смогу избавиться от бедности, я

сам вызвал первые сомнения относительно моего положения хаджи, но совсем

снять маску я все же не решался, потому что афганцы, более фана-тичные,

нежели бухарцы, конечно, начали бы мстить мне в до-роге. Впрочем, это

неопределенное положение делало более интересными отношения с моим ближайшим

окружением, по-тому что если одни считали меня истинным турком, то другие

пытались обнаружить во мне англичанина, партии ссорились между собой, и было

забавно наблюдать, как последние одер-живали победу над первыми, между тем

как я по мере нашего приближения к Мешхеду все более освобождался от своего

униженного положения дервиша и становился настоящим евро-пейцем. Некоторые