Где рождаются циклоны

Никто в точности не знает, какова была его даль­нейшая судьба. В Каракасе, впрочем, есть несколько человек, которым это известно. За ним тщательно сле­дят. Кастро кочует, перебирается с острова на остров, от Сан-Жуана де Порто-Рико до Сан-Доминго, поста­ревший, преследуемый, скрывающийся под чужим име­нем. Может быть он устраивает заговор? Но кому в го­лову придет восстановить этого неудачного Гелиогабала.

Дон Пепе умолкает. Наши шаги звонко раздаются в пустом патио.

— Завтра я уезжаю, — говорит старый баск. — Еще два или три таких путешествия и я покупаю себе домик вблизи Сен-Жан-Пье-де-Порт. Madame и я закончим там наши дни. Я трепался всю свою жизнь и нужда­юсь в отдыхе. Баста! Еще одно маленькое усилие... И старик поднимается, надвигает шляпу на голову и скрывается в ночной темноте.

V.

ВОЗВРАЩЕНИЕ.

Нагрузка угля.

Форт-де-Франс! Предпоследняя остановка на обрат­ном пути. Время года более прохладное. Нет больше гнетущей жары, ослепляющего сверканья воды, же­стоких лучей октябрьского солнца. Небо подернуто дым­кой, краски стали не такими яркими.

Я гляжу на деревья с узорной листвой, на пальмы, на окутанные облаками вершины вулканов, на всю эту декорацию островов, которую я, может быть, никогда больше не увижу.

На набережной возвышается гора угля. Деревянные мостки доходят до люков в угольный ямы на корабле. Около сотни негритянок заняты нагрузкой угля. Они берут лопатой из кучи угольную пыль и черные куски угля и кидают все это в корзину, весом по меньшей мере тридцать кило. Одни из них помогают другим поставить эту корзину на голову. Тогда они становятся в очередь перед маленьким окошечком, где за каждую корзину им выдается билетик. Держась совершенно прямо под тяжестью ноши, с напряженными мускулами шеи, они долго так ожидают, стараясь обмануть уста­лость и нетерпение болтовней, смехом и спорами. Боль­шая часть из них, если смотреть на них сзади, пре­красно сложены, лоснящиеся длинные ноги, мускулистые шеи, гладкие, как ветви пальм. Одна из них, стоящая первой в очереди, похожа на богиню из бронзы. Но лица отвратительны: выдающиеся подбородки и кости среди всей этой черноты белые кружки глаз. У многих толстые животы и груди, как бутылки из тыквы. Они одеты в грязные и пыльные лохмотья, в отвратительные тряпки, в балахоны из старых мешков и бумажной материи; головные уборы самые невероятные, соломенные шляпы, найденные среди отбросов, старые каски, мадрасские платки, фуражки; опроки­нутые корзинки.

Одна за другой, по данному им знаку, они спуска­ются по мосткам, одним движением головы опроки­дывают корзину в открытую пасть угольной ямы и опять бегут наполнять корзины. В то время как они роятся в угле, обрушиваются части кучи, поднимая густую черную, как дым, пыль, затемняющую свет.

Они шумят, как крикливые птицы на берегу моря. Две женщины вцепились друг другу в волосы. Вокруг них другие болтают и бранятся. Два негра разнимают дерущихся. Поднимаются крики, вой. Затем они снова становятся в очередь, не сгибаясь под тяжестью ноши.

Так ходят они взад и вперед, целыми днями и ночами, под палящим солнцем. Машина легко могла-бы заменить этих невольниц; она работала бы скорей и дешевле и сберегла бы напрасный труд. Но грузчицы угля взбунтовались, как только зашла речь о том, чтобы отнять у них корзины.

Дармоеды.

Поэнт-а-Питр. Ревет сирена. На этот раз это по­следняя остановка. Вода на рейде нежно-зеленого цве­та. Голубые парусники покачиваются на якоре. На закругленном, покрытом зеленью, берегу дома кажутся серыми и коричневыми пятнами. Бледные облака неровной полосой протянулись по лиловому и розовому небу. Я опять встретился с дон Пепе. Он облокачива­ется рядом со мной на борт и бормочет тихим голосом: „Вы слышали про гибель „Африки" при выходе из Жиронды? Масса жертв. Капитан скрывает это". И он добавляет: „Предстоит бурная погода. „Порто-Рико" идет с опозданием на две недели. Придется нам по­плясать".

Он тащит меня к себе в каюту, чтобы показать свои сокровища. Замечательно тонкие и белые перья хохлатых цапель, перья серой и голубой цапли; жем­чуг. Он доволен своим путешествием. Но зато пришлось порядочно потаскаться.

Пассажиров немного: коммерсанты, жандармы, ка­кие-то неопределенные личности, должно быть чинов­ники. Все они пьют, едят, Спят, валяются на раскид­ных креслах. В баре покер и неизменная соломинка.

Моряки называют пассажиров дармоедами, людьми, которые только работают челюстями. И, действительно, для корабля они не больше, как пара челюстей! С верхней палубы, нагнувшись над этим колодцем, из которого несет запахом масла и угля, я вижу вну­тренность корабля. Глубоко, внизу, отгороженное желез­ными решетками машинное отделение, освещенное от­блеском топок: полуголые люди целыми и лопатами бро­сают уголь в красную пасть топок. Повыше, в отдель­ной клетке, машины: сталь, бронза, медь, отполиро­ванные, блестящие, обильно смазанные маслом, равно­мерная работа поршней и рычагов; громадный котел, трубы для пара, все то, что составляет сердце кора­бля, правильное биение которого не могут нарушить са­мые большие волны; механик в синей блузе, не отрывая глаз от манометра, следит за давлением пара. Подняв голову, я вижу, на фоне ночного неба, силуэт вахтен­ного офицера, шагающего но мостику; ниже его рулевой у колеса; немного дальше, в капитанской каюте, с разложенными картами, лицо капитана. Каж­дый на своем посту, каждый в сознании своей ответственности, каждый, как гвоздь или заклепка в постройке, чувствующий себя необходимой частью целого. Дармоеды исключены из этой могучей солидарности. Корабль плывет и привезет их в порт. Они не задаются вопросом, сколько для этого требуется энергии, расчета, труда и непрестанного внимания. Все это должно делаться для них: ведь они платят.

Тревога на корабле.

Спокойное море неопределенной окраски с набегающими длинными полосами волн. По бледному небу плывут мелкие серовато-розовые тучки. Свежий, почти холодный воздух. Вот снова появились водоросли Саргасского моря.

Я лежу у себя в каюте и мечтаю.

Вдруг раздается звук сирены, зловещий, протяжный рев. Слышен топот бегущих ног. Я выскакиваю из ка­юты. Кто-то кричит: „спасательные пояса!" Я дергаю веревочку и целых три пояса падают мне на голову. „Все на свои места! готовься покидать корабль!" Что это такое? серьезная опасность?

Нет. Это только маневр. Но этого вполне достаточно, чтобы напомнить, если вы это забыли, что корабль находится в открытом океане, на четырех тысячах мет­рах глубины, и что в один из ближайших вечеров можно легко очутиться в лодке, дрожа от холода и страха, так что зуб не будет попадать на зуб. Все бе­гут к лодкам: доктор, комиссар и толстая горничная, второй никак не удается надеть спасательный пояс. Командир кричит в мегафон: „на свои места! на кора­бле пожар!“ и пожарные трубы начинают действовать во всю. Затем корабль поворачивается, так как его нужно вывести из сферы действия ветра.