Где рождаются циклоны

Заметки о буре.

Внезапно погода изменилась. Настоящая зима, по­рывы резкого ветра, неспокойное море. Мы обогнули Азорские острова.

Море серое, вся его безбрежная поверхность по­крыта барашками. Волны ударяют сзади, немного наи­скосок и увеличивают скорость хода; эти длинные и могучие волны поднимают корабль и разбиваются о левый борт, обдавая его изумрудными брызгами.

Сквозь разорвавшиеся облака проглянуло солнце; на посветлевшем горизонте вырисовываются то поднима­ющиеся, то опускающиеся темные горы воды. Пени­стые гребни волн отливают всеми цветами радуги. Ле­тают чайки. Ветер уносит и переворачивает их.

Путешествие не могло окончиться без бури. Ветер переменился. Волны ударяют теперь навстречу, не­много наискосок, замедляя ход корабля. Качка увели­чивается. Кажется, будто море поднимается над гори­зонтом, вздувается и хочет разбить борта парохода. В буфете падают тарелки.

Я стою на палубе, ухватившись за перила. Палуба по временам принимает почти вертикальное положение. Волны набегают под корабль, приподнимают корму и винт вертится в воздухе. Тогда весь корпус корабля вздрагивает. Волны разбиваются о борта о глухим щумом. Они точно бешеные, точно дьяволы, с белыми пятнами, брызгающие пеной. Иногда они катятся громадной темной массой, похожей на скалы; поднимаются к небу, вздуваются, потом рассыпаются мелкими брызгами.

Иногда же следуют одна за другой, как украшенные перьями скачущие индейцы.

Ночью можно различить только бесформенный хаос, полный белых привидений.

Сегодня вечером по небу неслись громадные лиловые, с розовым оттенком, тучи. На горизонте было светло и точно полоса яркой меди ограничивала покрытую барашками массу воды. Потом, когда солнце скрылось, море внезапно сделалось совсем, черным; ветер засвистал в такелаже и яростнее стали вздыматься волны.

Нет никакой возможности спать. Все время свали­ваешься с койки на пол. Слышен стук, треск, глухие удары. Грохот такой, точно всю ночь идет бомбарди­ровка. Волны ударяют в иллюминатор. Машине бес­престанно приходится работать впустую и весь корабль содрогается как в истерике, в то время как винт вер­тится в воздухе. Он скрипит, он стонет, он страдает.

Корабль разрезает волны. Но они, угрюмые и яро­стные, идут на приступ. Вот он все больше и больше валится на бок... поднимется ли он? Да, он поднимается, легко, одним порывом разрывая море, которое ревет и плюется вокруг него. Волны сталкиваются. Дымятся, пенятся и белыми пятнами покрывают море до гори­зонта. Под кораблем образуется пропасть, точно кто-то втянул воду в самую глубину океана. Вот поднимается гигантская, как зеленая скала, волна и обрушивается на левый борт с грохотом землетрясения.

Самое интересное это изменившаяся перспектива.

Ровная поверхность моря при спокойном состоянии превращается в целую систему гор, беспрестанно опрокидывающихся. Точно открываются долины, будто по­являются сверкающие снегом вершины.

Чайки мелькают среди волн, затем поднимаются прямо кверху, как ласточки над полем.

Без устали работает машина, но чувствуется, что ей тяжело. Пошел дождь. Опускаются серые сумерки. Море ревет. Издалека доносится глухой шум обвала.

Последняя ночь на корабле. Она будет неспокой­ной. Долго будешь ты ворочаться на своей койке, не­счастный атом, бросаемый из стороны в сторону, не­уверенный в завтрашнем дне, неуверенный даже в часе, даже в минуте, которые должны наступить. Ко­рабль это упрямый механизм, который со свистом и презрением перебрасывают волны. Весь корпус его стонет. А, между тем, каждая часть его крепко дер­жится на своем месте, каждый лист обшивки поддер­живает своего соседа. И механизм работает, работает без устали, прокладывая путь сквозь хаос враждеб­ного, сорвавшегося с цепи мира. В этой железной скор­лупе несчастные души колеблятся как огонь лампы от ветра. Задует ли вихрь одним порывом все эти мига­ющие огоньки? Погрузит ли их в ужасную, ледяную пу­стоту?

Над бесцветным хаосом моря тянется длинная свет­лая полоска дыма; понемногу она удаляется и нако­нец исчезает. Это пароход, идущий своим путем, еще более трудным, чем наш, так как громадные волны бьют его спереди и преграждают путь своею грудью. Ветер ему навстречу и буря перед ним. Он проходит, точно призрак корабля, унося через разыгравшиеся стихии призраки живых. Мы не можем оторвать глаз от этой светлой полоски дыма, от света, все более и более слабого, в котором есть что-то человеческое, ко­торый напоминает мысль, исчезающую во мраке.

Спирали.

Все здесь осталось попрежнему: комната, книги, привычные и знакомые вещи. Путешествие окочено. Снова связана, на мгновение прерванная, однообразная нить жизни. Но вещи не изменились; они хранили свой обычный облик, свое место, свой запах. Только вы, возвратившиеся, стали теперь чужими.

Вот, например, это кресло! Разве не на нем вы со­вершили ваши первые и, вероятно; самые интересные путешествия? Теперь вы сидите на том же месте, с той же трубкой в зубах и припоминаете былые мечта­ния. Воображаемые образы прошлого стали теперь вос­поминаниями; но и в тех и других одинаковая сущ­ность. Желания, сожаления; но какое маленькое место занимает между ними настоящее.

Острова, конторы с запахом пряностей и розового дерева, пальмы, покачивающие свои вершины среди лазури или точно осыпанные инеем при лунном свете, убранные цветами хижины, пестрая толпа на набереж­ных, китайцы в черных шелковых одеждах. Индусские женщины с украшенными золотом лицами, желтые малайцы с горящими глазами, европейцы с ввалившимися от лихорадки щеками, негритянки в мадрасских оранжевых платках, представители всех рас, кишащие под знойным солнцем тропиков, жадные или смирив­шиеся, вялые или страстные, кроткие или жестокие, но все предназначенные одной и той же участи. При­бытие кораблей в порты, свистки при маневрах, скрипение блоков, плеск пирог, рев сирены. Река и лес, бесконечные смертоносные джунгли, медленное течение мутной воды под сводом листвы, первобытная жизнь человека в лесу, мираж золота — что это такое, если не смутные образы сновидений.

Жадными глазами глядел я на зрелище, которое представлял мне мир. Я видел города, построенные купцами на берегах далеких морей, на побережьях, где царит лихорадка и где лишь упорная алчность может удержать белого человека; видел разнообразие обычаев и разнородность страстей; тщетные надежды искателей приключений, неукротимую жажду золота; жестокость первобытных людей и еще более опасную жестокость цивилизованного человека; столкновение ненависти, жад­ности и суеверия, под этим тропическим солнцем, ко­торое разжигает кровь и безжалостно освещает глу­бины человеческой души, подобно тому, как яркий свет лампы обнаруживает скрытое недостатки лица. Я ви­дел эти знойные страны, где царит скука, где алкоголь и опиум приносят тоскующей по родине душе желан­ное успокоение. Я наблюдал многие лица, на которых отражались безумие или мудрость, ненависть или лю­бовь, признаки которых одинаковы под всяким небом. Я видел тщетные усилия людей, боровшихся в лесах и по берегам жарких рек, в самом сердце природы, со­четавшей с таким равнодушием в своем непрестанном развитии жизнь, страдания и смерть. Я сохранил в себе эти образы, как драгоценное сокровище, зная, что времени мало для жатвы и для свидетельства о виден­ном. И вот теперь, склонившись над моим богатством, я подобен томимому жаждой человеку, который хочет напиться из своей ладони... и видит, что вода уходит сквозь его пальцы.