В плену Сахары

Кто захочет найти Хасси-Месауд на новой карте Сахары, увидит такой же графический знак, каким обозначают города или оазисы. Однако карта в этом случае вводит в заблуждение. Хасси-Месауд не определенное, строго ограниченное место, а огромное нефтяное поле, изрезанное трассами нефтепроводов и водопровода, усеянное буровыми скважинами. Здесь два аэропорта, два предприятия, две «базы» — оазисы наших дней — и все это на очень большом удалении друг от друга. Это — поле без определенных границ как природных, так и юридически зафиксированных. Что же было здесь до прихода нефтяников и землемеров? «Гид блё» — «Синий путеводитель», выпущенный в 1954 году, сообщает о трассе Уаргла — Таманрассет: «Вы проедете 109 километров и увидите слева ответвление, которое приведет вас к колодцу Хасси-Месауд». И больше ничего.

«Счастливый колодец»

«Хасси» означает «колодец», «месауд» — «счастливый». Следовательно, «счастливый колодец». Счастливым считается караван, которому после изнурительного многокилометрового перехода удается добраться до маленького, сложенного из кирпича-сырца сооружения, в середине которого находится отверстие колодца («питьевая вода на глубине девяти метров» — значится в путеводителе). С трудом пробившись через песок к заброшенному белому строению, я заглянул в черную пропасть колодезной шахты. Разумеется, я заранее знал, что ничего не увижу, и все же пристально вглядывался в проем колодца: ведь это было историческое место.

«Счастливый колодец» стал поистине таковым для XX века, для целой страны — Алжира, развитие которой не в последнюю очередь зависит от нефти. Воды в колодце не хватило бы и для одного оазиса, нефть же вызвала к жизни несколько оазисов.

Компания С. Н. РЭПАЛ первым делом показала мне свой оазис — базу Ирара. Моему взору предстали учреждения и жилые дома для пятисот человек — стандартные сборные строения, обшитые листовым железом. Каждая комната, разумеется, с искусственным климатом; в поселке есть кинотеатр, в котором каждый день показывают другой фильм. Фильмы прокручиваются без перерыва с 14 до 24 часов; имеются два бассейна, выложенные голубым кафелем, с необыкновенно прозрачной водой, клубы, библиотеки, спортивные площадки, бары. И все это не роскошь, а жизненная необходимость. В самом деле, кто еще кроме закаленных жителей пустыни мог бы без этой «роскоши» выдержать здесь больше недели?

Однако настоящий оазис — это кипарисы, пальмы, кустарники, газоны и цветочные клумбы. Сотни кубических метров земли были доставлены сюда с севера на грузовиках, чтобы здесь, на краю Большого Восточного Эрга [1], где пустыня является пустыней в истинном смысле этого слова, дать жизнь новым растениям. С утра до вечера, без перерыва, в искусственный оазис подается вода из трубопроводов и шлангов. Второе чудо Хасси-Месауда — это вода. При разведке нефти нашли воду. На глубине 1425 метров обнаружили огромный подземный пресноводный резервуар, образовавшийся по капле в течение тысячелетий, пополнявшийся подземными стоками с граничащих с Сахарой гор. С этой глубины вода выкачивается насосами. На поверхность она выходит горячая — термометр показывает 63 градуса по Цельсию.

Продолжение чуда — водопроводную станцию — можно увидеть на холме, возвышающемся над базой Ирара. Здесь животворный поток — пять тысяч кубических метров ежедневно! — охлаждается и очищается.

Ирара — это одна из баз в Хасси-Месауде. Другая называется «Мэзон верт» — «Зеленый дом». Она ничем не отличается от первой, но принадлежит уже не РЭПАЛ, а французской нефтяной компании КФП(А), которая добывает нефть в Месауде наравне с РЭПАЛ. Особого внимания заслуживает, однако, третья часть Хасси-Месауда.

Между двумя широкими улицами огорожены земельные участки. На большом расстоянии друг от друга разбиты палатки и выстроены мастерские. То тут, то там валяются сломанные машины, встречаются свалки металлолома. Не будь бескрайних песков и палящего огненного шара на небе, можно было бы подумать, что ты находишься на Аляске времен золотой лихорадки, точнее, в конце этого периода. С авторемонтной мастерской, выбрасывающей все ненужные отходы прямо в пустыню, соседствует «эписери» — бакалейная лавка. В темной пещере, украшенной берберским орнаментом и африканскими масками, разместился бар «Ле Томбукту».

На «углу улицы» — какой-то киоск, выкрашенный в блеклый зеленый цвет, — огромными красными буквами он рекламирует себя как «Бар Америкэн». Однако сигарет я купить в нем не смог.

— Вам нужно перейти улицу, — сказал мужчина, сидевший на корточках в тени перед баром, — там есть другой киоск.

Я направился по указанному адресу и, сделав несколько шагов, остановился в полной растерянности: я очутился в пустыне.

— Прямо! — раздался голос позади меня.

Я робко пересек зону из хлама, лома и мусора, окружающую Хасси-Месауд наподобие вала. И вдруг обнаружил у себя под ногами очень маленький уэд — высохшее русло крошечной речушки, которая бог весть когда тут протекала. Здесь же помещалась лавчонка. Я вошел. В проходе между тремя-четырьмя корзинами, наполненными помидорами и луком, сидел старик, голова которого была закутана покрывалом. На полке лежали три пачки сигарет разных сортов и стояло несколько бутылок лимонада.

Я попросил сигарет, взял одну из пачек, заплатил и ушел. Старик запер за мной дверь и зашагал через пустырь, чтобы в связи с только что произведенной торговой операцией пополнить свои запасы. Если бы в это время пришел новый покупатель, ему пришлось бы довольно долго ждать. Но здесь у людей много времени, просто бездна времени.

Это оборотная сторона медали — нефтяного чуда Сахары: за бумом неизбежно следует спад, если не предусмотреть все заранее. В довольно внушительную цифру безработных, числящихся в алжирских департаментах Сахары, включены и жертвы нефтяного бума. Здесь, в Хасси-Месауде, их можно встретить у бензоколонок, на шоссе, ведущем на север. Это молодые, крепкие мужчины, не европейцы, как в самолете, который доставил меня сюда, а сплошь местные жители — алжирцы. В свое время их привлекли сюда высокие заработки. Они отказались от скромной, спокойной жизни в каком-нибудь оазисе, чтобы посвятить свою молодость строительству домов или прокладыванию дорог и улиц в Хасси-Месауде. Но все эти работы вскоре были завершены. Для нефтяных промыслов характерно, что после окончания трудоемких изысканий все делается как бы само собой. Если нефтяной слой находится под достаточно большим давлением, не нужны даже насосы: нефть появляется без всяких усилий, сама по себе; насосы нефтепроводов, нефтеперерабатывающие сооружения работают автоматически. Работа кончилась, и во многих из них здесь больше не нуждались.

Они неподвижно стояли у бензоколонок на ярком солнце, возле каждого — чемоданчик, вмещающий все его имущество. Время от времени, когда на горизонте появлялась черная точка, они поднимали руки: таков знак автостопа и в Сахаре.

Враждебная пустыня принуждает к своего рода солидарности. Нет машины, которая бы не остановилась по этому знаку, будь то инспекционный автомобиль инженера промысла или грузовик, набитый до отказа трубами. Однако на этот раз людям явно не везло. Ни одна машина не направлялась на север. Никто не мог захватить их с собой. Они пожимали плечами: «Иншалла…» — «Бог даст…». Возможно, завтра им повезет больше: вдруг какая-нибудь машина пойдет в Алжир. В Алжире они надеялись найти работу. Они знали, что и там это будет нелегко, однако в пустыне шансов было еще меньше.

«Рождественская елка»

Я отправился обратно в так называемый отель. Отелем именовались несколько стандартных сборных домов из листового железа, поставленных в виде прямоугольника и образовавших таким образом внутренний двор, покрытый желтым зыбучим песком. Здесь росли тамариски, мелкая, скудная листва которых давала едва заметную тень. Огороженное проволокой место стало приютом для двух фенеков — забавных большеухих лисиц пустыни, которые днем, свернувшись в выкопанной ими самими песчаной яме, беспробудно спали, но зато рано утром и после обеда очень оживленно носились из угла в угол. Железные штанги, сверху покрытые камышовыми циновками, соединяли между собой все постройки, и поэтому можно было в тени переходить из одного корпуса в другой.