Встречи с Индонезией

Должен признаться, я немного отвлекся во время осмотра храма. Виной этому — красивая девушка в батиковой юбке, точнее, в каине. Каин — это прямоугольный кусок ткани, который несколько раз обертывают вокруг бедер. На мой взгляд, девушка неправильно носила каин: когда она садилась, у нее обнажались колени. Я решил, что это европейка, не умеющая носить национальную одежду. Впоследствии выяснилось, что я был прав лишь отчасти. Девушка действительно была европейкой, но каин носила правильно, в соответствии с модой, принятой в то время (разумеется не среди индонезиек).

Обратно Тшебский повел нас другим путем. Угадываю его злой умысел — лишить меня возможности еще раз полюбоваться девушкой. Но это ему не удалось — на одном из нижних небес мы все-таки ее встретили, а когда сели в автомобиль, наша прелестная незнакомка подошла к нам в сопровождении бородатого мужчины в шортах. Она спросила, как проехать к храму Мендут. Очевидно, ей хотелось, чтобы мы их подвезли. Девушка оказалась студенткой литературного факультета Сорбонны, ее муж, как и я, был этнографом.

По пути останавливаемся у небольшого храма Павон, на стенах которого везде одинаковый мотив древа жизни. Мы не стали входить в храм, и, когда откуда-то вынырнула женщина с ключами и предложила открыть калитку (ей тоже пригодились бы несколько рупий), мы отказались.

Дальше наш путь лежит к храму Мендут. Тшебский на всякий случай сохранил билеты из Боробудура: раньше они были действительны и здесь. Но времена меняются, и сейчас приходится платить заново.

Построенный на сто лет позднее Боробудура (около 857 года) и восстановленный в 1902 году, храм Мендут существенно отличается от ранее виденных нами храмов. Здесь установлены три статуи Будды, из которых самая великолепная (в центре) изваяна скульптором индийской школы. Будда изображен одетым в прозрачную тунику, собранную в складки, с орнаментом по подолу, в необычной для него позе, по-европейски сидящим на троне. Перед статуей, огороженной деревянным барьером, разбросаны свежие лепестки цветов, горят ароматические палочки.

На пути в Джокью на одном из перекрестков высаживаем наших попутчиков и заезжаем в деревушку, где живут резчики по камню. Перед каждым домом — надгробия, статуи, фигуры Будды и изображения индуистских богов. Может быть, эти мастера — потомки тех каменотесов, которые высекали статуи для многочисленных храмов? Ведь в те годы скульпторы, создававшие каменные изваяния для этих храмов, были перегружены работой, и правителям ничего не оставалось, как селить их целыми деревнями, поближе к возводимым сооружениям. Один из каменотесов сказал мне, что он и его сородичи действительно унаследовали свое искусство от отцов и дедов.

Много гуляю по Джокьякарте. Какие приветливые и улыбчивые здесь люди! Взять хотя бы вот этого мальчонку. Заметив, что у меня по плечу ползет жук, подбежал ко мне и с трогательной заботой сообщил об этом, обратившись не официально — «туан» («господин»), а как к своему — «ом» («дяденька»).

Нам всем очень хотелось увидеть погребения яванских султанов. Дорога на кладбище, по словам Тшебского, жуткая, через реку придется идти по деревянному мосточку, а дальше добираться на телеге. И все-таки мы рискнули отправиться туда, надеясь, что через реку уже построили новый мост. Дорога оказалась хуже, чем мы предполагали, хотя мост построили, да еще какой красивый!

Вокруг рисовые поля. На различных участках рис посеян в разное время, и мы могли наблюдать все этапы его произрастания. Один участок залит водой, на нем по колено в воде стоит крестьянин и чинит запруду, на другом — женщины сеют рис, на третьем рис растет, желтеет, а немного дальше уже собран урожай — вдоль дороги на полотнищах сушится зерно. За рисом — поля, разбитые на ровные длинные грядки. Здесь растут какие-то корнеплоды, которые индонезийцы охотно употребляют в пищу. Время от времени среди рисовых полей встречаются обнесенные высокими стенами мусульманские кладбища. Неудачное место для захоронений: уж очень здесь сыро.

В деревнях спрашиваем дорогу, но понимают нас не всегда. Старики говорят только по-явански. Кладбище, на котором захоронены яванские султаны, находится на противоположном берегу реки, на холме. Поставив машину, идем осматривать могилы; вход оказался закрытым. Кладбище открыто для посетителей лишь дважды в неделю. В эти дни можно взять напрокат яванский костюм, так как туда не пускают в европейской одежде, а только в полном яванском облачении и в икате (мужской головной повязке). Тогда мы решили, не теряя времени, подняться на холм и осмотреть окрестности.

Лестница насчитывает 360 ступеней. По дороге то и дело натыкаемся на небольшие кладбища, где похоронены простые граждане, жители кампунгов (деревень), пожелавшие покоиться рядом с останками своих правителей. Ворота, ведущие на главное кладбище, на самом верху. Как мы выяснили, здесь находятся могилы султанов Джокьякарты и Соло. Обе династии родственны между собой и делят кладбище пополам. Отсюда открывается великолепный вид на соседние красноватые холмы и на сверкающий за рисовыми полями Лаутан Хиндиа — Индийский океан.

Нас приглашают осмотреть здешние мастерские по производству батиков (местные батики очень хвалят), но мы отказываемся, не надеясь увидеть что-либо новое. Очень уставшие спускаемся с холма и прощаемся с проводниками — к концу прогулки к нашему проводнику присоединился еще один, и теперь оба требуют платы. Садимся в машину и трогаемся в обратный путь. Навстречу нам попадаются женщины с неприкрытой грудью и мужчины в национальной одежде на дамских велосипедах: в юбках, какие они обычно носят, ехать на велосипеде с рамой было бы невозможно. Дамские велосипеды преобладают не только в деревнях, но и в городах.

На следующее утро еду в Академию изящных искусств. Знакомлюсь со студентами, которые интересуются, откуда я приехал. Узнав, что из Польши, начинают расспрашивать о польском искусстве. На мое счастье, их волнует прежде всего живопись (если бы речь зашла о скульптуре, я вряд ли смог бы удовлетворить их любопытство). Отвечаю на множество самых разнообразных вопросов, рассказываю о направлениях в польском искусстве, об академиях изящных искусств. Удивляются: подумать только — несколько академий, а у них только одна. Выставка живописных работ студентов отнюдь не привела меня в восторг. Плакаты, плакаты, призывающие к разного рода деятельности, направленной на экономическое и техническое развитие страны в рамках пятилетнего плана. Как при помощи плакатов развивать народное хозяйство, мне лично не вполне ясно.

После выставки нас ведут в мастерскую, где трудятся резчики по камню, создавая главным образом статуи национальных героев. Сейчас полным ходом идет работа над памятником какому-то генералу. Знакомлюсь с одним из преподавателей ваяния, о котором мне с гордостью сообщают, что он является автором памятника в честь воссоединения Ириана и монумента, установленного перед зданием гостиницы «Индонесиа». На мой вкус это далеко не шедевры. Для меня наибольший интерес представляют мастерские резьбы по дереву и металлопластики. Здесь завязывается бурная дискуссия о космополитизме и национальном искусстве. Мне показалось, что слушатели согласились с моим замечанием о связи их творчества с национальной традицией.

С Магдой мы встретились у кратона, дворца джокьякартских султанов. Передвижением туристов здесь руководит какой-то мужчина-полиглот, национальность которого трудно определить. Билетов, как и везде, не продают. Просто вы платите 100 рупий, служащий вписывает в книгу число людей с указанием страны, из которой те прибыли, а руководитель назначает гида из числа дворцовых стражников, которые носят саронги, на голове — платки и вооружены крисами; караульные у ворот держат в руках копья. Самостоятельно, без гида здесь ходить не разрешается. Он не только дает пояснения, но и следит за тем, чтобы посетители не ходили, куда не следует. Поскольку Магда сказала что-то по-индонезийски, распорядитель приставил к нам гида, не владеющего английским языком. Это был яванец, вежливый и приветливый, как и все его сородичи. Именно этими качествами они отличаются от жителей Джакарты. Да еще гостеприимством и, я бы даже сказал, некоторой приниженностью. Я думаю, это в какой-то степени наследие феодальной эпохи. Интересно, что в языке яванцев значительно больше возможностей для передачи иерархических различий, чем в языке сунданцев. Кроме того, яванцы более строги в соблюдении традиций, особенно религиозных.