Дневник полярного капитана

Четверг, 13 июля.

Ветер продолжался всю ночь, с еще более яростными порывами; один из таких порывов установил новый рекорд: анемометр показал 70 миль в час.

Снег так плотно прибит ветром, что только самые яростные порывы поднимают снежную пыль. Любопытно отмечать, как природа устанавливает равновесие, одним злом вытесняя другое.

Вчера, в течение часа после второго завтрака, ветер как будто стал немного утихать, и лошади недолго погуляли. Я и сам вышел пройтись, упираясь против ветра, который чуть не сорвал c меня легкую верхнюю одежду, с диким хлопаньем развевавшуюся вокруг меня; когда, немного погодя, ветер опять усилился, мне стоило больших усилий добраться до дома.

И сегодня утром еще свирепствует шторм, но небо проясняется и тучи собрались к югу, около вершины Эребуса, но луна, хотя и светит ярче, все еще какая-то водянистая, что показывает, что над нами еще повис тонкий слой паров.

Работа идет неустанная. Люди делают к лыжам сапоги нового образца и подошвы с шипами. Лейтенант Эванс чертил планы Сухой долины и ледника Кёттлитца. Физики все время работают; Мирз делает сбрую для собак; Оутс освобождает лошадей от паразитов; Понтинг печатает со своих негативов.

Наша самая любимая игра в качестве вечернего развлечения – шахматы; так много нашлось охотников, что не хватает наших двух досок.

Пятница, 14 июля.

С нами стряслась беда, ужасно нас напугавшая; да и теперь мы далеко еще не спокойны.

Вчера в полдень одна из лучших наших лошадей вдруг перестала есть. Вскоре после того стало очевидно, что у нее сильные боли: несомненно, колика. Оутс мне донес, но мы сначала не очень встревожились, вспомнив скорое выздоровление в таких же условиях другой лошади, Джимми. Больную отправили погулять с Крином. Я два раза проходил мимо них и уже думал, что все обойдется, но Крин мне после сказал, что ему с нею было много хлопот. Каждые несколько минут с бедняжкой делались жестокие схватки, и она сначала рвалась вперед, как бы силясь убежать от невидимого врага, потом старалась лечь.

Крин с большим трудом удержал ее на ногах, потому что лошадь эта очень сильная. По возвращении в конюшню ей стало хуже, и Оутс с Антоном терпеливо водили горячим мешком под ее брюхом. Она все старалась лечь, так что Оутс, наконец, счел за лучшее позволить ей. Лошадь растянулась на полу и только время от времени вздрагивала и корчилась от боли; она поднимала голову, даже порывалась подняться на ноги. Никогда до того я не представлял себе, как жалка лошадь в таком положении. Она не издает ни звука; ее страдание выражается вздрагиванием и движениями головы, которую она обращает к людям, с несомненным выражением мольбы.

Часы проходили, не принося облегчения; нельзя было не признать, что лошадь серьезно больна. Оутс дал ей пилюлю с опиумом, потом другую; оставалось только ждать. Оутс и Крин не отходили от пациентки. Я несколько раз навещал ее– перемены не было. К полуночи я сильно приуныл. Нам нельзя больше терять ни одной лошади; их без того осталось слишком мало. Одно из двух: или мы должны сохранить оставшихся в живых или мы рискуем успехом всей экспедиции!

Все до сих пор шло так хорошо, что я стал забывать о своих опасениях и надеялся, что и дальше будет хорошо. Поэтому когда к полуночи, проболев целых 12 часов, лошадь не поправлялась, вся моя уверенность улетучилась.

Вскоре после полуночи мне донесли, что больная как будто спокойнее. В 2 часа 30 минут я опять был в конюшне и нашел заметное улучшение. Лошадь все еще лежала на боку, вытянув шею, но спазмы прекратились, глаза глядели спокойнее, а уши настораживались на шум. Пока я на нее смотрел, она вдруг подняла голову и без усилий встала на ноги; затем, точно пробудившись от злого кошмара, она стала принюхиваться к сену и к соседке. Через полчаса у нее было выпито ведро воды и она принималась за корм.

Я лег в три часа, значительно успокоенный. Сегодня в полдень случайно обнаружилась причина болезни, с указанием, что опасность не вся еще прошла, а именно: в стойле нашли небольшой ком полупереваренного, прокисшего сена, подернутый слизью и содержащий несколько маленьких ленточных глистов; это бы еще ничего, но к этой массе пристала полоска внутренней слизистой оболочки кишки.

Аткинсон полагает, что большой беды тут нет, если в течение недели-другой очень осторожно обращаться с кормом. Будем надеяться.

Между тем, у нас было много споров относительно первых причин беды. Вероятнее всего, они заключаются в следующем: в брожении сена, в недостаточном количестве воды, в слишком натопленной конюшне; кроме того, она могла простудиться в эту бурю, ее могло продуть, разгоряченную от моциона; все эти причины могли способствовать заболеванию. Едва ли можно приписать случаю, что захворали именно те две лошади, которые помещаются у конца конюшни, ближе к печке. Отныне будем меньше топить; пробьем большой вентилятор и увеличим количество воды. Так или иначе, надеемся предотвратить подобную опасность в будущем.

Суббота, 15 июля.

Утром был сильный ветер со снегом; ветер и днем был резкий и холодный, но к вечеру совсем упал и небо прояснилось. Ходил на Вал; лазил по скалам в своих новых галошах из тюленьей шкуры и остался очень ими доволен.

Оутс считает, что у многих лошадей глисты, и мы думаем, как можно избавить лошадей от этого.

Боунз чувствует себя хорошо, хотя менее резв, чем до происшествия. В конюшне установили отличный большой вентилятор.

Успокоиться после пережитых в четверг волнений не так-то просто. Положение слишком уж серьезное.

Воскресенье, 16 июля.

Сегодня утром опять маленькая тревога: еще с одной лошадью был такой припадок, впрочем, легкий. Два раза ложилась, но через полчаса все прошло. Не понимаем, что бы такое могло их так тревожить.

Воскресный дель прошел по обычному распорядку.

День спокойный, если не считать редких, но сильных порывов. Нашим товарищам на мысе Крозье, наверное, тяжело.

Понедельник, 17 июля.

Погода все не устанавливается. Ветер налетает с большой силой и через час-другой замирает. Гонит облака. Луны не видно в светлые часы. Гулять не тянет.

Я по многим причинам рад, что скоро будет светло. Шторм и обусловливаемое им бездействие дурно подействовали не на одних лошадей. Понтингу не по себе, его нервная натура не выносит такого зимнего прозябания; Аткинсон насилу может уговорить его выходить для моциона; ему, наконец, удалось затащить его с собой на работу – копать ямы в снегу и делать проруби. Тэйлор тоже тяжел на подъем, и вид у него нехороший. Когда можно будет опять играть в футбол, это их расшевелит. Возвращение дневного света должно излечить все недомогания, физические и умственные.

Вторник, 18 июля.

Сегодня в полдень небо было ярко-алое, и было настолько светло, что видно было дорогу.

Этот один светлый час доставляет огромное удовольствие, но так как для него требуется ясное небо, то он составляет большую редкость.

Среда, 19 июля.

Опять тихо и хорошо. Температура постепенно понизилась до –35° [–37 °С]. Сходил к старой трещине к северу от Неприступного острова. Это открытая трещина, дающая льду возможность двигаться, следуя морскому движению под ним. Эванс и Нельсон еще до шторма оставили там сани с аппаратом для измерения глубины и теперь с большим трудом выручили их. Что именно случилось – неясно; выходит, как будто шторм запрудил трещину, поднимая ломаные куски тонкого льда, образовавшегося после недавних волнений. Каждый такой поднятый кусок сделался ядром большого сугроба; сугробы эти, в свою очередь, весом своим придавив лед, позволили воде залить сани сверху. Удивительно, что от такой, по-видимому, незначительной причины может произойти такая крупная неприятность. Эта трещина теперь смерзлась и, стягиваясь, открыла другую, гораздо ближе к нам, по направлению, кажется, к мысу Барни.

Мы заметили на небе странный вид светил, заходящих в северо-западном направлении. В дни зимнего солнцестояния наблюдаемая в этом положении луна явилась в сильно искаженном виде и была кровавого цвета. Можно было принять ее за пламя далекого костра, но никак не за луну. Вчера планета Венера, в таких же условиях, приняла вид японского фонаря или бортового красного фонаря на судне. В том и другом случае заметны были мигание и переливы света из темно-оранжевого цвета в багрово-красный, но последний преобладал.