Где рождаются циклоны
Где рождаются циклоны читать книгу онлайн
Книга очерков о поездке на Карибские острова.
В 1919 году Луи Шадурн встречает Жана Гальмо, предпринимателя и искателя приключений, которого сопровождает в поездке по островам Карибского моря и в Южную Америку.
Эту книгу очень любил Александр Грин, выбрав цитату из нее эпиграфом для романа «Бегущая по волнам».
Перевод с французского Розеншильд-Паулин В.А.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
На обратном пути, я замечаю на некоторых деревьях нечто вроде висящих на ветвях мешечков, серокоричневого цвета.
Это тысячи травяных вшей, которые образуют такие прочные скопления. Проникая в дома, они истачивают мебель в порошок. Короткие сумерки спускаются над зарослями. Мы возвращаемся домой. Доктор рассказывает мне:
- Здесь все враждебно человеку; все приносит ему вред; все чудовищно. Начиная с растений, дающих пищу, но скрывающих яд в своих корнях, как, например, маниок. Вы засыпаете в лесу и когда вы просыпаетесь, то в двух дюймах от вашего уха находится громадный паук-краб, покрытое волосами громадное насекомое, укус которого смертелен. Солнце — это враг, которого ежеминутно следует остерегаться. После дождя от земли исходят испарения, полные миазмов. Каждое насекомое грозит вам смертью или язвами.
Он говорит вполголоса, как-бы опасаясь вызвать невидимую силу.
- А проказа... красная болезнь! Неизвестно, кого она поражает и кого щадит.
И затем, как-бы говоря сам с собою, продолжает:
- Здесь все поражены лихорадкой, но хуже всего, что к лихорадке привыкают.
Освобожденные.
Мне необходимо возобновить запас моего летнего платья. Мне рекомендуют скромного портного, дядю Симона. Конечно, „освобожденный", добавляет мой собеседник.
Каторжника, отбывшего срок наказания, выпускают на свободу. Но свобода эта весьма относительная, так как он должен оставаться в колонии еще столько же времени, сколько пробыл на каторге. Это называется "удваиванием". Таким образом, человек, приговоренный к десяти годам каторги, фактически остается в этик дальних краях двадцать лет. Привезенный сюда, двадцатилетний молодой человек искупит свою вину только после долгих лет горя и страданий. Он может быть возвратится, но возвратится стариком.
Двадцать лет в колонии, из коих десять принудительных работ и десять на положении парии, окончательно губят человека, даже если предположить, что совершенно неправдоподобно, что его пощадили надзиратели, хищные звери, змеи, лихорадка и проказа.
Закон предусматривает, что по отбытии срока наказания, освобожденный, но вынужденный не покидать колонию каторжник, может получить разрешение на занятие каким-нибудь ремеслом, однако, лишь под условием проживания не ближе пятнадцати километров от какого-бы то ни было населенного места. Между тем, в трехстах метрах от Кайенны и в десяти метрах от крайней хижины деревни начинаются джунгли.
Таким образом, каторга выбрасывает бывшего каторжника, без каких бы то ни было орудий, и очевидно без оружия, истощенного годами труда под тропическим солнцем, прямо в девственный лес.
Но обычай смягчил варварство законодателя.
Смотрят сквозь пальцы, когда освобожденный добывает себе кусок хлеба в каком-нибудь местечке или даже в городе. Очень многие из них делаются ювелирами, столярами, садовниками, портными, слесарями. Впрочем, без них оказались бы в весьма затруднительном положении. Уж, во всяком случае, не негры принялись бы за работу.
Но освобожденный настоящий пария. Его всегда можно узнать, хотя он уже и не носит бумажной куртки и остроконечной шляпы. Бывают и такие, которые занимаются разными спекуляциями; их прошлое скоро забывается... если, конечно, им повезет.
Но многие не находят работы; они бродят, как бездомные собаки, под надзором полиции. Каторга следит за ними; при малейшем намеке на возмущение они будут схвачены. Освобожденные соглашаются работать за очень дешевую цену. Этим пользуются чиновники.
Я знаю одного, который служит садовником. Он отпустил себе усы. Он всегда очень вежливо кланяется, но в нем нет никакого подобострастия. Его зовут Пьер. Он всегда молчит.
Здесь существует правило, никогда не подавать руки белому, с которым вас не познакомили.
Я вхожу к дяде Симону. Под навесом цветные женщины шьют на машине. На столах свертки разных материй. Господин Симон, маленький старичек в очках, с короткой седой бородой. Он немного трясется. Трудно поймать его взгляд, так как его глаза всегда опущены.
Дядя Симон был приговорен к десяти годам каторжных работ, как революционер, во время анархистских покушений. На родину он никогда не вернется. Он женился на мулатке. Теперь он отмеряет холст и шьет форменное платье для господ жандармов и таможенных чиновников, которые весьма требовательны и любят ругаться. На полке у него лежит несколько книг. Он также молчалив. Когда я начинаю жаловаться на жару, на москитов и на эту проклятую страну, мне кажется, что его глаза блестят из под очков, а на лице появляется странная усмешка. И я думаю: уж двадцать лет, как он здесь! Уходя, я протягиваю ему руку. В этом, впрочем, нет никакой заслуги с моей стороны, так как меня никто не видит.
Купанье в море.
Берег моря покрыт мелким песком и окаймлен манговыми ж апельсинными деревьями. Море совершенно спокойно; лишь небольшие волны равномерно набегают на низкий песчаный берег, подобно ровному дыханию спящего человека.
Часть моря отгорожена проволокой.. Это означает, что здесь можно спокойно купаться, не опасаясь акул.
Я раздеваюсь на песке. Не успеваю я снять куртку, как около меня начинает кружиться и жужжать большая, черная с красным, муха. Я быстро снимаю одежду и начинаю размахивать рубашкой, но муха заупрямилась и не хочет улетать.
Я бросаюсь в воду. Вода совершенно теплая и нисколько не освежает. Она производит впечатление какой-то липкой и тягучей жидкости.
Я отплываю от берега, расчитывая, что дальше вода будет свежее. Удовольствие плыть в этой теплой воде, широко разводя руками, заставляет меня забыть осторожность и выплыть за огороженное проволокой пространство. Но тотчас же мною овладевает страх. Я задеваю за что-то: Может быть это водоросли, а может быть какие-нибудь неизвестные животные. У меня такое ощущение, будто вокруг вода кишит какими-то мягкотелыми, невидимыми существами.
Я продолжаю плыть дальше Вода становится чище и прозрачнее. Тем не менее, меня преследует какое-то неприятное чувство. Я не уверен в себе. Я одинок в этой странной, предательской стихии, населённой неопределенными существами.