На разных широтах, долготах...

Мы с Фрэнком убедили рассказчика, что нам легенда очень понравилась, а Джое добродушно проворчал:

— Ну, ладно, верю вам. Сейчас многие интересуются легендами и мифами аборигенов, тем более что все меньше остается людей, которые знают их, если так можно сказать, из первоисточников, помнят и могут рассказать. Таких легенд тысячи. Но собрано и записано их не так уж и много. В давние времена, когда аборигены жили племенами, по вечерам, после трудового дня, сидя у костра, они слушали рассказы старейших и умудренных жизненным опытом людей. Никто не знает, кто первый рассказал легенду, сколько лет назад возник миф и связанный с ним ритуал, но все твердо знали, что все они идут со «Времен предков», «Времени сновидений» [7]. Вы слышали о нем? Очень хорошо! Тогда мне ничего вам не надо объяснять. Но все же несколько слов… Аборигены до сих пор верят в реальность мифических предков, мифических прародителей, живших в том самом времени, которое люди всех австралийских племен называют «Временем сновидений».

Коренные австралийцы стремятся сохранить и воссоздать этот золотой век в обрядах, которые проводятся до сих пор, несмотря на разные ограничения. Можно долго говорить на эту тему, она, наверное, бесконечна, поскольку соприкасается с мифологией. Я знаю много легенд, но не очень охотно рассказываю их…

Мне в этот момент показалось, что последнюю фразу Тимбери можно завершить словами… «посторонним» или «людям, далеким от нашей жизни и интересов».

— Почему, Джое, неохотно? — спросил я. — Ведь мифы и легенды австралийцев всем интересны, в них много смысла, они многое объясняют, они высоконравственны, человечны, они — неотъемлемая часть общечеловеческой культуры!

Тимбери, несколько помедлив, ответил:

— Неохотно рассказываю потому, что считаю эти легенды очень своим, интимным, что ли? Чтобы рассказывать их, мне необходима определенная обстановка, настрой. Я, пожалуй, сегодня и сам бы рассказал вам легенду о первом бумеранге. Мы все время говорили о них, и вы и Фрэнк искренне интересовались ими и даже учились правильно метать их. Вы немного опередили меня. Я уже сам был готов спросить вас: «А знаете ли вы, как появился на земле первый бумеранг? Не знаете?» И рассказал бы эту легенду.

Выслушав Джое, я все же подумал про себя, что, наверное, не очень часто «белые» интересуются мифами и легендами аборигенов, чьих предков вытеснили, а большей частью попросту истребили не только предки этих «белых», но и те, кто живет здесь до сих пор или же приезжает сюда, чтобы купить настоящие возвращающиеся бумеранги для своих внуков. При покупке обязательно поторгуются, постараются скинуть доллар-другой, порасспрашивают о правилах метания бумеранга, попросят продемонстрировать их в полете, сядут в машины и уедут. И только один из десяти, а то и из полусотни поинтересуется прошлым коренных жителей страны, да и спросит с ходу: «Расскажите-ка какую-нибудь легенду». Конечно, поставив себя на место Джое, я тоже скорее всего отклонил бы такую просьбу…

К концу разговора из дома вышел Джое-младший и направился к нам. Это был молодой человек, стройный, смуглый, на его симпатичном продолговатом лице сияла белозубая улыбка. Он был одет в шорты и безрукавку. Шел он быстро, и казалось, что его смуглые, точеные ноги вот-вот перейдут на бег.

— Хорошо, что ты пришел, сын, — сказал Джое-старший. — У нас гости, а ты отсиживаешься в доме.

— Я наводил там порядок, — оправдывался Джое-младший.

— Пойди-ка, возьми диджериду и продемонстрируй нашим гостям свои музыкальные способности.

Через две-три минуты Джое-младший предстал перед нами с диджериду длиной около двух метров. Приладив трубу к губам, он стал дуть в нее. Раздались отрывистые, как бы утробные, глуховатые, но достаточно громкие звуки. Затем Джое, очевидно, изменил манеру игры, и звуки стали более резкими. Я попытался уловить хоть какую-нибудь мелодию, но мне это не удалось. Что же касается ритма, то он явно присутствовал. А в это время Тимбери говорил мне и Фрэнку:

— Конечно, инструмент примитивный, но тем не менее его применяют во время празднеств: сотня-другая людей поет под аккомпанемент одной-двух диджериду, палками и бумерангами отбивается ритм, стонут гуделки, с десяток юношей и мужчин извлекают звуки из раковин, и одновременно все участники или часть их танцуют. На таких празднествах диджериду играет главную роль: без нее не звучал бы хор, не танцевали бы танцоры. Диджериду бывают разных размеров — до трех-четырех метров длиной, из них извлекают звуки разного тембра и силы. Таким образом, этот музыкальный инструмент непременный атрибут ритуалов и празднеств коренных жителей.

Разговаривая о жизни аборигенов, их празднествах мы прогуливались по лужайке. Во время одной из пауз я спросил у Тимбери:

— А пробовали европейцы сблизиться с коренными австралийцами?

— Очень редко. Взять хотя бы такой пример, давнишний и, можно сказать, исторический. Как вам, наверное, известно, восточный входной мыс в бухту Сидней-Кав называется мысом Бэннелонг.

— А знаете, чьим именем назван этот мыс? — спросил Джое.

— Нет, — поспешил ответить я. — Может быть, Фрэнк знает?

Но Фрэнк покачал головой:

— Что-то слышал, но, ей-богу, не могу вспомнить.

— Ну, тогда я расскажу вам, чье имя получил восточный входной мыс. Капитан Филлип, назначенный губернатором новой колонии, проявил желание ознакомиться с обычаями и языком аборигенов. Для этой цели ему отловили (именно так это выглядело) двух мужчин. Одного из них звали Бэннелонг. Он прижился среди белых людей, и губернатор был расположен к нему. Бэннелонг был первым аборигеном, которого отвезли в Англию и показали англичанам. Нго нарядили в расшитый кружевами камзол, галстук, панталоны до колен, длинные белые чулки и туфли с бантами. Естественно, что он являл собой курьезное зрелище. Было над чем посмеяться знатным придворным господам. Более злую карикатуру трудно было придумать. Затем, с первой же оказией, его вернули в Австралию.

Спустя некоторое время после возвращения в Сидней Бэннелонг сбежал, но затем стал приходить в поселение белых, каждый раз приводя с собой соплеменников. По распоряжению губернатора на восточном мысу бухты Сидней-Кав для Бэннелонга построили кирпичный дом, а впоследствии присвоили его имя этому месту. Вот вам пример первого сближения европейцев с аборигеном. Сейчас новые времена, жизнь идет вперед. Сейчас много смешанных браков, и, знаете, полукровок сейчас больше, чем чистокровных аборигенов.

Я посмотрел на Джое; видно было, что он расстроился, вспомнив о Бэнпелоиге, да и о своих собратьях по резервации.

«Черт меня дернул задавать вопросы», — мысленно ругал я себя и посмотрел на Фрэнка. Тот как будто задумался и, жуя травинку, смотрел на носки своих полуботинок. Наступившую паузу прервал Тимбери.

— Ладно, — сказал он, — будем надеяться на лучшее будущее.

— Конечно, Джое, — обрадовался Фрэнк. — Сейчас жизнью заправляет новое поколение. Ваша молодежь теперь почти вся грамотная. Некоторые учатся в колледжах и университетах. Пожелаем им всего доброго и успехов в делах и начинаниях.

— Спасибо вам на добром слове, Фрэнк.

— Скажите, Джое, давно ли предки вашего народа живут здесь, на территории штата Новый Южный Уэльс? — задал я последний вопрос.

— Всегда жили. И мои предки, и их. — При этом он сделал широкий жест рукой, как бы обводя ею всю территорию резервации — дома, построенные в ней, и людей, видимых и невидимых в тот момент. — Имя Тимбери известно в этих местах издревле.

И тут Джое, я сказал бы, несколько театрально продекламировал:

— Среди людей бухт и озер и побережья тысяч миль, без ложной скромности скажу, — здесь Тимбери первейшим был. Он первым был в те времена, когда Джеймс Кук в залив приплыл, последний вождь… в той стороне, великим человеком слыл…

Джое закончил читать отрывок, скорее всего из собственного стихотворения, и завершил ответ на мой вопрос словами: