Поездка за город (СИ)

Но совсем недолго продолжалась наша радость и довольство собою: выбравшись почти на дорогу, мы обнаружили милицейскую машину, как раз подруливавшую к нам и явно собиравшуюся остановиться. Значит облава куда серьёзнее и глобальнее? Это не могло оказаться случайностью или недоразумением: выскочившие сотрудники – при табельном оружии и с дубинками в руках – уже вполне внятно кричали в нашу сторону что-то скабрезное и угрожающее, призывая одновременно остановиться. Они быстро приближались: эти молодцы явно занимались физподготовкой со всей серьёзностью и ответственностью и были в хорошей форме. Я встал первым: в этот раз мы проиграли по-настоящему, и глупо было оказывать сопротивление уже настоящим служителям закона: нашим главным защитникам в мирной жизни.

Однако грубовато повели себя те, о ком я был такого высокого мнения: налетев с разгону, они без разговоров применили своё главное орудие производства. Два удара палкой заставили меня упасть на землю, и ещё один – ногой в живот – принудил забыть обо всём и сосредоточиться на яркой дикой вспышке, сразу же отрезвившей и поставившей на место представления о том, как всё должно быть в этом лучшем из возможных миров.

От этих мордоворотов можно было ожидать продолжения экзекуции, но к счастью его не последовало: они посчитали свою миссию исполненной и теперь волокли нас к машине. Неужели они решили предъявить нам обвинение в той мелочи, которая не заслуживала даже упоминания в сводках, не говоря уж о заведении дела? Совсем уж неприлично выглядело это со стороны, но что могли мы поделать в такой неприятной ситуации? Нас подтащили к машине: тут же нашлись и наручники, больно защёлкнувшиеся и сделавшие невозможной даже мысль о бегстве: где уж тут было уйти от преследования, когда весь этот город объединился против нас, выставив под занавес уже такой аргумент, с которым никто и ничто не смог бы просто так справиться.

Нас усадили на заднее сиденье и захлопнули дверцы: мы потирали ушибленные места, теряясь в догадках; и только тут наконец мы обратили внимание на человека, сидевшего в водительском кресле.

Он был также в милицейской форме: только офицерские погоны отличали его от преследовавших нас сотрудников, сделавших свою работу, видимо, по его указанию: обернувшись в нашу сторону, он с интересом теперь рассматривал пойманных опасных преступников.

“Ну что, ребятки, попались? Нехорошо бегать от милиции, нехорошо: мы ведь при исполнении, а когда мы при исполнении: с нами лучше не шутить. Усекли?”– Мы покорно кивнули.–”Вот и славно. Но долго я распространяться не буду: я просто объясню, что вас ждёт. И тогда решим уже, что делать дальше.”– Он приподнял лист бумаги, лежавший на коленях.

“А мы ведь про многое знаем. Просто ведь диву даёшься, до чего опускается человек, который думает, что ушёл из-под контроля: не так ли?”–”И в чём же мы виноваты?”–”А вы не знаете?”– Он всплеснул руками.–”Не-а.”–”Ну что ж: придётся во всей красе описать, что вы сделали, и во что вам это может вылиться: естественно, по совокупности.”

“А вначале у нас идёт мелкое хулиганство с нанесением ущерба общественному имуществу: ну кто же бьёт бутылки со спиртными напитками в подъездах жилых домов? Статья небольшая, но: здесь ведь задеты и личные интересы. А когда задеваются такие лица : желающие, кстати, некоторого прояснения ситуации…”–”Да ошибка это была!”–”Может – ошибка. Только ведь следствие покажет: а следствие не делает ошибок.”– Он зловеще умолк, давая нам почувствовать опасность положения.

“Хотя, разумеется, дельце-то мелкое: на фоне последующего. Там ведь уже не просто – лица, там: структуры, и ещё какие структуры!”– Он возвысил голос.–”В-общем: попытка срыва предвыборного митинга – дело куда более серьёзное. Особенно если учесть: кем он был организован.”–”Да ничего мы не срывали: мы просто подошли и задали пару вопросов, и больше там ничего и не было!”–”Как же не было: есть же свидетели, которые ясно и недвусмысленно показывают, что около тринадцати тридцати – примерно так? – в районе проведения предвыборного мероприятия оказались два молодых человека – описания прилагаются – пытавшиеся спровоцировать недовольство участников, что едва не привело к беспорядкам. Описания зачитать?”–”Нет, не надо. Но ведь не было никаких беспорядков: это же всё из пальца высосано!”–”Из пальца? А насчёт пальцев – это у нас отдельно. Поскольку в результате имеется и один пострадавший: получивший лёгкие телесные повреждения нижних конечностей.”–”Это кто же: тот ублюдок, который меня ударил и участвовал в облаве?”–”А кто тут ублюдок – это суд покажет; я просто хочу заметить, что подобное обращение в адрес уважаемых лиц города может вызвать дополнительные неудобства: в виде возбуждения дополнительных статей уголовного кодекса. Это ясно?”– Я покорно кивнул: подобные толкования наводили настоящий страх и трепет явными искажениями и почти зеркальными отражениями в кривом дефективном стекле: странно ещё, что нас не пытались обвинить во всех остальных возможных прегрешениях, к некоторым из которых мы на самом деле подобрались ближе, чем к уже нам приписанным. Хотя, разумеется, это был не полный список.

“Насчёт митинга: это полный бред. А что ещё там дальше будет: ваше отделение – я надеюсь – не решило таким образом закрыть все дела за последний год, повесив их на нас?”–”Смеёмся, значит? А не хочешь ли ещё: пару десятков раз по рёбрам или по почкам?”– Он свирепо взглянул на меня, и я сразу забыл обо всех возможных шутках: этот лейтенант был достойным сыном своего города, жившего теперь в новом измерении, где законы обычной человеческой жизни не играли уже роли и уступили место чему-то первобытному и жестокому, заполнившему улицы и площади клейкими тёмными нитями, куда лучше было не попадаться никому, поскольку в укрытиях – бережно прислушиваясь к малейшим вибрациям волокон – сидела целая армия мерзких пауков, готовых выскочить и схватить очередную сладостную жертву.

Непонятно правда было следующее: какой смысл им было именно на нас устраивать такую массированную облаву: не собирались же они на самом деле использовать нас как сточную канаву, посредством которой удалось бы расчистить наверняка неблагоприятную статистику. Если они так хорошо знали о наших делах в этом городке, то ясно должны были представлять себе: лишь сегодняшние преступления могли быть отнесены на наш счёт, и огромная куча свидетелей и очевидцев подтвердила бы наше алиби в связи со всем происшедшим здесь за последние два года.

Мерзкий тип всё ещё выжидал: возможно, он хотел видеть мою следующую реакцию, так что стоило поаккуратнее выбирать слова и выражения.–”Простите: я не то что-то говорю.”–”И неудивительно. Чего ж можно ждать от людей, устроивших за сутки сразу два пьяных дебоша: это ж умудриться надо!”–”Как два? Вы нас явно с кем-то путаете.”–”Ай-ай-ай: снова за своё, значит: то есть я не я, и лошадь не моя?”–”Нет, а что вы подразумеваете под дебошами: объясните уж.”–”Ладно, так и быть. Во-первых, развлекательное заведение “Афанасий”: я надеюсь, не надо объяснять, что в подобное место ходят для того, чтобы отдохнуть, развеяться, спустить пар…”–”Да там местная братва скандал организовала, а мы-то тут при чём?!”–”Какая ещё братва? Не знаю я никакой братвы: зато вот ребятки мои – видите, за окошком? – давно палками не махали, так что если разговор продолжится таким вот образом, то я и попросить их могу!”– Я сразу сжался и представил, как это будет на самом деле: мы ведь были в полной их власти, и соответствующим образом оформленное дельце могло на самом деле вылиться во что-то серьёзное. Но он не стал подавать сигнала: лейтенант явно старался нагнать на нас страху и добиться послушания, и только мотивы всё ещё скрывались под водной гладью айсберга, выставляя наверх прожжёного негодяя и афериста в милицейской форме.

“Ну да бог с ним, в конце концов: потеряли контроль, ориентацию…”–”Ориентацию мы никогда не теряли.”– Он тупо уставился на меня.–”Нет, ты знаешь, я наверно сам сейчас тобой займусь: если не заткнёшься.”– Похоже, он любил слушать сам себя, а мои выпады сбивали его с настроя и мешали парить в поднебесье, куда он явно вознёсся, разыгрывая дешёвый спектакль.