Экспедиция “Тигрис"

И тут внезапно обнаружилось, что на борту «Тигриса» назревает серьезная проблема. Норрис, всегда такой веселый и радостный, вдруг ударился в мрачность и стал огрызаться. Причина была всем нам известна. В последний день в Омане, когда Паоло Коста возил нас к древним копям, мы сбились с пути в лабиринте вадии каньонов и допрыгались в машине по гравию и гальке до того, что в специальной кинокамере Норриса что-то поломалось. Забыв о сне и еде, он манипулировал со своими запасными частями, пока не убедился, что неисправность можно устранить только в мастерской. Перед отплытием из Омана Норрис отправил экстренную депешу консорциуму. Мы пытались утешить его, предлагая занять камеру у Тору или Германа — ничего, что они не рассчитаны на синхронную звукозапись. Однако наша недооценка профессиональных запросов Норриса лишь усугубила его хандру. Национальное географическое общество и телевизионная компания для того включили его в экспедицию, чтобы он снял документальный фильм с синхронным звуком. С обычной 16-миллиметровой камерой он задания не выполнит.

Лишенный своего орудия производства, Норрис в числе восьмерки гребцов прилежно налегал на весла, когда мы выходили из Маската. Тем не менее когда и в море камера продолжала бастовать, ему загорелось вернуться на берег и отправить аппаратуру в ремонт самолетом. Я был даже рад, что на борту нет рекордера, так как разговор пошел на повышенных тонах. Норрис настаивал на том, чтобы его высадили на берег. Нам же в это время было плевать на фильм. Главное, пока ветер благоприятный, уйти от всех волноломов и скал. Что мы и сделали, увозя с собой зародыш осложнений. Норман злился, потому что Норрис засыпал его срочными депешами для передачи через Бахрейнское радио с требованием прислать самолетом в Маскат из Англии или США запасные части или новую аппаратуру и чтобы какое-нибудь судно доставило нам посылку в Оманском заливе. Я поддержал Нормана: на передачу этих депеш уйдет не один час, а нам важно отплыть подальше от берегов Аравийского полуострова. Рисковать экспедицией из-за какой-то кинокамеры было бы безрассудством.

В итоге долговязый весельчак Норрис замкнулся в себе. Он смотрел в ту сторону, где скрылась за горизонтом земля, так, словно, потеряв возможность выполнять свое специальное задание, был готов покинуть нас и вплавь добираться до берега. Глядя на убитое лицо Норриса, я понял, что дело плохо. Норман сумел передать через Бахрейн его отчаянные призывы.

К этому времени бахрейнский радист Фрэнк де Суза стал как бы двенадцатым членом нашей группы. Только он ухитрялся принимать сигналы передатчика, которым нас осчастливил консорциум, и передавать нам ответы. Оставалось уповать на то, что случай поможет Норрису до того, как мы, миновав мыс, окончательно простимся с Оманом.

Мы благополучно пересекли пароходную трассу, однако, взяв курс на Эль-Хадд, снова сблизились с ней. Ночью было такое ощущение, словно мы странствовали в прериях, видя редкие огни разбросанных в темноте домов. Однако иллюзия сразу пропадала, когда огни придвигались к нам. Во время вахты Юрия и Германа один танкер промчался так близко от «Тигриса», что Юрий пулей выскочил из забортного туалета, а Герман принялся лихорадочно размахивать сигнальным фонарем.

На третий день после выхода из Маската благоприятный северный ветер кончился. Его сменили слабые порывы от оста и зюйд-оста, которые замедлили наше продвижение к мысу, зато пробудили надежду в душе Норриса. После Порт-Кабуса мы одно время шли в зоне умеренного загрязнения, теперь же кругом простерлась нефтяная пленка с комьями мазута. Не зная, что Бахрейнское радио предупредило все суда этого района о нашем присутствии в Оманском заливе, мы решили уйти с трассы поближе к берегу. Перед тем нас крепко напугал роскошный лайнер, который неожиданно изменил курс и пошел прямо на нас, видимо, чтобы пассажиры могли получше рассмотреть необычное суденышко. Вскоре после того небольшой сухогруз вдруг застопорил машину и лег в дрейф, как будто вознамерился загородить нам путь. Обнаружив, что мы-то не можем остановиться, капитан в последнюю минуту скомандовал «полный вперед!». Затем еще один сухогруз направился к нам, словно собираясь таранить «Тигриса». Это был норвежский «Брюнетте». Описав два круга около ладьи и трижды посигналив сиреной, он двинулся дальше. После него такой же маневр, наподобие танца вокруг рождественской елки, выполнил большой советский корабль «Академик Стечкин». С корабля окликнули в электромегафон Юрия Александровича и спросили, нуждаемся ли мы в чем-нибудь. Мы ни в чем не нуждались и со всей доступной нам скоростью направились к берегу, спеша освободить оживленную магистраль.

Эйч Пи поймал на свою любимую блесну огромную рыбину. Такую огромную, что она оборвала лесу и скрылась прежде, чем кто-либо смог удостоверить, что добыча и впрямь, как он утверждал, была около метра в длину. А через несколько часов Асбьёрн, обвязавшись страховочным концом, взял острогу, прыгнул в воду и вернулся на борт с большущей корифеной, в пасти которой застряла драгоценная блесна Эйч Пи с куском лески! Только Асбьёрн вышел из воды, как появилась двухметровая акула. Покружив около ладьи, направилась к красному спасбую, который постоянно волочился у нас за кормой, отдубасила его и исчезла.

На четвертый день справа показались возвышающиеся над мглистым берегом дикие горные гряды. Все корабли проходили мористее — нам удалось на какое-то время уйти с трассы. А ветер, заходя с востока, продолжал, к великой радости Норриса, теснить нас к гористому берегу. Вечером Фрэнк передал с Бахрейна невероятную новость: для Норриса приготовлена новая камера, ее отправят самолетом в Маскат, если мы готовы подождать. А что еще нам оставалось при виде сияющей небритой физиономии нашего кинооператора! К тому же и ветер был за него. Мы повернули на сто восемьдесят градусов и пошли параллельно берегу обратно на север. Сплошная череда суровых отвесных скал, вынырнувшая из тумана, производила куда более грозное впечатление, чем разбросанные вдоль пароходной трассы стальные корпуса, и когда с приближением ночи неприступный гористый берег вырос еще выше, мы постарались повернуть камышовый нос «Тигриса» возможно дальше навстречу восточному ветру, который дул теперь в правый борт.

Последующие дни и ночи вряд ли кто-нибудь из нас забудет. Наш знакомый морской агент нанял рыболовное судно, и была назначена встреча в 12 милях от берега, в районе рыбацкого поселка Сур, уединившегося между скалами западнее мыса Эль-Хадд. Однако рыбаки не сумели отыскать нас в море, а высокие утесы и горные гряды не давали Норману связаться по радио с берегом или другими судами. Даже Фрэнк на Бахрейне за всеми горами не слышал нас. Мы решили пробиваться на север к Маскату, где нас было бы легче найти. Однако сообщить кому-либо об этом решении мы не могли, и рыбаки продолжали тщетно разыскивать «Тигриса».

Иной раз наименование места неверно изображает его. Так было с мысом Рас Эль-Дауд. Для норвежского уха это название звучит как «смертельный обвал», по Рашад объяснил, что по-арабски оно означает всего-навсего «мыс Давида». Мы увидели этот угрюмый мыс ночью, в тусклом звездном освещении, в призрачной пелене морского тумана. Проходя мимо него, я невольно подумал, что никогда не видел места, более заслуживающего эпитета «смертельный», чем этот мрачный, омертвелый утес, который огромным могильным камнем возвышался в полуночной мгле над склепом пустынной узкой долины слева, теряющейся во мраке под шлейфом бледных облаков. Никаких признаков жизни. Никакого движения, если не считать ползущих прядей тумана. Вероятно, в устье долины был маленький пляж, и я взвесил возможность пристать к берегу между крутыми скалами, но вблизи он выглядел так зловеще, что наши штурманы согласились со мной: лучше вовремя отойти от этих скал подальше.

Между тем мыс надвинулся вплотную, и мы отдали плавучий якорь, чтобы затормозить ладью. Но из-за слабого ветрового сноса якорь не сработал, а ушел мешком под воду. Нас выручил сконструированный Норманом топсель на бамбуковой рее. С этим парусом ладья лучше слушалась руля, мы отразили попытки восточного ветра выбросить ладью на камни и за неимением иного выбора взяли курс на пароходную магистраль, которой перед тем так упорно сторонились. Только мы, завидев суда, прицелились пересечь трассу, как ветер совсем пропал. Слабенькие порывы с разных направлений не позволяли осмысленно управлять ладьей. Затесавшись в самую гущу интенсивного движения, мы без устали маневрировали рулевыми веслами и парусами, чтобы не оказаться на пути у быстроходных лайнеров и танкеров, которые с рокотом проносились мимо, раскачивая ладью так неистово, что мы опасались, как бы мостик у нас под ногами не сорвался с палубы в море вместе с рубками и мачтой. Пока Юрий и Карло крепили узлы в разных концах ладьи, остальные всячески старались увести «Тигриса» с сумасшедшей трассы, отнюдь не рассчитанной на старинную камышовую ладью.