Встречи с Индонезией

Из Палембанга автобус по расписанию отправляется в девять утра. Почему-то мы должны явиться на станцию в половине восьмого. После долгого ожидания все наконец втискиваются в автобус.

Тесновато. Если верить табличке, в автобусе всего двадцать пять мест, а набилось человек сорок. Внешне машина выглядит вполне прилично, но техническое состояние ее оставляет желать лучшего. Сломан гудок, не действует спидометр. На бешеную скорость, с которой мы сейчас помчимся, намекают тигры, изображенные на обоих бортах. Тигр — эмблема компании, которой принадлежит автобус, названный «чап мачан» («тигровый»).

Итак, уже десять, а мы все еще стоим на месте. Наконец в начале одиннадцатого тронулись. Первую сотню километров проехали довольно спокойно. Правда, один раз на границе уезда нас задержала полиция. Предъявили сурат.

Дороги здесь жуткие, машины быстро выходят из строя. Глубокая наезженная колея в красной глине то и дело упирается в огромные лужи и наполненные водой ямы. Первое дорожное происшествие я снял на кинопленку. Дальше они стали случаться так часто, что интерес к ним пропал. В наиболее рискованные моменты, когда автобус особенно резко кренился набок и, казалось, вот-вот перевернется, я старался занять такую позицию, при которой бы меньше пострадала голова. Триста километров мы ехали двадцать четыре часа! А сколько сломали росших у дороги деревьев! А сколько раз тянули автобус канатом! И это в сухую погоду. Легко себе представить, что бывает во время дождей. Но в дождь, оказывается, автобус вообще не ходит.

В конце концов мы все-таки доехали до административного центра кечаматана. Весь первый день ушел на бюрократические дела и сбор сведений о кубу. Здесь кое-что знали об оседлых кубу и почти ничего о бродячих, но они-то интересовали меня больше других. В канцелярии чамата меня подробно расспросили о цели поездки. Никто не возражал — пожалуйста, поезжайте, но только к оседлым кубу. Я же категорически настаивал, чтобы меня допустили к бродячим. Да не убьют они своими страшными куджурами (копьями)! Ну хорошо, чамат согласен отправить меня к моим кубу, но только непременно под охраной. Этого мне еще недоставало! Этнограф под конвоем! Мыслимо ли вести исследования в таких условиях! Но как убедить чамата? Верит ли он в Аллаха? Конечно, конечно, чамат мусульманин. Если Аллах уготовил мне скорую смерть, ничто меня не спасет. Выходя из дому, я могу споткнуться и разбить себе голову о камень. Если же бог своей милостью даровал мне долгую жизнь, ни яд, ни куджуры мне не опасны. Разве можно противиться священной воле Аллаха? И что вы думаете? Чамат согласился. Сбитый с толку моими разглагольствованиями, он даже не сообразил спросить, с чего я взял, будто Аллаху угодна моя поездка к кубу.

У меня много сведений об этом народе, но все они отрывочны и бессистемны. Большинство кубу уже перешло к оседлости. Оседлых кубу в этом районе около 1500 человек, бродячих — в десять раз меньше. О бродячих говорят, что они «очень плохие» и ни с кем не желают знаться — ни с окружающим миром, ни со своими оседлыми братьями, на которых часто нападают. О, если так, иметь при себе одного проводника из деревни оседлых кубу недостаточно. Нужен военный эскорт — иначе убьют!

Бродячие кубу кочуют небольшими группами по 15–20 человек. Они подчиняются только кепала суку (вождю, предводителю группы). Кепала ни на какой государственной службе не состоит и нигде не зарегистрирован. Бродячие кубу сохранили древние анимистические верования. Они не изменили своему образу жизни. Известен всего один случай, когда кубу ушел из леса. Это был некий Чучик, который поступил учиться в специальную школу, созданную правительством для бродячих кубу с расчетом на то, что ее выпускники станут чем-то вроде связующего звена между государственной администрацией и племенем. Со временем Чучик вернулся в лес и теперь живет на реке Медак. Я надеялся его встретить, потому что направлялся именно в те места.

Об оседлых кубу имеются более или менее подробные сведения, но кто знает, в какой мере они правдоподобны? Здешние чиновники — народ приезжий, а немногочисленные специалисты еще не накопили достаточно опыта.

Наконец сборы закончены, я нанял большую лодку с каютой, и в одно прекрасное утро мы отплыли. Экипаж состоял из двух человек — один работал веслом, другой стряпал. Лодка сколочена из досок, щели ниже ватерлинии законопачены, борта закреплены десятью парами шпангоутов. Лодка имеет палубу, поэтому просачивающаяся в нее вода не слишком мешает пассажирам. Кроме того, доска на палубе съемная, благодаря этому воду, скапливавшуюся на дне, можно было легко вычерпать. Каюта выстлана циновками. Она удобна — можно сидеть, прислонясь спиной к одному борту лодки и упираясь ногами в другой. Двускатная деревянная крыша каюты покрыта пальмовыми листьями. На корме — помост, на 20–30 сантиметров возвышающийся над палубой. На нем находятся переносная глиняная печка и небольшой запас дров. Это «камбуз». Такой же помост на носу лодки служит рулевой рубкой; к перекладине с левой ее стороны стеблями ротанга привязано весло.

Плывем медленно. Грозу пережидаем под деревьями на берегу. Дождь льет сплошными струями, так что противоположный берег реки почти не виден. По воде прыгают серебристые шарики, как при крупном граде. Обедаем тем, что приготовлено в нашей маленькой кухне. Забавно наблюдать, как наш капитан-яванец огромным ножом-парангом режет к обеду мелкие луковицы. Гребец — тоже яванец. Вообще же в этих местах живут три этнические группы: оранг-сини (здешние люди), составляющие большинство населения, яванцы и немногочисленные кубу. Оранг-сини говорят на «бахаса Палембанг», точнее, на палембангском диалекте малайского языка.

Подплываем к Баюнлинчиру, деревне, расположенной в устье реки Медак, в 70 километрах от административного центра кечаматана. Деревенский староста принимает меня весьма любезно в своем домике, стоящем, как и другие дома, на плоту, заякоренном у берега. Устраиваю совещание с участием моих спутников и нескольких гостей старосты. Обсуждаем, как подготовиться к экспедиции, что взять с собой и прочее. Кубу живут в каких-нибудь 30 километрах отсюда. Здешние жители о них совсем иного мнения, чем официальные лица. Их не считают опасными или плохими людьми, напротив — спокойным, мирным народом, который подвергается такой же беспощадной эксплуатации со стороны скупщиков, как и жители деревни Медак, поддерживающие с кубу постоянные контакты. Амин Бурхан, председатель совета марги (территориальной общины) Лалан у палембангцев, на чье попечение передают меня мои спутники, решившие на всякий случай держаться от кубу подальше и подождать меня в Баюнлинчире, отвезет меня в деревню кубу на реке Медак и через два-три дня привезет обратно.

В лодке-лавочке покупаю запас риса на дорогу, табак, кусочки специально подрезанных листьев для самодельных сигарет, немного бетеля для женщин и отправляюсь в путь. К деревне кубу подплываем ночью. На берегу мелькают огоньки. Амин говорит, что это горят костры возле шалашей. Однако это еще не конечная цель нашего путешествия. Мы хотим добраться до самого большого селения кубу. В начале третьего причаливаем к берегу. Темно, костры едва тлеют. Выхожу на берег, заглядываю в одну из хижин. Хозяин — он, кажется, не совсем проснулся — смотрит на меня с некоторым смущением. Со всей возможной любезностью объясняю ему, что очень устал и хочу спать. О цели своего приезда расскажу завтра. Парень попался, видимо, толковый. Он сразу понял меня и немного подвинулся, освободив краешек циновки.

Спал я крепко, а когда проснулся и вышел из хижины, солнце стояло уже высоко. Амин о чем-то совещался с кубу. Как я напугал ребятишек, с какими кряками они кинулись врассыпную! Достаю коробку (жестяную, конечно: никакие другие не выдержали бы здешнего климата) с польскими конфетами, открываю и протягиваю ребятишкам. Те опять в крик и бежать. Я не сдаюсь — сажусь около хижины и, причмокивая, съедаю конфетку. На моем лице восторг и наслаждение — очень вкусно! Подхожу к детям. Убегают, но теперь уже не так далеко. Съедаю еще одну конфету, выразительно поглаживая себе по животу. Победа — самый храбрый из малышей начинает двигаться в мою сторону. Чтобы не спугнуть его, медленно протягиваю руку с конфетой. Малыш опасливо приближается. Наконец любопытство берет верх, и он издали протягивает ручонку, хватает конфету, быстро отходит на несколько шагов, сперва осторожно, а потом с большим удовольствием съедает конфету и уже смело является за второй. Его примеру следуют дети, за ними появляются мамы. И вот мы уже подружились. Когда все конфеты съедены, преподношу хозяйке той хижины, в которой ночевал, бесценный дар — пустую коробку из-под конфет.