По Алтаю

   По выходе из Кумуртука нужно прежде всего перебрести Башкаус, впадающий тремя рукавами. Брод довольно глубок, вода достигает выше брюха лошади, но вполне удобен: течение не быстрое, и дно реки без крупных камней. Сейчас же на правом берегу Башкауса возвышается небольшой зеленый холм, стоящий как-то особняком от горы; из-под него вытекает небольшой ручей с холодной водой, может быть, подземное ответвление того же Башкауса. Дальше долина расширяется до трех верст и более. На серовато-желтом фоне выжженной солнцем долины местами резко выделяются яркозеленые участки посевов ржи и ячменя, обязанные своим свежим видом только искусственному орошению посредством примитивно устроенных арыков. Для этой цели отводят в канавы маленькие ручьи, там и сям сбегающие с гор; но арыки имеют мало поворотов, и значительная часть протекающей воды не утилизируется. Несколько совершеннее арыки дальше вверх по Чулышману. Участки посевов очень невелики, что отчасти объясняется тем, что почва, перемешанная с камнями, допускает только ручную обработку {См. Ядринцев. Указ. соч.}. Скот, находя в долине мало пищи, лепится по уступам скал между зарослями кустарников; особенно смелы в этом козы. Больших табунов и стад в долине совсем не видно; все они летом угоняются на тайгу, в горы, где корма сохраняются прекрасно даже при долгом отсутствии дождя. Около берега Чулышмана толпятся тополя и березы, не отходя, однако, от воды в сухую долину, и только по оврагам узкие ряды деревьев довольно высоко взбегают на гору, издали отмечая полосы почвы, богатые влагой. Кустарники менее взыскательны; особенно между нагромождениями камней образуются заросли жимолости, спиреи, крыжовника, облепихи и типичного ксерофила -- колючей караганы (Garagana pygmaea) с узкими листьями и совершенно гладкой золотистой корой на молодых побегах.

   Уже вечером верстах в 25 от Кумуртука мы достигли небольшого перелеска из сосны и березы, засевшего на песчаной почве; но он весьма невелик, а дальше раскинулась широкая, безотрадно голая долина между скалистыми склонами гор. Из пепельно-серой почвы, вытоптанной и выглоданной скотом, торчат едва заметные былинки, пожелтевшие от зноя. Из-под копыт лошади поднимаются облака тонкой пыли, которая долго не ложится в застывшем без движения воздухе. Безмолвие этого унылого места нарушалось только треском перелетающей саранчи да глухим шумом Чулышмана... Направились к берегу реки, надеясь хоть там найти клочки растительности для уставших лошадей; но и здесь не лучше: два аршина прибрежной гальки, а за ней -- та же Сахара!..

   -- Дальше есть корм? -- Все то же! -- отвечают проводники. Скрепя сердце, развьючили лошадей и пустили на свободу: изощряйтесь сами! В дровах тоже недостаток, и мы приютились около старого, давно свалившегося тополя, который едва поддавался топору.

   А Чулышман весело плещет своими голубыми волнами. Обидно смотреть на такую массу воды рядом с бесплодной долиной; не освежается даже воздух: несмотря на глубокие сумерки, душно и жарко, хотя вода Чулышмана довольно свежа (15,5°Ц).

   Отчего же, однако, это обилие воды совершенно пропадает для почвы? Разгадку мы нашли на следующем переезде. Дальше Чулышман очень часто течет по глубокой канаве, и тогда можно видеть разрез почвы, выполняющей дно долины. Она состоит из крупных и мелких камней, пересыпанных наносным песком; эта в высшей степени пористая почва сверху прикрывается полоской черной земли меньше вершка толщиной, где только и могут распространяться корни. Понятно, что дождевая вода или вода мелких притоков, падающих с соседних гор, проваливается через такую почву, как сквозь решето, пока не достигнет более плотного грунта, который, конечно, составляет и дно Чулышмана. Необходим постоянный приток воды, чтобы на такой почве могло что-нибудь вырасти. Ко всему этому лето 1895 г. было очень бедно дождями. Все это заставляет очень задумываться, возможно ли вообще в таких долинах сколько-нибудь правильное земледелие.

* * *

   Наш стан находился всего в пяти верстах от впадения в Чулышмаи знаменитой горной реки Чёль-чу. Она начинается в высокой группе снежных гор и, протекая малодоступной долиной, впадает в Чулышман с правой стороны. На другой день, прежде чем двигаться дальше, мы побывали на Чёль-чу.

   Вернувшись к стану, мы после полудня навьючили лошадей и двинулись дальше по левому берегу Чулышмана. Жара была довольно сильная (t в 1 час дня 34,5°Ц), и духота увеличивалась полной неподвижностью воздуха, спертого между высокими горами. Долина долго сохраняет тот же унылый вид с травой, выжженной до корня, и только чаще встречаются груды камней с засевшими около них кустарниками, да высокими кустами пожелтевшего чия (Lasiogrostis splendens Kunth.). Выше устья Чёль-чу горы той и другой стороны заметно сближаются, и долина делается уже, а река глубже зарывается в землю, образуя нечто вроде глубокой канавы. Дно долины местами поражает своей правильно горизонтальной поверхностью, только местами прерываемой узкими поперечными оврагами, прорытыми боковыми ручьями. Эта правильность особенно бросается в глаза, если взглянуть на противоположный берег; вашим глазам представляется нечто, весьма напоминающее высокую железнодорожную насыпь, которая тянется на версту и больше, прерываясь у берега реки или упираясь в отвесный выступ прибрежной скалы. На естественном разрезе, крутой стеной спускающемся к реке, можно ясно видеть, что вся толща насыпи состоит из камней различной величины, перемешанных с щебнем и песком. Эта толща, вероятно, двоякого происхождения -- прежде всего наносного, а кроме того сюда же скатывались камни с соседних гор и тоже заносились песком и щебнем.

   Около редких аилов в две-три кошемных юрты можно видеть более-совершенно устроенные арыки. Какой-нибудь ручей перехватывается у самых скал деревянным жолобом и пускается в уложенную камнями канаву последняя, приходя к орошаемому полю, разветвляется обыкновенно на два рукава, которые огибают поле с той и другой стороны. В месте разветвления положен большой камень, передвижением которого можно направлять воду в тот или другой рукав.

   Верстах в двенадцати от Чёль-чу долина Чулышмана дает крутую извилину и сжимается черными нависшими скалами в мрачное ущелье. Горизонтальная насыпь прерывается; нужно спуститься по круто наклонной каменистой осыпи и пробираться под самыми стенами утесов, выбирая путь среди нагроможденных скал. За ущельем долина вновь расширяется и делается светлее.

   Еще через час пути мы подошли к известному бому Иты-кая, который имеет действительно величественный вид. Темная стена в десятки сажей высоты обрывается прямо в Чулышман, не оставляя и следа берега; несколько дальше под стеной в воде нагромождены несколько крупных камней, сорвавшихся, очевидно, с этой же скалы. Нужно спуститься по узкой тропинке между скалами к воде, брести вдоль бома в направлении этой груды камней и потом войти в естественный туннель, образованный нагроможденными глыбами. Туннель довольно темен и в середине делает поворот под прямым углом налево; потолок настолько низок, что необходимо наклониться к шее лошади, чтобы не разбить головы. Пройдя скалы, мы вновь спустились в воду и перебрели на крутой берег, уже по другую сторону бома, и здесь извилистой тропой вновь поднялись на насыпь. Бом проходим только при низкой воде Чулышмана, в высокую же воду туннель почти целиком заполняется водой, и тогда приходится делать большой объезд горами. Вообще же бом более страшен по виду и минуется при некоторой осторожности довольно легко (рис. на стр. 57).

   Уже от бома на противоположной правой стороне долины, верстах в двух впереди, виднеется красивый водопад Тудан. Когда мы подошли ближе, он являл собой очень эффектное зрелище. Тонкая струя воды срывается с высокой ступеньки и налету разбивается в мелкие брызги; легкий ветер колеблет водяной сноп то в ту, то в другую сторону, и на нем перебегает радуга от косых лучей заходящего солнца, окрашивая в спектральные цвета и самые скалы.