Тропами горного Черноморья

Она сообщила, что ее зовут Тонечкой, но мы дружно переименовали спутницу в Тонночку,

Выше крутого подъема над речкой Бзе появились первые пихты. На Ачишхо пихт нет, и я впервые вижу их вблизи. Иссиня-темная зелень, под пологом широких ветвей лиловато-коричневый полумрак. Не без опасения перебираю хвоинки: отличу ли елку от пихты? Хвоинки оказываются плоскими, лаково-кожистыми, неколючими. По длине они раздвоены срединным желобком. Шишки тоже не как у елей. Кажется, не осрамлюсь и с елкой не спутаю.

Гиганты пихты, сколько им лет? Лежат поверженные стволы - надо их измерить, хотя бы шагами. Десять,

двадцать, сорок... На шестьдесят метров поднималась вверх, как колонна, хвойная красавица, рухнувшая наконец от старости. Местами великанши легли поперек троны. Видно, когда-то их стволы, преградившие путь, пропиливали или прорубали. А иногда руки до этого не доходили. Тогда и вьючные кони и скот вынуждены были протаптывать обходные петли по кручам, обычно скользким, мокрым от сочащихся родников.

Тонночка, оказывается, неравнодушна к растениям. Несмотря на одышку, она то и дело громко спрашивает:

- А это что за цветок? А это что вьется?

Во весь голос восхищается она красотой лиловых цветов понтийского рододендрона. И наконец вопрошает совсем неожиданное:

- А почему на этой пихте ягоды?

Смущаюсь и становлюсь в тупик. Перед нами совсем маленькая пихточка. Только ствол у нее красноватый да хвоинки светлее и мягче, а по форме такие же, с желобком. Почему же на этой пихте ягоды вместо шишек? К счастью, быстро догадываюсь: ведь это тис, красное дерево! Как коварно похожа его хвоя на пихтовую!

Ловлю себя на том, что не могу определить нашего положения на Аибге. Где мы находимся? В каком месте по отношению к видимым из Красной Поляны пирамидам?

Каждое скользкое место оглашалось воплями Тонночки. Идущие по соседству с нею мужчины подавали ей руки, подбадривали, успокаивали.

Как досадно, что она так громогласна, так беззастенчиво нарушает торжественную лесную тишину.

Утомительный надоевший подъем неожиданно подводит к неуютному поселку, раскинувшемуся на лесной прогалине. Поляной такое место не назовешь: на скальном грунте не осталось ни травинки - настолько все выбито скотом. Фанерные и драночные хибарки, как и на Ачишхо. На нас для порядка лают большие собаки. Первые балаганы стоят па торной сквозной тропе, поэтому посторонние гости не очень волнуют псов. У пастухов покупаем и пьем острое, хмельное на вкус, кислое молоко.

Троп вокруг столько, сколько заблагорассудилось их протоптать коровам... Впрочем, одна из троп, берущая

правее "вполгоры", косогором,- более торная. Это вьючный тракт южного склона Аибги, сообщающий между собою его пастушеские поселки. Тропа идет совсем близко к верхней границе леса.

Вот как мы высоко, а ощущение окрыленности, так радовавшее на Ачишхо, все еще не наступает. Значит, дело не и разреженном воздухе - не хватает радующих панорам.

Сквозь облака, окутавшие тропу, видно, что временами лес прерывается мы пересекаем высокотравные субальпийские поляны, с них должны были бы открыться далекие виды! Но из тумана лишь призрачно высятся готические вершины пихт, и в тумане же бездонно тонут их уходящие под склон стволы.

Вдали ворчит гром, и вскоре нас смачивает крупным беглым дождем.

Впереди раздается лай, на нас мчатся из мглы огромные мохнатые, похожие на медведей, овчарки. Туристы испуганно останавливаются, кое-кто пятится. Кричу:

- Стойте на месте!

Но Тонночка не выдерживает и пускается в бегство. Ее нагоняет огромный пес и на ходу вырывает со спины большой кусок платья. Басистый вопль пострадавшей обескураживает пса, а через секунду его уже отгоняет палкой выбежавший откуда ни возьмись пастух.

Из тумана выплывает несколько балаганов, прилепившихся на ступенях крутого склона. Ищем в них защиты от возобновившегося дождя. Зашпиливаем булавками прореху на Тонночкиной спине. В центре балагана дымит очаг. Людно, тесно. Готовности принять нас на ночлег хозяева не выказывают, говорят, что дальше на тропе есть еще Вторые и Третьи балаганы. Именно в Третьих нам рекомендуют ночевать.

Первые балаганы - мы в них пили молоко. Вторые - ждут нас впереди. А в которых же по номеру балаганах мы находимся? Судя по ответам, такой вопрос перед хозяевами не возникал. Помечаю балаганы на схеме и ставлю на них номер: "Полуторные". Иначе запутаются любые туристы.

Дождь приостановился, но все равно быстро вымокаем. Нас кропит своим душем каждая субальпийская травка в человеческий рост высотой. Идем лугами, оставив границу леса где-то внизу справа в тумане.

Местами крупные массивы облачной мути начинают редеть и как бы раздвигаться. Между ними темнеют зияющие провалы - там видна далекая лесная глубина, и впервые рождается ощущение набранной нами огромной высоты. Становится легче идти, поднялось настроение. Тучи смещаются, сменяют друг друга, словно кто-то их месит. Вот в разрыве облаков промелькнули крохотные домики и петли реки. Это Псоу. Значит, мы идем по тыльной относительно Красной Поляны стороне Аибги, то есть еще где-то внизу мы обогнули этот хребет.

Облачное месиво уплотняется, оседает, оно уже под нами. Слева открылись крутые луговые склоны Аибги - какая она отсюда монотонная! Где ее пирамиды? Это те самые однообразные скаты, которые видны с шоссе из автобуса и с вершины Монашки, когда смотришь в торец хребту.

Облака прижимаются все ниже, и вдруг над ними возникает дивно вознесенная, царящая над миром раздвоенная вершина. Ее склонов, предгорий, корней не видно. Она одна в небе над серо-белым морем ворочающихся облаков, как ковчег над потопом, как божество! Это Ахаг, видный и с Ачишхо. Как он здесь приблизился, как вырос!

Картины меняются со сказочной быстротой. На самой оборудованной сцене не сумели бы так быстро сдвигать декорации. Облака опускаются, тело Ахага растет, это уже шатер, а вот и целый хребет Кацирха, над которым он гордо вознес голову. А за Ахагом граненая Арабика, несравненно более близкая, чем при взгляде с Ачишхо. Грозные, нагроможденные "Гагринские Альпы"...