Заскар. Забытое княжество на окраине Гималаев

Лет через тридцать в Ладакх явились миссионеры, капуцины и иезуиты, которые несколько раз пересекли страну и побывали в тибетских миссиях Тсапаранга, Лхасы и Шигацзе. Эти католические миссии процветали почти сто пятьдесят лет, до 1745 года. А потом, насколько известно, в Гималаях не было ни одного европейца до Уильяма Муркрофта, одного из самых просвещённых английских исследователей. Он прошёл по Зоджи-Ла в 1830 году.

Наш автобус остановился в Драсе, первом селении после перевала, где власти установили контрольный пункт. Именно здесь в 1820 году Муркрофту передали Библию, датированную 1586 годом. Кто её потерял или оставил: Диего или какой-то миссионер? Скорее всего она принадлежала миссионеру, ведь купец был неграмотным.

Проведённые Муркрофтом исследования фауны и флоры Ладакха очень интересны; к несчастью, Муркрофт и его компаньон Требек умерли во время своего единственного большого путешествия. Муркрофт не успел написать историю своего путешествия, о котором мы знаем лишь из его дневника и подробных заметок, доставленных в Индию слугой после его смерти.

Именно из них нам известно, что между 1820 и 1825 годами он встретил в Ладакхе, недалеко от Драса, человека, похожего на бродягу. На самом деле то был венгерский учёный-востоковед Кереши Цчома, который отправился на восток в поисках истоков происхождения своего народа. Кереши был молодым серьёзным человеком, склонным к приключениям. Муркрофт посоветовал ему вместо скитаний по Гималаям осесть где-нибудь и изучить местный язык. Он дал ему денег и представил доверенному лицу ладакхского князя, уроженцу Заскара. И Кереши Цчома отправился вместе с ладакхцем в Заскар, где изучал тибетский язык и стал затем крупнейшим знатоком тибетской культуры, пионером гималайских исследований. Кереши Цчома, первым из европейцев посетивший Заскар, пробыл там десять месяцев, с ноября 1823 по август 1824 года, а затем и целую зиму следующего года. Он страдал от ужасных морозов и замуровал себя в келье, чтобы без помех изучить тибетский язык. Очень жаль, что он ничего не написал о своих впечатлениях об этом крае; во всяком случае я не смог найти документов, в которых бы Кереши поведал о своём долгом пребывании в стране.

Всё это лишь подогревало моё желание посетить самому этот Заскар, о котором не имелось ни одной книги, хотя со времени Кереши прошло уже полторы сотни лет. Похоже, редкие путешественники в Гималаи избегали этих мест, предпочитая посещать Ладакх и другие более гостеприимные долины.

Вторым европейцем, попавшим в Заскар, был некий Томас Томсон. Он посетил княжество в 1848 году и тоже не оставил рассказа о своём коротком визите. Скорее всего он, будучи ботаником, больше интересовался растениями, а не людьми.

Первые встречи

Когда я, покрытый густым слоем пыли и изнурённый долгой поездкой и высотой, добрался до Каргила, было шесть часов вечера. Мой багаж сбросили с крыши автобуса прямо на мостовую главной базарной улицы, по которой прогуливались мусульмане в тюрбанах и ладакхцы в высоких шапках из шёлка. Вся эта цветисто одетая толпа окружила меня и мой багаж, но я, совсем не смущаясь, обратился на тибетском языке к стоявшему ближе всего человеку. Воспользовавшись его замешательством, я попросил помочь донести багаж до тибетской гостиницы, которую приметил в боковой улочке. Хозяина на месте не оказалось, но его юный отпрыск отвёл мне крохотную комнатушку, куда я сложил багаж. Заперев дверь на свой собственный замок, я отправился побродить по Каргилу.

Не успел я сделать и десяти шагов, как столкнулся с тибетской красавицей, с которой познакомился в Сринагаре. Она выглядела ещё свежее и очаровательнее по сравнению с запылённым бродягой, каким казался я.

— Пойдёмте выпьем чаю у моих друзей, — предложила она мне, словно мы были давнишними приятелями, а встреча в Каргиле была самой естественной вещью в мире. Она привела меня в дом своих ладакхских друзей, где нас угостили тибетским чаем.

Все путешественники, посетившие Гималаи, жалуются на «отвратительный тибетский чай», изготовленный с прогорклым сливочным маслом. Я не согласен с критиканами. Плохой тибетский чай действительно отвратителен, но хороший тибетский чай — великолепный напиток, если принимать его за то, что он есть на самом деле, иначе говоря, за бульон. Поскольку это суп со сливочным маслом, и ничто иное. На чай он похож лишь цветом, а вкус ему придают масло и соль.

В гостиницу я вернулся поздним вечером. Торговцы просыпались после долгой сиесты, и улицы кишели людьми. Резкий свет керосиновых ламп чётко обрисовывал силуэты людей, обступивших небольшие лавочки. Обходя собак и натыкаясь на ребятишек, я добрался до гостиницы, где меня как друга дамы из Лхасы тепло встретил хозяин, высокий и тощий тибетец. Я немедленно спросил его, нельзя ли подыскать надёжного проводника и вьючных животных, чтобы отправиться в Заскар.

Едва я начал объяснять хозяину гостиницы, какой человек мне нужен, как он заявил, что у него есть как раз такой человек. Мне повезло — в тот день в Каргил прибыла группа заскарских монахов. Он знал этих людей и уверял, что на них можно положиться. Они вскоре собирались отправиться домой и, быть может, захватили бы меня с собой. Хозяин тут же послал сына на поиски своих друзей.

Стояла уже поздняя ночь, когда раздался стук в мою дверь. На пороге возникли два молодых монаха, крепкие щекастые парни. У них были бритые головы, ярко выраженные монголоидные черты лица и хитрющие раскосые глаза. Я критически оглядел их с ног до головы и составил себе первое осторожное мнение. Но не мог скрыть любопытства, ведь то были первые встреченные мной жители Заскара. На них были платья без рукавов из грубой красной шерсти, а на шее висели чётки и амулеты, подтверждавшие их положение. Я знал: монах в Гималаях не обязательно служитель культа или набожный человек. Это может означать, что данное лицо учится или училось в одной из буддийских школ. Монахи (тр'ва) являются на самом деле учениками, которым преподают учителя (геше) под надзором лам.

Один из них, Нордруп, внешне был весьма обходителен и поначалу даже пришёлся мне по душе. Но я не мог отделаться от мысли, что он, по-видимому, чуточку хитрее, чем положено быть кристально честному человеку. Второй выглядел упрямцем. У обоих были приятные лица. Нордруп сразу же безапелляционно заявил, что будет моим проводником — он ничуть не сомневался, что я не смогу отдать предпочтение другому. У него, как он сказал, есть двенадцать лошадей, которые сейчас набираются сил на пастбище у монастыря Рингдом в ста тридцати километрах от Каргила, в противоположном конце долины Суру. В ближайшее время он возвращается в Заскар с товарами, которые сейчас закупает на базаре. Его лошади повезут мой багаж, а он с удовольствием станет моим проводником. Затем Нордруп напрямик спросил, какую сумму денег получит за лошадей и свои услуги. Я был слишком измотан, чтобы среди глубокой ночи обсуждать детали экспедиции, и попросил монахов прийти рано утром.

Я надеялся получить заслуженный отдых во сне, но вскоре узнал, что Каргил по праву славится своими блохами. Добрую половину ночи я просидел на краю постели и нещадно чесался, думая о том, сколько бессонных ночей провели здесь многочисленные торговцы, оказавшиеся на этом перекрёстке караванных путей.

Лежащий на берегу Суру под защитой гор, Каргил всегда был далёкой и труднодоступной целью многих завоевателей, не последним из которых можно назвать Александра Македонского. Во время долгого похода из Греции в Азию его войска подстёгивала надежда добраться до богатств страны «муравьёв-золотоискателей», легенда о которых докатилась и до них. Александр дошёл до Инда в его нижнем течении, но не смог отправиться вверх по долине и углубиться в неведомые горы. Сделай он это, и его войска добрались бы до Каргила, стоящего в месте слияния Инда и Суру.