В погоне за Мексикой

«Послушайте, — тянет американец за рукав крестьянина. — Зачем быку втыкают в спину эту пику?»

«Кьен сабе!» («Кто знает!») — произносит свои любимые слова крестьянин, не оборачиваясь в сторону американца.

На арену выбежали бандирильеро с разноцветными острыми,'как гарпуны, палочками в руках.

«О, о! — воскликнул американец. — Это ужасно, зачем они вонзают эти палочки в спину быка?»

«Кьен сабе!» — опять произнес крестьянин.

Выходит матадор. Он вынимает шпагу и убивает быка.

«О-о! Ужасно! — воскликнул американец. — Правильно говорят, что мексиканцы — варвары. Зачем он его убил, этого красавца быка?»

Крестьянин посмотрел на американца и сказал:

«Он его убил, сеньор, потому, что бык черный!»

«О кэй! — радостно воскликнул американец. — Конечно, раз он черный, его надо убивать. О кэй!»

Снова все смеялись, и я понял, что никто из этих людей не может быть членом «Лиги антитаурина».

Мы снова сели в машину и поехали на пастбища. Большие участки земли огорожены колючей проволокой. Десятки «Торосбравос» гуляют за проволокой. Быки так могучи — вес каждого около пятисот килограммов, рога их так остры... Для того чтобы быки лучше развивались, хозяин устроил им водопой в горах. Каждый день они должны совершать трудный поход в горы и обратно.

Мы пересели в маленькую машину и поехали за колючую проволоку по пастбищу. Рауль вел машину. Борис Головня целился из киноаппарата, а я был просто наблюдателем. Быки совсем близко. Борис ловит один хороший план, второй.

Вдруг машина останавливается. Колесо попало в небольшую ямку. Огромный черный бык направился к нам. Он шел, неторопливо водя из стороны в сторону рогами, как перископами. Он подошел к машине, зачем-то понюхал ее. Потом уперся мордой в полированную дверцу и стал качать машину.

Мотор ревел. Рауль рвал сцепление. Но машина садилась в яму еще глубже. Рауль заметно волновался.

Бык обошел машину вокруг, потом подцепил ее рогами сбоку и стал поднимать ее. Колеса оторвались от земли. Рауль выхватил из-за пояса кольт и выстрелил в воздух два раза. Бык опустил машину и некоторое время стоял, прислушиваясь и нюхая воздух.

Рауль лихорадочно газовал, и, наконец, машина вырвалась из плена и понеслась по пастбищу.

— Хотел бы я, чтобы в машине находились представители «Лиги антитаурина», — сказал Рауль.

Мы с Борисом улыбнулись.

Хозяин мчался домой, где уже был приготовлен стол согласно правилам мексиканского гостеприимства.

Рауль живет в старинном помещичьем доме, построенном еще в начале прошлого века. Снаружи четыре высокие каменные стены, в одной из которых железные ворота. Невольно представляешь, как в эти ворота въезжают экипажи, запряженные лошадьми.

Машины проскочили ворота и остановились посредине квадратного дворика, выложенного брусчаткой. Со всех четырех сторон на дворик смотрят открытые веранды.

Комнаты этого старинного дома напоминают музей. На стенах головы прославленных быков ранчо «Пьедрас Неграс», фотографии. Этот бык был убит сто лет назад, этой фотографии шестьдесят лет, на этой стене собраны грамоты, здесь медали.

— Скорее к столу! — торопит хозяин. — Скорее! Обед а-ля мехикана. Только наши мексиканские блюда. Главное из них барбакоа — мясо, жаренное в листьях кактуса.

Повар в белом переднике и огромном крахмальном колпаке тащит поднос, на котором гора барбакоа.

— Но прежде нальем по рюмочке мецкаля! — крикнул хозяин. — Должен предупредить гостей: водка очень крепкая, семьдесят градусов. У нас ее пьют по капельке.

Я видел, как Борис Головня и Дима Гасюк скептически улыбнулись.

— Ты переведи, — сказал Дима, — что у нас на севере пьют спирт девяноста шести градусов.

— Да-а! — протянул хозяин, и гости тоже удивились.

Мы выпили по рюмке.

— Я вижу, насчет водки мое предупреждение было излишним, — снова взял слово хозяин, — а вот по части перца будьте осторожны.

Рауль показал на небольшие тарелочки, на которых был перец. На одной тарелке стручки побольше, на другой поменьше. На третьей еще меньше, а на четвертой — перец, протертый в виде соуса.

Я предупредил друзей, чтобы они брали стручки, которые побольше: они слабее.

Мои друзья посмотрели на мексиканцев, которые ели маленькие стручки; и тоже взяли по маленькому. Они хрустнули зубами. На глазах у них появились слезы, но на губах была улыбка.

— Браво! — удивленно сказал хозяин.

Мы с Ренато Ледуком переглянулись. Повторялась история, которая произошла с ним восемь лет назад в Грузии. Я был у Ренато переводчиком. Грузины очень тепло встречали нас. Городские власти Тбилиси устроили прием неподалеку от города, в Мцхете. Вот так же, как сейчас, было много народу за столом, много вина на столе, шашлыков, цыплят табака, был и перец.

Тосты следовали один за другим. Наконец поднялся со своего места грузин и сказал:

— Вы, мексиканцы, и мы, грузины, схожи. У вас черные волосы — и у нас, вы темпераментны — и мы, вы любите перец — и мы тоже. Выпьем за дружбу мексиканского и грузинского народов.

Когда выпили, Ренато вдруг попросил перец, которого он до тех пор не видел на столе. Ему подали стручок размером с мизинец. Он откусил и сказал: «Трава!»

Такое заявление обескуражило грузин. Тамада подозвал официанта и попросил принести перец покрепче.

Появились стручки поменьше, размером вполовину мизинца. Их положили перед Ренато, и взоры были устремлены на мексиканского гостя.

Он спокойно съел целый стручок и повторил: «Трава».

Я перевел это слово грузинам. Тогда тамада стал отчаянно кричать что-то по-грузински официантам. Они убежали за следующей порцией перца.

На этот раз появились стручки размером в треть мизинца. Это был самый крепкий перец Грузии. Не все грузины осмеливались его есть.

Ренато тщательно разжевал стручок и проглотил.

— Ты им скажи, — попросил меня Ренато, — это, конечно, перец. Но он мексиканскому не родня. У нас есть стручки размером с ноготь мизинца. И он жжет не только когда его ешь, но и дня два после этого...

Я не стал рассказывать эту историю сейчас, за столом, чтобы не подзадорить моих друзей. Я видел, как они бесстрашно уничтожают самые маленькие стручки. Будто это не перец, а мармелад. Мексиканцы разводили руками и восторженно кричали «Браво!».

— Ребята, это опасно, — шепнул я.

— А-а! — храбро ответили они.

...Поздно вечером мы приехали в отель и легли спать.

Может быть, было часа три или четыре ночи. Я проснулся и увидел — в темноте кто-то бродит. Пригляделся: скрестив по-наполеоновски руки на груди, по комнате ходил Борис Головня.

— Ты чего, Боря?

— Жжет, ведро воды выпил, не помогает.

— Соль надо есть, Боря. Легче будет. Я же предупреждал.

Я повернулся на другой бок и опять уснул.

Было уже светло, когда меня снова разбудили чьи-то шаги. Дима Гасюк ходил из угла в угол.

— Ты чего, Дима?

— Подлец!

— Кто?

— Борис. Сожрал весь запас фталазола, все таблетки снотворного и спит. А мне, кроме тетрациклина, ничего не оставил. Я уже пять таблеток проглотил, не помогает и сон не берет.

— Тетрациклин — это ведь таблетки от насморка.

— Знаю, — как-то грустно сказал Гасюк. — Других нет!

...Утром мы мчались на очередную съемку. Я вел машину. Мои друзья сидели с побледневшими от бессонницы лицами.

— Ты, конечно, прав, — сказал Дима Гасюк. — Мексиканцы — народ особенный.

Борис Головня кивнул в знак согласия.

Секреты, которым тысяча лет

Индейские базары в Мексике почему-то бывают не по воскресеньям, а по понедельникам и четвергам. Наверное, эта традиция существует века, с тех пор, когда индейцы жили но своему календарю.

Был именно понедельник, когда мы с Луисом Суаресом, местным журналистом и моим частым попутчиком по путешествиям, ехали в город Сан-Мигель Альенде. Мы проезжали мимо селения Уичипан, в котором был базар. По обочине дороги шагали индейцы из других селений. Они шли на базар целыми семьями. Дети постарше бежали вслед за взрослыми, а малютки сидели в мешках за спиной у женщин. Индейцы несли на плечах свой нехитрый, самодельный товар, который они надеялись продать на базаре.